Весна Вероники

Весна Вероники
Татьяна Васильевна Смирнова

Веронике не везет в личной жизни: в свои 34 года живет вдвоем с мамой и никогда не состояла в серьезных отношениях. Она давно махнула на себя рукой, но когда в отдел приходит новый начальник по фамилии Волконский, теряет голову. Девушка мечтает произвести впечатление на шефа и на праздничном корпоративе ей это удается – но совсем не так, как в романтических грезах…Мама Вероники, давно похоронившая мужа, мечтает обрести счастье со старым поклонником, но дочь, ревнуя к памяти отца, не оставляет ей ни малейшего шанса. Двум одиноким женщинам с неустроенной судьбой трудно найти понимание, но рано или поздно им придется это сделать…

Черный косметический карандаш чуть дрогнул в руке, и «стрелочка» в уголке правого глаза получилась какой-то кривой. Вероника схватила «палочку-выручалочу» (зубочистку с намотанной на нее ваткой) и кое-как выровняла подводку. Результатом осталась, конечно, недовольна, но в последнее время это стало ее привычным состоянием, тем более, нужно было поторопиться.  Она и так слишком долго возится с лицом – и это при том, что до сих пор еще не решила, в чем идти на этот дурацкий вечер…

Тихо, как привидение, вошла мама, остановилась за спиной у дочери, и Вероника демонстративно швырнула маленькое зеркальце на туалетный столик – с недавних пор присутствие матери стало раздражать. Сейчас она не хотела при ней собираться, и мама, кажется, это поняла, – во всяком случае, молча поджала губы и вышла из комнаты. Вероника решительно повернула ключ в замке, хотя знала, что маму это обидит. Но ей не хотелось примерять вещи при маме, выслушивать ее нотации и рекомендации, спорить, отстаивать свою точку зрения… На это не было ни времени, ни желания.

Осторожно, чтобы не получилось, как с глазом, Вероника обвела бордовым карандашом контур губ и накрасила их бледно-розовой помадой. Получилось вызывающе и вульгарно, но ей сейчас этого и хотелось. Вообще сегодня хотелось как-то выделиться, эпатировать эту серую тоскливую массу – коллег по работе, заставить о себе заговорить.

Тринадцать лет, с институтской скамьи, она провела в одном кабине, за одним столом, в окружении одних и тех же лиц… Одна и та же дорога на работу и с работы, одни и те же разговоры… Даже меню в их столовой за эти годы не претерпело никаких изменений – да и с чего, собственно ему меняться, если поварихи были те же, что и тринадцать лет назад, только растолстели и постарели за это время.

Менялись только начальники, и вот уже три месяца, как ушедшего на повышение Игоря Валентиновича Козлова сменил Вадим Николаевич Волконский…

Даже себе Вероника боялась признаться в том, что причиной ее плохого настроения и недовольства собственной внешностью был именно Вадим Николаевич. «Сорок лет нос ее устраивал, а сейчас вдруг перестал», – ворчала по этому поводу мама, а Вероника взрывалась в ответ: «Не сорок, а тридцать четыре!», на что получала в ответ: «Где тридцать четыре, там и сорок…».

Вероника Симакова привыкла к своей размеренной и спокойной жизни вдвоем с мамой в небольшой двухкомнатной квартирке на третьем этаже старого панельного дома, где провела всю свою жизнь, и где все было таким родным и знакомым, даже песочница за окном. В этой песочнице Вероничка играла в детстве, а когда повзрослела, то мечтала, что когда-нибудь здесь будут лепить куличики и ее собственные отпрыски. Но время шло, а наследников не предвиделось. Кажется, даже мама уже смирилась с тем, что не дождется внуков, а Вероника и подавно поставила на себе в этом смысле большой и жирный крест…

Девушка распахнула шкаф и с тоской оглядела свои вещи, аккуратно развешенные по плечикам. Нет, ничего подходящего к сегодняшнему случаю ей здесь не найти! Все какое-то стариковское, унылое, надоевшее – даже сравнительно новый бежевый костюм. Последний раз Вероника надевала его на празднование Нового года в родном коллективе: прямая юбка по колено, удлиненный пиджак, застегивающийся на аляпистую блестящую пуговицу…

На городской барахолке этого добра навалом, вот и Изольда Викторовна пришла тогда в таком же костюме, только сиреневом, чем напрочь испортила Веронике праздник. Да и какой там праздник – Игорь Валентинович совместил «приятное с полезным»: Новый год с собственной отвальной, сам первый же и напился до свинского состояния, так что дальше женщины отдела «веселились» сами по себе. Для начала перемыли косточки начальнику и всем его домочадцам до седьмого колена; вспомнили Тоньку-секретаршу, которую Козлов уволил за строптивость и несговорчивость («Не дала – и правильно! Так ему, старому козлу, и надо!»); тысячный раз посетовали на то, что никак Верку (то есть ее) замуж не выдадут…

К десяти вечера коллеги напились сухого красного вина до икоты, немного попели хором, и уже в одиннадцать Вероника лежала в своей девичьей постели, тихонько воя в подушку, чтобы не услышала мама…

Нет, этот костюм сегодня определенно не подойдет, он несчастливый.

«Можно подумать, здесь есть что-нибудь счастливое», – кисло усмехнулась Вероника. Оказывается, она и не заметила, как перешла на темные тона в одежде, длинные юбки, глухие свитера. Когда же это случилось? Пожалуй, года два назад – тогда на какой-то дискотеке она с удивлением обнаружила, что в основном ее окружают юные длинноногие создания с насмешливыми и дерзкими глазами.

И вдруг увидела себя со стороны – будто шоры с глаз упали: на танцполе старомодно подпрыгивает странноватая дама явно «за 30» в довольно короткой юбке, открывающей бедра с уже намечающимся целлюлитом, который не прятали даже «Леванте» в 70 ДЕН… Да еще эта легкомысленная маечка на ней тогда была – почему-то с некоторых пор тонкие бретельки стали впиваться в кожу, образуя на теле некрасивые бугристости. Именно тогда она с удивлением обнаружила, что у танцующих рядом девочек такого не происходило, – лямочки ярких топиков легко и свободно скользили по их худеньким матовым плечикам, то и дело соблазнительно спадая, но никто, конечно же, не спешил их поправлять…

На ту злосчастную дискотеку ее вытащила лучшая подруга Светка, для которой Вероникины терзания были пустым звуком – Светка родилась на пять лет позже, имела дочку Машку, успела развестись и как раз в очередной раз устраивала свою личную жизнь. И хотя Вероника пыталась ей внушить, что на подобных «мероприятиях» личную жизнь не устраивают, Светка как раз тогда, вопреки всем нравоучениям, подцепила хозяина этой самой дискотеки и через год в который раз успешно выскочила замуж. В отличие от Вероники, которая не побывала «там» еще ни разу…

С тех пор (с той самой дискотеки!) Вероника раз и навсегда отказалась от многих привычных предметов гардероба, полюбила объемные трикотажные жакеты и длинные, почти до пят, юбки, окончательно слившись с родным коллективом. И вот сейчас, когда ей впервые за несколько последних лет вдруг захотелось обратить на себя внимание, сделать это оказалось просто невозможно…

Вероника осторожно повернула ключ, открыла дверь своей комнатушки и выглянула в коридор – из маминых «апартаментов» в 16 квадратных метров доносился звук работающего телевизора.  Вероника осторожно подхватила с полочки телефонный аппарат и утащила его к себе в комнату. Ей не хотелось, чтобы мама подслушала разговор со Светкой, – лишние выяснения отношений были абсолютно ни к чему.

– Алло, Свет, ты? Привет, это я. – Вероника старалась говорить как можно тише.

– Привет, солнышко! Чего ты там шепчешь, говори громче!

Светлана была, как тот дельфин из старой рекламы, – «живая такая,  веселая», и другой, собственно, ее никто никогда не видел, за что Вероника подругу и любила. Все жизненные коллизии и семейные передряги Светлана встречала с юмором – может быть, именно это и помогало ей быстро и безболезненно их переживать?..

– Светик, я не могу громче, у меня дело щепетильное, а мама дома – ты же ее знаешь. Короче, в двух словах: выручай. Мне нужно что-то особенное, чтобы все мои тетки сегодня попадали в обморок… В смысле, из одежды.

– Ух ты, а по какому поводу банкет?

– Да день предприятия, черт бы его побрал. Пятнадцать лет конторе, из них тринадцать – мои, представляешь? Ну да ладно, не в этом дело. Мы сегодня идем в ресторан, а у меня ничего такого нет, подходящего. Весь шкаф перерыла…

– Подожди, а бежевый костюм, который мы тебе на Новый год покупали? Ты же его почти не носила!

– Свет, ты меня не поняла. Я хочу что-то совсем особенное, ну, в твоем стиле… Понимаешь? Не выручишь, а?.. Я бы к тебе сейчас заскочила…

– Вероника, ты это серьезно?! – Подруга на другом конце провода завопила от восторга. – Ну, сподобилась, наконец! Я тебе сколько раз предлагала нормальные вещи, а ты все какое-то «гэ» покупала! Класс! Давай быстро, я тебя жду! Пока будешь добираться, тряпки свои перетрясу – мы тебя экипируем так, что все мужики в ресторане твои будут!

Вероника в знак благодарности чмокнула трубку, а сама подумала: «Мне не надо, чтобы все, мне надо, чтобы один…». И еще о том, что хорошо иметь такую подругу, как Света Динарова, она же Москалева (по первому мужу), она же Семипалатенко (по второму)… Впрочем, Вероника почему-то была уверена, что и эта фамилия у подруги долго не продержится.

Нина Ивановна знала, что дочь собирается в ресторан, и ее разбирало любопытство: в чем Вероника пойдет, какую прическу сделает. Не так-то часто девочка куда-то выбиралась, и сейчас Нине Ивановне страшно хотелось поучаствовать в сборах. Может быть, свою молодость вспомнить – пока Сергей Петрович, муж, был жив, они частенько с ним ходили в разные кафе. Но Сереженька рано ушел из жизни, сорок с небольшим всего было, а ей – и того меньше. Так с тридцати семи и вдовствует, хотя желающих «взять» их с Вероничкой было хоть отбавляй… Вася, Василий Семенович, самый уважаемый и достойный из ухажеров, лет десять ждал, пока Ниночка «отойдет», да так и умер, не дождавшись.

Но разве могла Нина Ивановна в глазах собственной дочери стать предательницей?! Никогда – ведь на могиле Сереженьки она обещала хранить ему верность. Вероника и так косо на мать смотрела, когда Василий на чаек захаживал, – плечом дергала, дверью хлопала, нос задирала, не здоровалась принципиально.

Нина Ивановна втайне мечтала, что дочь выйдет замуж, переедет к мужу и уже не будет контролировать: кто к маме пришел, кто остался. Мужского тепла хотелось и в сорок лет, и в пятьдесят…

Но Вероника с мальчиками не гуляла – в старших классах шла на медаль, в институте – на красный диплом, некогда было. Потом стала молодым специалистом и старалась быстрее освоить все премудрости профессии экономиста. Правда, на работе ее не особо жаловали, за тринадцать лет всего-то и перешла в аналитический отдел, причем рядовым сотрудником. Другие девчонки, даже которые помоложе, как-то выбивались, в другие организации переходили на повышение, а Вероника все твердила: «Меня и здесь ценят, зато зарплата стабильная и от дома близко…».

Никак Нина Ивановна не могла этого понять и принять. Сама в свои 57 работала начальником отдела кадров крупного предприятия, и отпускать на покой начальник ее не собирался, потому что более опытного кадровика, чем Симакова, в городе просто не было. Нина Ивановна некоторое время назад экстерном отучилась в каком-то «передвижном» институте, получив второе высшее образование и прибавку к окладу, и сейчас подумывала, не сходить ли еще и на курсы психологов. Что-то они с Вероникой в последнее время совсем перестали друг друга понимать – или, может быть, две одинокие медведицы просто устали жить в одной берлоге?..

Отношения с дочерью окончательно испортились сразу после Нового года. 30 декабря Вероника праздновала на работе, вернулась оттуда в дурном расположении духа и сразу улеглась спать, а утром, как ни в чем не бывало, была снова «белая и пушистая»: выдраила всю квартиру, настругала салатов, испекла «Наполеон». Готовила Вероника изумительно, причем всегда любила это делать, а уж к празднику и вовсе расстаралась.

Бой курантов они встретили, как всегда, вдвоем – так было заведено еще со смерти Сереженьки. Иногда, в прошлые годы, Вероника уходила к кому-нибудь в гости, но всегда после двух часов, когда Нина Ивановна укладывалась засыпать под «Голубой огонек» или «Старые песни о главном». Однако в последние годы дочка в новогоднюю ночь оставалась дома, даже не красилась, а сидела перед телевизором до утра, переключаясь с канала на канал, чем доводила Нину Ивановну чуть ли не до белого каления. А что делать: телевизор у них один, поэтому приходилось терпеть.

Нина Ивановна планировала в этом году прикупить, наконец, какой-нибудь «Самсунг» с большой диагональю, а свой отдать Веронике, но дочери понадобился компьютер, поэтому от нового телевизора пришлось пока отказаться…

Вообще с деньгами было туговато: Симаковы уже много лет копили Веронике на квартиру, но за ценами катастрофически не успевали. Последний скачок доллара на несколько лет отбросил их от вожделенного новоселья, поэтому приходилось терпеливо ждать, откладывая с обеих зарплат хотя бы по паре-тройке тысяч рублей. Мама и дочь оказались классическими жертвами «квартирного вопроса», который в нашей стране уже несколько десятилетий подряд портит не только москвичей…

Неладное Нина Ивановна почувствовала сразу, как только дочь в первый день после рождественских каникул вернулась с работы. Всегда такая спокойная и уравновешенная, Вероника металась по квартире в чрезвычайном возбуждении и щебетала, не останавливаясь, – Нина Ивановна даже немного тогда от нее устала. Что-то в этой чрезмерной веселости было ненормальное, даже пугающее, и мама заволновалась. Вспомнились все страшные истории, которыми изводили ее приятельницы, про старых дев, все их ужасные предостережения – в том, что Вероника в свои 34 оставалась еще девственницей, Нина Ивановна не сомневалась…

Дочка тогда бросилась пылесосить квартиру и затеяла пироги (это на ночь-то глядя!), а на робкие призывы Нины Ивановны угомониться вдруг закружила маму по маленькой кухне, едва не опрокинув с плиты кипящий чайник. И только ночью, когда они угощались потрясающими свежеиспеченными плюшками, дочь вскользь проговорилась:

– А у нас новенький. Начальник. Представляешь, был Козлов, а стал Волконский. Обалдеть!

И все, больше ни словечка. Нина Ивановна было встрепенулась: неужели запал в душу дочери новый начальник? Может, что-то у них получится?.. Ну, не уродина же ее Вероничка, в самом-то деле: среднего роста, тонкая в кости, как сейчас любят, светловолосая, сероглазая – что этим мужикам еще надо, Господи? Почти не красится, не курит, не пьет, и хозяйка редкая. Ведь любого осчастливит!

Но что-то не находилось желающих взять ее Веронику в жены. Будто «венок безбрачия» на дочери… К гадалкам Нина Ивановна не ходила принципиально – боялась, да и денег было жалко. «Я и сама любому что хочешь расскажу, а уж за деньги – и подавно! – отмахивалась она от предложений сходить погадать на дочь. – Я и так знаю, что она выйдет замуж, нарожает детей и будет, назло всем, самая счастливая, вот так-то…».

Вот только никто не спешил делать Веронике предложение, и дочка, к страшному расстройству матери, жила эдаким пустоцветом, без любви и переживаний: ровно, размеренно, тихо, спокойно… «Как на кладбище…», – приходило в голову Нине Ивановне, и она тайком крестилась, хотя в Бога по старой партийной привычке не верила…

Про нового начальника Волконского дочь больше не рассказывала, но сильно с тех пор изменилась – замкнулась в себе, стала раздражительной, часто сидела в своей комнате, разглядывая себя в зеркало и постоянно злилась – то на новую морщинку, то на форму носа, то на цвет волос. Нина Ивановна не заметила, как и сама стала «заводиться»; теперь они по три дня могли не разговаривать; Вероника практически перестала следить за порядком в квартире и уже давно ничего не пекла.

К 8 марта дочь просто извелась: так готовилась к коллективному сабантую на работе, что Нине Ивановне даже стало ее жалко. Вероника три раза меняла цвет волос, два раза перестригалась, неделю подряд перед праздником ходила в косметический салон, отутюжила свой любимый серебристо-серый пиджак… И вдруг заболела гриппом!

Температура – под сорок, в постели дочь лежала мокрая, потная, но все же порывалась встать и пойти на работу, где сотрудники отмечали женский день. Еле Нина Ивановна ее утихомирила. А когда дочка, наконец, забылась в неспокойном, простудном сне, позвонил какой-то мужчина и пригласил к телефону Веронику Сергеевну. Нина Ивановна сказала, что будить дочь не будет, спросила, что передать. «Поздравьте, ее, пожалуйста, с праздником от всего нашего коллектива и пожелайте скорейшего выздоровления», – приятным голосом проворковал мужчина, из чего Нина Ивановна сделала вывод, что это и есть новый начальник. Но про звонок дочери сказать забыла – другие дела навалились…

А после болезни Вероника, вернувшись в первый день с работы, будто с цепи сорвалась: замкнулась в себе, с матерью вообще перестала разговаривать, и эта «холодная война» в крошечной квартирке оказалась невыносимой. Вот и сегодня – ну чего дочка так взбеленилась, когда Нина Ивановна к ней зашла? Ведь всего-то и хотела – на своего ребенка посмотреть, что-то подсказать, какую-нибудь складочку поправить… Да еще и дверь потом на ключ закрыла, нахалка, – разве с родной матерью так можно?!

Нина Ивановна смахнула сердитые слезинки с глаз и невидящим взглядом уставилась в телевизор. «Что же это делается, Господи, – думала она. – Мне всю жизнь исковеркала – может, и Вася сейчас бы жил, если бы не она. И сама не пойми как живет… Надо, надо размениваться с доплатой хотя бы, что ли. Я и в однокомнатной проживу, много ли мне нужно… Но дальше так нельзя. Не будет меня рядом, может, с кем-то встречаться начнет, да и я, может, какого старичка еще найду – вон, Виктор Васильевич из планового уже полгода глаз не сводит, и тоже вдовец…».

Нина Ивановна, обиженная до глубины души, даже не вышла проводить дочь, чему та была несказанно рада. Ее всю «крутило», как когда-то говорил отец. Вероника, тогда еще подросток, спрашивала: «Папа, а как тебя крутит?», на что Сергей Петрович, уже тяжело болевший, грустно улыбался: «Дай Бог, доченька, чтобы ты этого никогда не узнала…».

И вот теперь она это узнала, но описать свои ощущения не смогла бы: ее просто «выкручивало», и все… Правда, по другому поводу, чем отца: исключительно на нервной почве.