Антропологические путешествия

В Цюрихе мне не с кем поговорить, на государственном французском языке никто ни бельмеса. Разве что хозяйка нового отеля Альден. Показывает, как сама дизайн наводила, брат строил, отец дал денег, и отель состоит исключительно из сьютов. Говорит, что сегодняшние завсегдатаи Цюриха по-другому и не живут, обычных туристов здесь меньше, чем миллионеров. Неправда, конечно.

Цюрих, разумеется, тоже на берегу озера, название Цюрихского у него даже никто не оспаривает. Я прокатилась на кораблике, мне показали Золотой берег, где виллы богачей. Говорят, тут самые высокие цены на недвижимость в мире. Правда ли, нет, не знаю, но охотно верю: таких цен, как в Цюрихе, я еще не видела. Хотя, говорят, где-то в неброских местах таится и дешевая жизнь. В этом меня уверяет владелец магазина русской книги (значит, русских много), сам он где-то в таком месте и живет. Но если учесть, что средняя зарплата в Швейцарии – шесть с половиной тысяч швейцарских франков, и этого едва хватает, то я уж не знаю: цены ли так высоки или представления о жизненных потребностях. Книжник, например, потому в самом Цюрихе не живет, что на семью из трех человек нужна минимум четырехкомнатная квартира, а в Цюрихе это дорого. Русские, судя по тому, что в ресторанах встречаются меню на русском языке, справляются. Работает в Швейцарии русских немало: чтоб говорить с клиентом на его языке. Здесь вообще работают чуть не одни иностранцы: во франкофонной части – французы, в италоязычной – итальянцы, в немецкоязычной – немцы. Потому что самим швейцарцам зарплаты кажутся слишком низкими: они в основном – рантье и банкиры. По разным причинам, но во все времена Швейцария остается интернациональной, перемешавшей языки и обычаи, и тем не менее, вовсе не похожей на пресловутый Вавилон, где все перестали понимать друг друга.

    2007–2018

Опыты клаустрофобии

Мы колесили по Швейцарии, погода подтверждала общеизвестную картинку страны: не жарко, не холодно, всё на благо человека. Картинка стала меняться, когда мы направились в третью, самую солнечную и курортную часть Швейцарии, итальянский кантон Тичино. От Люцерна карта показывала два пути: преодолевать перевал Сен-Готтард по горной дороге или нырнуть в семнадцатикилометровый Сен-Готтардский туннель. Через туннель – и быстрее, и серпантина можно избежать, а я всегда стараюсь его избегать. В Швейцарии туннели повсюду (швейцарцы тоже не любят серпантинов), но Сент-Готтардский – рекордной длины. Ему предшествует десятикилометровый туннель, проехав который мы приняли твердое решение кружить по горам. Десять километров под землей оказались испытанием наших клаустрофобских чувств, в обычной жизни незаметных, но тут – пробрало.

Путь над пропастью привел нас к кусочку земли, принадлежащему России. В скале вырублен памятник русским солдатам, погибшим при переходе Суворова через Альпы, через узенький Чертов мост, где они бились с французами. Русские победили, и швейцарцы благодарны им по сей день. Напротив Чертова моста, 1200 года постройки, висящего над пропастью – одноименный ресторан Teufelbr?cke. Ему 200 лет, и хотя мрачноватый хозяин не понимает по-русски ни слова, русские надписи повсюду, от «Исторический ресторан» до реверансов знаменитому полководцу. На столах стоит вино, называющееся Generalfeldmarschal Graf Suvorov-Rymninski, на стенах, в качестве картин – обрамленные русские деньги, и старые, и современные. Ну что ж, выпили мы для бодрости кофе и поехали дальше.

Погода портилась с каждым метром продвижения по историческому перевалу: температура здесь ниже, чем везде в Швейцарии, градусов на десять, гром гремит, молнии сверкают, ветер сбивает с ног. На невысокой горе посреди дороги еще один памятник – это сам Суворов, видный отовсюду, но почти игрушечный на фоне громоздких скал. Мы остановились, увидев надпись со стрелкой куда-то вглубь: «Музей Суворова», который вообще-то называется Национальным музеем Сен-Готтарда, но это специально для русских, для ясности. Музей уже закрывался, шесть вечера, но служительница сжалилась над нами и пустила посмотреть экспозицию, хотя пока нас интересовали вещи более прозаические: туалет и поиск отеля, где мы собирались ночевать, адрес же его значился весьма неопределенно: «отель La Claustra, Сан-Готтард».

Вот он, перевал, но никаких отельных признаков, да и дороги какие-то, как в России, а не как в Швейцарии. Нас предупредили, что отель в скалах, но обычно еще издалека видишь указатели, тем более, отель – четыре звезды, над такими еще и флаги развеваются, а тут – полное запустение и неприветливые серые горы. Служительница показала нам открытки «Клаустры»: это – вид снаружи (скала с неприметной дверкой без надписи), а это – внутри (накрытые столы, свет, люди). «Пять минут отсюда, даже меньше», – успокоила она нас и подарила открытки для ориентации на местности.

Мы свернули сначала на первую с позволения сказать дорогу, но уперлись в плотину, едва удалось развернуться над обрывом (и ведь темнеет быстро!), свернули в следующую, и только вид стоящих возле скалы дорогих машин дал нам надежду на то, что цель рядом. Я открыла дверцу, за ней была вторая, на которой я, в полной тьме, светя себе зажигалкой, разглядела кнопку с подписью “La Claustra”. Мы назвали себя, дверь открылась, и мы попали в длинный корридор, вырубленный в скале, по стенам текла вода, и где-то впереди горели свечи. Наконец, мы дошли до обитаемого пространства: полумрак, мы, как хоббиты, внутри горы, поднимаю глаза вверх – ни окошечка, ни просвета, вот где настоящая клаустрофобия. Ну конечно – «Клаустра»! – Нет, – возражает хозяин, Жан Одерматт – это от латинского слова «монастырь». Моя идея была в том, чтоб создать центр, где встречались бы художники, ученые, как в Средневековье монастыри были центрами интеллектуальной жизни.

Встречают аперитивом, здесь же – курительная не сказать, что комната, просто отсек пещеры, где горный потолок – высоко-высоко. Мы – под горой, а сама она – 2050 метров. Выпиваю вина, иду смотреть нашу комнату. Всего их 17. Все маленькие, скупо обставленные: две кровати, умывальник с зеркалом, которое, когда выключишь свет, превращается в фотографию, тумбочки. Почти по-солдатски. А душ и туалет – в коридоре, не один, конечно, их там много, и они – не допотопные, современные, и полотенец навалом, но все же непривычно. Ни одна комната не запирается. – Как? (это я восклицаю в ужасе). – А зачем? – отвечает мне девушка горничная (она же предстанет через час в качестве официантки), наши клиенты никогда не зайдут в чужую комнату, случайных людей у нас не бывает. Позже Жан Одерматт объясняет мне то же, но с концептуальным уклоном: «Моя идея была в прозрачности, открытости. У нас и лампы – дневного света, разных цветов, вечный день, а не вечная ночь. Мы – в замкнутом пространстве, но внутри него все открыто, и ресторан – это стеклянный куб. Границы – снаружи, а мы, оказавшиеся вместе – одна компания». И вправду – ни в одном отеле постояльцы не заговаривают друг с другом, а здесь, как в войну – все свои и почти родные. Это же и есть бункер, их тут, на перевале – сотни.

Во вторую мировую боялись, что Гитлер нападет, но он держал в швейцарском банке деньги и атаковать не решился. Бункеры построили здесь потому, что Сан-Готтард – самое защищенное место в стране. Можно перекрыть тоннель, горную и железную дороги, и перевал полностью изолирован. До 1996 здесь оставались казармы, где спали солдаты, теперь – конференц-зал, освещенный разноцветными лампами. Тут и джакузи, и хаммам – все как положено. Ощущение необычное: не работают мобильные телефоны, радио, телевизор, даже не верится, что вокруг есть другой мир, этот только что виденный мир становится столь же далеким, как звезды, которых отсюда тоже не видно.

Кто-то спросил, откуда я, через десять минут все знают, что я из мифологической, умом не постижимой, России, экзотической Москвы, куда поехать бы, но – холодно, страшно. Или не страшно? Я интересуюсь у мужчины, который курит в соседнем кресле, откуда он сам. Из Цюриха. Что привело его в Клаустру? Оказывается, сегодня его день рождения, и это подарок-сюрприз жены, они здесь втроем с сыном. И у меня сегодня день рождения, надо же! К ужину мне приносят розу в бокале. Откуда в пещере роза? Официантка только хитро улыбается. В «Клаустре» не только розы, здесь – богатейший винный погреб, 70 сортов исключительно вкусных тичинских вин, которые, увы, не экспортируют, поскольку виноградники небольшие. Здесь собственная электростанция, так что от внешнего мира отель не зависит. Разве что еда. Меню – одно на всех, слишком сложно доставлять сюда продукты, но ресторан – гастрономический, блюда изысканные. Например, никогда мною не виденная синяя картошка. Она почти черного, темно-синего цвета, и на белую по вкусу мало похожа. Раньше в Швейцарии только такая и росла, но ее заменили обычной, а теперь выращивают специально для ресторанов.

Автор фотографий, в которые превращается зеркало – хозяин отеля. Его помощник показывает многочисленные фотоальбомы Жана Одерматта: «Он – фотограф, а не человек отельного бизнеса, художник». Снимает исключительно Сен-Готтард. Днем, вечером, утром, весной, летом, осенью – картинки здесь меняются каждые пять минут, такая локальная климатическая аномалия, снимать можно бесконечно. Сам Одерматт возражает: «Я не фотограф. Я социолог, профессор Цюрихского Университета, а все, чем я занимаюсь – отель, фотографии, фильмы – это выражение моей любви к Сен-Готтарду. Здесь – водораздел, исток Роны, Рейна, Северного и Адриатического морей, я влюбился в это место давно, и потому решил устроить здесь отель. Сперва арендовал бункер у государства, потом выкупил».

Помощник с гордостью сообщает мне подробности: «Трудности были огромные. Бункер есть, а разрешения на его строительство нет, поскольку во время войны это не требовалось. Но раз это уже не бункер, а отель, нужно получить разрешение на постройку 60-летней давности, и Одерматт его получил. Вложил четыре с половиной миллиона швейцарских франков, чтоб обустроить гостиницу, и вот, в 2004 году мы открылись». Помощник – тоже не из бизнеса, фотограф и поклонник Жана Одерматта. Удивительно, что у них все получилось. Приезжают сюда, в основном, на день. Семинар, конференция – пообщались за обедом, за ужином, переночевали и разъехались. Резервировать надо заранее, отель всегда полон. Г-н Одерматт уже начал его расширять, чтоб вместить всех желающих. Есть еще не задействованная часть бункера, появятся даже комнаты с окнами, потому что достраивать будут в верхней части скалы. С агенствами отель не работает, только с частными лицами, так что случайный человек туда не попадет. Приходят экскурсии, как в музей – посмотреть на диковинный отель. Стоит это 500 швейцарских франков на группу в 25 человек. «А почему вывески нет?» – удивляюсь я. «Ну чтоб тут толпы не ходили, мы свое пространство бережем».

Когда утром мы выехали из «Клаустры», я обнаружила, что и дорога к нему выложена красивая, и даже какой-то белый флаг на ней красуется, а как преодолеваешь перевал – там долина Верзаска, где снимался «Золотой глаз» с Джеймсом Бондом, где дух захватывает от видов, зеленых низин и высот, водопадов, речек, домиков с каменными еще, средневековыми, крышами. После Клаустры свет, простор, озера, луга кажутся драгоценными. После Сен-Готтардского холода здесь особенно тепло (это и вообще самый юг Швейцарии), пальмы, бананы, Альпы преграждают путь северным ветрам, как когда-то Суворов преградил путь французам-завоевателям. Тичино – курорты, здравницы, но и – мекка анархистов (здесь еще Бакунин собирал единомышленников на Горе Правды), излюбленное место художников и ученых, родина именитых архитекторов, в том числе, Марио Ботта, и гвардейцев Ватикана, международный кинофестиваль в Локарно. В Тичино жили и похоронены Генрих Гейне, Эрих-Мария Ремарк, двадцать нобелевских лауреатов работали в Политехническом институте, тут и монастырь Madonna del Sasso, куда совершают паломничество со всего мира, за чудом.