Мир духовного опыта

У. Джеймс и С. Гроф, опираясь в своих исследованиях духовного опыта на обширный накопленный материал, говорят о том, что для большинства людей подобное откровение истины, не имеющее характеристик, отсылающих к известной религии или культуре, было в разы прекраснее и неописуемее прочих мистических переживаний. Этот опыт абсолютного Бытия, освобождённого от соизмеримости с известным ранее, ощущался венцом их внутреннего пути. С. Гроф писал: «Люди, у которых были переживания Абсолюта, полностью удовлетворившие их духовные искания, как правило, не видели никаких специфических фигуративных образов. Когда они чувствовали, что достигли цели своих мистических и философских поисков, их описания высшего принципа были чрезвычайно абстрактны и поразительно сходны»[51 - Гроф С. Космическая игра. М. 2000. С. 34]. Тому, кто пережил подобный опыт, все известные формы и определения начинали казаться безжизненными в сравнении с ворвавшейся в сознание Божественной реальностью.

Стоит обратить внимание и на один крайне интересный нюанс: у мистика, постигшего Непостижимое, в передаче опыта нередко присутствует жонглирование всевозможными именами и определениями Бога. Именно по той причине, что ни одно из них не является абсолютным, выражающим полноту Божественного бытия, мистик выводит на авансцену своих откровений фигуры Богов разных культур, с одинаковым благоговением относясь к кажому из них, ибо Бог для него обладает множеством ликов; он осознаёт, что образы всех известных божеств есть лишь бесчисленные аспекты Непостижимого.

С подобным жонглированием имён мы встречаемся у средневековой святой Лаллы (Лаллешвари), в мистических песнях которой звучат различные определения источника её вдохновения. Один из исследователей её творчества пишет: «Иногда она обращается к единой реальности как к Шиве. Иногда – это Шива и Шакти, творящие любовь в жасминовом саду…В одних случаях она называет неопределимое присутствие «Ты», «Это», в других – «мой Господь», а временами – «Верховный закон»[52 - Лалла. Обнаженная песня. Стихи и песни святой из Кашмира. СПб., 2010. С. 6]. В то время как исследователи бьются над тем, чтобы разгадать, какие религиозные учения вплетены в духовную поэзию Лаллы, каждый мистик узнаёт этот запутанный клубок Божественных существительных издалека, и всякая нить – каждое новое имя или определение Бога – воспеваемая одним и тем же поэтом, для него лишь ещё одна грань Целого. Он не станет кромсать духовный опыт на лоскутья и усматривать в нём противоречия.

Подобно Лалле, ещё один средневековый поэт-мистик Кабир, отправляя свою мистическую жажду каждый раз новому адресату, называя его то Аллахом, то Брахманом, то Говиндой, неизменно попадал в обитель Единого[53 - Кабир. Золотые строфы. М. 2004. С. 178-179]. Индийский духовный учитель Джидду Кришнамурти, так часто сталкиваясь с непониманием его отношения к высшей истине, объяснял: «Я дам значение, которое вы вольны интерпретировать по-своему. Для меня это – и Шри Кришна, и Учитель К.Х., и Лорд Майтрейя, и Будда, и нечто высшее всех этих образов. Не всё ли равно как называть?»[54 - Латьенс М. Жизнь и смерть Кришнамурти. М. 1993. С. 57]. Как ему предстояло убедиться в дальнейшем – другим не всё равно. Кришнамурти пришлось наотрез отказаться от всех определений. Люди, не побывавшие на свидании с Непостижимым, не могли освободиться от вросших в них образов, поэтому в позднем учении Кришнамурти использует крайне смутное описание своего опыта, почти невоспринимаемое большинством. Пытаясь передать То, к чему он прикоснулся, он выбирает расплывчатые, но, если вчувствоваться, наполненные глубоким смыслом слова: «благословение», «иное», «эта невинность», «эта сила», «эта мощь» или просто «это», «оно».

Даже в русле догматических религий, где Непостижимое часто не находило необходимого для своего выражения простора, ко многим мистикам оно всё же смогло пробраться. Христианская святая Тереза Авильская, вынужденная всю жизнь защищать свой опыт от упрёков догматиков в ереси и дьявольщине, вспоминает о своей внеобразной встрече с Богом: «Всё ещё пребывая в большом замешательстве, я тотчас пошла к своему исповеднику, чтобы рассказать ему о случившемся. Он спросил, в каком образе я увидела Господа. Я сказала ему, что не видела никакого образа. Тогда он спросил: «Как же ты узнала, что это был Господь?». Я ответила, что не знаю, как это поняла. Но меня не оставляла уверенность, что именно Иисус Христос был рядом со мной, что я чувствовала Его присутствие…однако нет такого сравнения, которым можно описать подобное видение. Позже я узнала от отца Петра Алькантарского, человека большой духовности, а также от других образованных мужей, что это видение относится к наиболее величественным, в которые дьявол меньше всего может вмешиваться»[55 - Св.Тереза Авильская. Жизнь в молитве. Киев. 2013. С. 46]. То же отсутствие ясных образов в мистическом переживании можно заметить у её ученика святого Иоанна Креста. Он пишет о тщетности попыток схватить опыт в постигаемом умом образе: «У нас не остаётся отпечатка, который мы могли бы уловить, как определённую форму…хотя тайная и сладкая мудрость эта так много говорит сокровенным глубинам нашей души»[56 - Джеймс У. Многообразие религиозного опыта. СПб. 1993. С. 324].

Непостижимый Бог не удостаивает своим посещением разум, структурирующий реальность в образы. Он не ступает на почву рассудка и потому не оставляет на нём следов, и всё же это не мешает нам ощутить всю силу Его воздействия. Следует вспомнить значение слова «мистический» – тайный, скрытый. Окончательная природа пережитой в мистическом опыте реальности неизменно остаётся сокрытой для разума при всей её открытости нашему сердцу. Мистик – всегда первооткрыватель, ступающий по terra incognita, но его Новый Свет не суждено увидеть никому, кроме него. Он может сделать снимки, схватывающие лишь отдельные части открытого им материка, но едва ли по ним можно судить обо всех красотах неизвестной земли.

Каждый раз, пытаясь осмыслить это мистическое открытие и втиснуть в рациональную картину мира, человечество неизбежно теряло его след. Динамичная непостижимость реальности принимала окостеневшую форму и разглядеть первоначальную чистоту опыта становилось почти невозможным. Удивительно точно об этом сказано в одной из книг Агни-Йоги «Зов»: «Это Тайна из Тайн, Сокровенное из Сокровенного. Не понятое людьми, Оно остается ясным. Понятое людским разумом, Оно теряет свою прозрачность»[57 - Листы Сада Мории. Зов. Июль 22, 1992.]. Именно непонятность становится охранителем чистоты высшего знания. В Упанишадах об этом говорится: «Кем Брахман (Абсолют) не понят, тем понят, кем понят, тот не знает его. Он не распознан распознавшими, распознан нераспознавшими»[58 - Кена упанишада, 2:3].

Постигая духовные основы, удивляться тут и там выскакивающим парадоксам не приходится, они становятся незаменимыми спутниками мистических состояний сознания. Я надеюсь, к концу нашего пути читатель перестанет на автомате ставить жизнь на узкие рельсы логики, привыкнет к антиномичности духовного опыта и сможет, к примеру, по-новому прочувствовать прекрасный фрагмент из «Дао де цзин» о постижении загадочного Дао: «Смотрю на него и не вижу, а поэтому называю его невидимым. Слушаю его и не слышу, поэтому называю его не слышимым…Встречаюсь с ним и не вижу лица его, следую за ним и не вижу спины его»[59 - Дао дэ Цзин,14].

Переживание непостижимости Высшего Начала воплотилось в апофатическом, или отрицательном, богословии – особой территории внутри религиозных традиций, определяющей Бога через Его неопределимость. Если катафатическое (положительное) богословие описывает конкретные качества Бога, то апофатическое (негативное) богословие, напротив, лишает Божественное ясных черт, подчёркивая Его невыразимость. Как заметил П.Адо, апофатизм есть «символ неизрекаемой тайны бытия»[60 - Адо П. Духовные упражнения и античная философия. СПб. 2005, с. 215]. Так, в упанишадах несоотносимость Высшего Начала ни с одним из известных понятий и образов выражается словами «нети-нети» (не то, не то), а христианские мистики, тяготея к апофатическому выражению своего опыта, часто использовали понятие «ничто». Например, у христианского поэта-мистика Ангелуса Силезиуса есть такие строки:

«Бог – чисто ничто вне мест и вне эпох;

Чем больше тянешься к нему, тем дальше Бог»

Безусловно, подобные слова необходимо расшифровывать во избежание буквального понимания. Мистики, осмелившиеся называть Бога словом «Ничто», вовсе не имели в виду Его несуществования или ничтожности. Напротив, это слово-метафора подчёркивало необъятность Бога, Его величие и несоотносимость ни с чем и ни с кем известным. Неизбежность всегда вынуждала мистиков использовать земные слова для выражения неземного опыта, поэтому ложные интерпретации их текстов нередко порождались переложением поверхностного смысла слов на глубоко метафорические образы, вложенные в эти слова.

Вторая же строчка из приведённого выше стихотворения прекрасно иллюстрирует опыт, с которым сталкивались многие духовные искатели: чем сильнее мы стремимся к Богу и чем ближе Его узнаём, тем недосягаемее Он становится, поскольку нам открывается сладостная таинственность и неисчерпаемость Его бытия.

В действительности, апофатическое и катафатическое богословие всегда состояли в нерасторжимом единстве, играя общую роль: они передавали опыт встречи с Божественной природой, являющейся нам в разных ипостасях. Без катафатического, положительного, описания образ Бога для большинства людей был бы слишком недостижимым, а для кого-то и вовсе сухим и безжизненным. Но без апофатического, негативного, выражения он упростился бы, лишившись своей глубины, столь притягивающей и вдохновляющей людей, познавших её.

Апофатический и катафатический опыт взаимно оттеняются своей контрастностью, придавая один другому весомость и жизненность, наиболее полно познаваемые лишь в их сочетании. В широком сознании мистика чередуются, гармонично сочетаются и дополняют друг друга противоречия, неизбежные при воплощении безграничного опыта в ограниченной мысли.

Как бы ни открывалось нам Божественное, оно всегда остается неуловимым. Даже если нам кажется, что мы постигли Бога целиком, за горизонтом всегда брезжит знание о Нём, до которого мы не достаём. С этим связано ещё одно открытие – переживание вечной изменчивости Бога, проявляемой Им, несмотря на всю Его неизменность. Каждое мгновение своего бытия Бог обновляет Себя в нашем сознании, открываясь иным образом, и даже если в этот миг нам кажется, что мы окончательно познали Его, в следующий мы обнаруживаем, что Он «умчался» от нас за тысячу миль. Однако кажущаяся дистанция между нами и Богом не препятствует всё новым и новым встречам с Ним в просторах нашего сердца. Божественные откровения неистощимы, и потому чаша переживания непостижимости никогда не опустошится. Ещё одной иллюстрацией этого открытия может послужить диалог индийского йога Парамахансы Йогананды и его учителя Шри Юктешвара, разворачивающийся после продолжительного самадхи Йогананды.

– Хотелось бы знать, сэр, когда я найду Бога?

– Ты уже нашёл Его.

– Нет-нет, я так не думаю!

Гуру отвечает усомнившемуся ученику: «Бог – это вечно обновляющаяся радость. Сколько ни медитируй, его не исчерпать: Он будет радовать тебя с бесконечной изобретательностью… Можно ли пресытиться вечным блаженством, если оно никогда не повторяет себя?». На Парамахансу нисходит озарение: «Теперь я понимаю, сэр, почему святые называют Бога непостижимым. Для того чтобы Его понять, было бы мало даже вечной жизни»[61 - Парамаханса Йогананда. Автобиография йога. М. 2016. С. 208-209].

Смотреть в Эти глаза, любящие и близкие, и постигать одну лишь непостижимость вне всяких определений – что может быть прекраснее для того, кто изведал это чувство? Пусть духовный ханжа сколько угодно твердит о том, что это выбивает почву из-под ног и даёт свободу еретическому толкованию – мистик безоговорочно убеждён, что сердце, постигшее эту невыносимую глубину, знает о Боге больше догматиков всех вместе взятых религий.

Для созерцателя не подлежит сомнению, что непостижимое всегда абсолютнее; невидимое оком ума, оно таит в себе неизмеримо большее, чем зримые облики. Можно вспомнить о мистических посланиях христианского святого Дионисия Ареопагита. Сладостно, когда душе открывается Бог, но «ещё божественнее то, говорит Дионисий, что в самом открытии Своего бытия Он остаётся сокрытым»[62 - Изабель де Андия. Unio Mystica. Единение с Богом по Дионисию Ареопагиту. М. 2012, С. 161]. Ключевая идея Дионисиевой мистики состоит в том, что «соединение с Богом есть соединение с чем-то Неведомым»[63 - Там же.]. Об этом же говорит другой христианский мистик М. Экхарт: «Тот, кто каким-либо образом ищет Бога, схватывает его образ, но Бог, сокрытый за этим образом, от него ускользает. Лишь тот, который не ищет Бога в образе, обладает Им, таким, каков Он есть Сам в Себе, и Он сама жизнь»[64 - Экхарт М. Духовные проповеди. М. 1991. С. 25].

Несмотря на то, что Бог непостижим, Он в то же время удивительно прост и близок. Это противоречие, обескураживающее логическое мышление, с лёгкостью примиряется в мистическом откровении. Застигнутые врасплох Божественной тайной, мы с кристальной ясностью ощущаем простоту Бога, не нуждающуюся в объяснении. Истина непостижима, но вместе с тем проста. Пытаясь раскусить этот парадокс, мы лишь отдаляемся от его понимания. Непостижимость и простота откровения сосуществуют в гармонии только тогда, когда мы не стремимся раздробить истину на части, как ребёнок, который ломает игрушку в жажде увидеть, из чего она состоит.

Бог притягивает влюблённого в Него тем больше, чем умелее сохраняет свою тайну. Как женщина, оставаясь для мужчины загадочной, всегда будет для него желанной, так и Божественное влечёт нас своей бездонной непознаваемостью. И чем яснее мы видим эту непознаваемость, не имея желания её исчерпать, тем ближе и сокровеннее мы знаем Бога. Христианский философ Н. Кузанский, обращаясь к Господу, писал: «….ты показал мне, что тебя можно увидеть только там, где на пути встаёт преградой невозможность»[65 - Кузанский Н. О видении Бога. М. 2012. С. 112]. Заурядный верующий увидит в этих словах лишь обречённость пути к Богу, финалом которого становится «невозможность», но человек, познавший эту «невозможность», понимает, что именно ради неё, этой восхитительной награды всех устремлений, стоило преодолеть долгий путь, ибо самое глубокое знание – это преклонение перед Тайной.

Обитель Бога в каждом из нас

Суть внутри сути, Ты не что иное, как я.

Суть внутри сути, я – всего лишь Ты.

Лалла

В течение долгого странствия в духовное измерение жизни искатель порой в отчаянии мечется из одного края в другой, не зная, где найти желанное прибежище. Сколько бы он ни исходил дорог, Бог по-прежнему неизмеримо далёк, и чем усерднее он ищет Его снаружи, тем с большей скоростью отдаляется. Но однажды до него доносится весть, что путь к искомому обретается не вовне – он простирается в сердце самого искателя. Нет необходимости обращаться к писаниям и учителям, чтобы обрести высшее знание, нужно найти решимость отыскать его внутри. Человек приближается к встрече с Божественным, постигая себя, затаённого за семью печатями. Отсюда знаменитая Дельфийская формула «Познай самого себя» и разноообразные созерцательные практики, направленные на углубление и расширение сознания.

Духовный путь – это, прежде всего, погружение в глубь себя, рассматривание того, кем ты являешься на самом деле. Невозможно встретиться с Богом, не встретившись прежде с самим собой. В мистическом трактате «Голос безмолвия» говорится: «Путешествие по этой дороге происходит без движения. На этом пути, в какое место ни пойдешь – то место становится твоим собственным Я. Ты и есть путь»[66 - Блаватская Е. Голос Безмолвия. М. 2014]. Суть духовного паломничества раскрывает мотив, часто встречающийся в суфийской поэзии – долгое странствие пилигримов в поисках Всевышнего, финалом которого становится встреча с Ним в своём существе. «Я ходил от Бога к Богу, пока во мне не зазвучал их крик: «О, ты – Я»[67 - Цит. по: Дао дэ Цзин. Учение о Пути и Благой Силе с параллелями из Библии и Бхагавад Гиты. М. 2013. С. 41] – делится своим открытием суфийский святой Баязид. Ему вторит индийская поэтесса-мистик Лалла в своих бесконечно прекрасных песнях:

«Я совершала паломничество в поисках Бога.

Потом сдалась, обернулась –

Бог был внутри меня!»[68 - Лалла. Обнаженная песня. Стихи и песни святой из Кашмира. СПб., 2010. С. 41]

Христианский мистик М.Экхарт, настигнутый переживанием той же истины, словно обращается к искателям всего мира, предотвращая их бесплодные блуждания окольными путями: «Зачем вы выходите? Зачем не останетесь в самих себе и не черпаете из собственного сокровища? В вас самих заключена по существу вся правда»[69 - Экхарт М. Духовные проповеди и рассуждения. М. 1991. С.26].

Стоит сказать следующее: утверждая, что Бог обитает внутри нас, ни один мистик не притязал на то, что человек является воплощением Бога, как может показаться читателям, впитывающим поверхностный смысл слов. Пройдя личный путь к обретению близости с Богом, мистик стремится поведать о том, как однажды мы осознаём, что Бога нет во внешних формах – образах, церквях, догматах. Негде искать и некуда идти. Тогда мы обращаем взгляд внутрь себя и там, в глубине своего «я», обнаруживаем присутствие Божественного начала, которое никогда нас не покидало. Только укоренившись в своей врождённой духовной природе, неразрывно связанной с Творцом, мы способны войти в единение с Ним, поэтому в Бхагавад-Гите говорится: «Кто видит величайшего Господа, равно пребывающего во всех существах, непреходящего в преходящем, тот воистину видит»[70 - Бхагавад-Гита, 13:28]. Бог никогда не покидает наше сердце, ожидая, что однажды мы встремимся с Ним, обратив туда взор.

Несмотря на различия в осмыслении Божественного начала, сам опыт соприкосновения с Ним в пространстве нашего внутреннего мира универсален для большинства религиозных и эзотерических учений. Так, войдя в свою духовную обитель, мистик встречает Божественную личность, к которой обращён его призыв, будь то Христос, Аллах или Кришна. Погрузившись в свой микрокосм, он может обнаружить там весь макрокосм (с чем мы встречаемся в различных вариациях буддизма, особенно в Калачакре-тантре). Как бы ни отличались озарения у мистиков разных традиций, всегда несомненно одно – напрасны усилия найти высшее знание снаружи, в мире материальных форм или абстрактных идей. Внешние атрибуты религии могут помочь сознанию настроиться на Божественную Реальность, но они не подводят нас к заветной черте.

В христианстве мы встречаем те же истины и у Христа: «Царство Божие внутри вас»[71 - Лк. 17:21], и у его учеников: «Ибо вы суть храм Бога живого»[72 - 2 Кор. 6:16], и в святоотеческой литературе: «Ты, имеющий обитающим внутри себя всего Бога, добре внимай, чтобы не сделать и не сказать чего-либо недостойного святой воли Его; иначе Он тотчас удалится от тебя и ты потеряешь сокровище, сокрытое внутри тебя»[73 - Симеон Нов.Богослов http://www.biblioteka3.ru/biblioteka/sokrovishhnica-duhovnoj-mudrosti/txt38.html].

Однако на протяжении всей истории христианства этот опыт с трудом воспринимался широкими массами верующих, так и не сумевших отыскать в своей душе обитель Бога. Раболепное благоговение уже не столько перед Богом, сколько перед самой пропастью, разделяющей человеческую душу и всемогущего Творца, не позволяло случиться внутренней встрече с Ним. Постоянно принижая собственный дух и сетуя на свою греховную природу, рядовой христианин всё больше умалялся и уходил от понимания евангельских истин.

Осознание неизменного присутствия в человеческом духе Высшего Начала в его безличном аспекте упоминается в Агни-Йоге. Одним из главных постулатов учения является существование Всеначальной энергии – Фохата, или Космического электричества, наполняющего собой всё мироздание, каждое явление и существо. Только найдя источник этой всепроникающей силы в себе, мы можем познать его свойства. Проявлением Всеначальной энергии в человеке считается психическая энергия, своеобразный подключатель к мировой энергостанции Фохата. Е.И. Рерих писала: «Психическая энергия называется энергией ВСЕНАЧАЛЬНОЙ, следовательно, она включает в себя все остальные энергии, которые являются лишь её дифференциациями»[74 - Письма Елены Рерих, 1929-1939 (в 2-х томах). Том II. М. 2015. С. 362, письмо от 11 июня 1937 г.].

Поскольку всё существующее в мире является тем или иным выражением Всеначальной энергии, соответственно, и в человеке спрятана та же сила, ждущая от нас её предназначения. В книге учения «Аум» говорится: «Какими земными словами выразить, что тончайшая энергия проявляется в каждом движении человека? Как утвердить, что та же энергия приводит в движение миры? Кто поймёт, что она же и в мысли, и в действии?»[75 - Аум, 426]. Развитие психической энергии даёт человеку возможность реализовать заложенный в нём Божественный потенциал: «Все Святые всех времён и религий творили благие и чудесные дела, совершали сверхчеловеческие подвиги силою психической энергии»[76 - Там же. С. 24]. Важно не только осознать в себе психическую энергию, но и увидеть в ней искру неохватного пламени Всеначальной энергии, которую нужно разжечь и хранить в неугасимости, лишь тогда мы сможем назвать себя лучами космического огня, всезарождающего и беспредельного в своих трансформациях.

Иногда осознание неотторжимого от нас Божественного присутствия случается спонтанно по его непредсказуемой милости или приходит как ответ на сердечную молитву, но чаще всего катализатором подобного опыта становятся духовные практики, направленные на самопознание. Обнаруживая свою истинную природу, мы приближаемся к её Божественным истокам. Дзэн-буддизм посредством медитации обучал каждого узреть свою буддовость: «Великая истина Дзэна живет в каждом. Загляните внутрь и ищите её там, не прибегая к какой-либо помощи»[77 - Судзуки Д. Основы дзэн-буддизма // Дзэн-буддизм. Бишкек, 1993. С. 33]. Исихасты в своём умно?м делании достигали той же цели с помощью Иисусовой молитвы, сводившей все элементы сознания в единый фокус.

Смысл такого рода практик сводится к тому, чтобы сузить восприятие мира, обратить сфокусированное сознание на себя. В этом случае происходит сдвиг сознания от обыденного функционирования к углубленным уровням его бытия. В абсолютном сосредоточении наше внутреннее пространство способно уловить Божественное присутствие. Как говорил индийский поэт-мистик Кабир: «Если ты воссядешь в себе, тебе явится проблеск прекрасного»[78 - Цит по: Ошо. Человеку даны крылья. Беседы по песням Кабира. М. 2000. С. 90, фрагмент из стихотворения Кабира.]. Знание удивительным образом обнаруживается в бесконечном, сокровенном «я», где обретённый опыт свидетельствует словами христианского мистика М.Экхарта: «Здесь Божья глубина – моя глубина. И моя глубина – Божья глубина!»[79 - Экхарт М. Духовные проповеди и рассуждения. М. 1991. С. 24].

Опыт внутреннего присутствия Бога бывает настолько всепоглощающим, что человека охватывает состояние, в котором из каждого его действия просачивается Бог. Что бы он ни делал – это освящается Божественной энергией, проявляющей себя посредством человека. Лалла поёт об этом в своих мистических песнях:

«Это Бог зевает, чихает и

Кашляет, а теперь – смеется.

Смотри, вот Бог совершает омовения.

Бог решает поститься, Бог ходит нагим*

От одного новогоднего какуна до другого.

Поймёшь ли ты когда-нибудь,

Как близок к тебе Бог?»[80 - Лалла. Обнаженная песня. Стихи и песни святой из Кашмира. СПб. 2010. С. 27*Лалла прославилась и тем, что странствовала по Кашмиру обнаженной]