Правило злых одноклассников

Аполлинарии пришлось оторваться от рукописи и обойти стол, чтобы увидеть монитор.

– Хотела посмотреть, как Зигмусь в графике работает. Вдруг ты на иллюстрации расщедришься?

– Нет, ну ты, Перова, даешь, – издатель воздел к потолку ручки. – Кто это пробный тираж с картинками делает? Это ж какое удорожание!

– Да мне и самому интересно, – вмешался Зигмусь. – Я штуки три так отрисую, в счет обложки…

– Тогда другое дело! – издатель радостно потер ладошки. – Тогда пять малюй! Обложку, так и быть, цветную сделаем… Про иллюстрации потом сами поговорите. Через три дня чтоб готовы были! Только, Жыгайла, не вздумай меня нарисовать! А то знаю я вас! Дай волю – на весь белый свет ославишь! Одна уже изобразила – вся редакция ржет… Это ж надо было придумать – я в роли убийцы!

– Зато роман влет ушел, – буркнула Аля, – из-за образа главного злодея в том числе…

– Твое счастье, что влет! – Погонов нашарил очередной орущий телефон и отключил его. – Я даже не стал на тебя наезжать, а мог!

Затем издатель сделал Зигмусю пару замечаний – по делу, касательно присутствия дизайнера на подписании тиражного оттиска перед печатанием тиража, чтобы, как заявил Погонов, не кричал потом, что черного цвета перелили.

– А ты, Перова, задержись, – издатель посмотрел на Аполлинарию с высоты своего кресла. – Рукопись, что тебе дал, надо обсудить.

Аля с сожалением проводила глазами уходящего Зигмуся: лучше бы с дизайнером наметила темы иллюстраций, чем выслушивать наставления Тириона! Теперь по телефону придется… Или снова в издательство тащиться…

Разговаривать с издателем о своих проблемах ей расхотелось. Не тот Погонов человек! Не может он женщину понять. Потому что не женщина!

Глава третья

Аполлинария сидела в своем любимом сквере, на своей любимой лавочке, подставив солнцу лицо. На коленях лежала пачка исписанных с двух сторон листов – рукопись, которую Погонов подсунул ей, а она не смогла отвертеться.

Последние теплые денечки… Але видна и ее улица, и ее дом, и даже овощной ларек, где еще весной можно было поговорить с Продавцом бананов. А теперь в лавочке торчит вьетнамец Динь. Когда Аполлинария подходит к киоску, Динь улыбается, демонстрируя ей все свои зубы – большие, частые и странным образом растущие вперед. Вьетнамец и Аля – друзья. С тех самых пор, как Динь работает в овощной лавке вместо Продавца бананов. Аполлинарии нужно дружить с вьетнамцем, чтобы Динь снабжал ее самыми свежими фруктами для Барбароссы, который, перейдя в собственность Али, вдруг сделался необыкновенно привередливым. Но видеть вьетнамца вместо Продавца бананов грустно. А вот Динь просто радуется ей, потому что Аля с ним разговаривает, больше ему и поговорить-то не с кем – все его приятели и родственники во Вьетнаме, а здесь он друзей до сих пор не завел…

Аполлинарии вдруг захотелось услышать Продавца бананов, как он говорит «Ал-ло!» – с ударением на первую «А». От этого «ал-ло» захватывает дух, будто она прыгает с высоченного утеса в океан, летит, летит, а до воды все еще бесконечно далеко…

Она достала из сумки телефон и даже нашла в контактах Продавца бананов, но звонить не стала, а, кое-как справившись с сердцебиением, которое всегда начинается у нее при мысли об этом мужчине, снова сунула мобильник в сумку, на самое дно. Сначала надо разобраться с Гущиным…

Если не думать о том, что Максим позвал ее в загс, но они так и не расписались, все остальное ее устраивало. Как-то сразу получилась жизнь, удовлетворяющая обоих. Гущин закидывал Але на карточку деньги на хозяйство и всегда сам платил за покупки, если они бывали в магазинах вместе. И даже иногда оставлял на консольном столике в прихожей наличные, говоря: «Побалуй себя». И получалось, что Аля могла бы и не работать в издательстве… Но она продолжала сочинять свои и чужие романы, деля время между компьютером и домашними делами: готовила еду, и Макс всегда хвалил ее стряпню. Наводила порядок – и Гущину нравились уют и чистота. А как-то, в свой выходной, он, без просьб со стороны Аполлинарии, отремонтировал и прибил все, что было сломано, расшатано, растеряло винтики, не включалось, не грело, не вращалось или годами ждало своего гвоздя. И теперь в квартире Аполлинарии отсутствовали капающие краны, не скрипели и не повисали на одной петле дверцы буфета, утюг, миксер и кофемолка работали как часы, а старинная полочка, та, что оставила Аполлинарии соседка-старушка Глафира Петровна вместе с кое-какой своей антикварной мебелью, наконец красовалась над консольным столиком в прихожей. Аля с удовольствием стирала и наглаживала любимые рубашки Гущина – бледно-серые или голубые в тонкую карандашную полоску, дорогие и многочисленные. Хорошие рубашки – слабость Максима, она и сама их ему покупала, если встречалось что-нибудь оригинальное, вот недавно с запонками подарила… Возможно, его ненормированный рабочий день, часто до следующего утра, мог кого-то вывести из себя. Но не Аполлинарию. Во-первых, она понимала, что жить со следователем совсем непросто, такая уж у Гущина работа, а во-вторых, ей, привыкшей к одиночеству, для общения вполне достаточно его редких выходных или неожиданных, средь бела дня, поездок на природу, просто вдвоем посидеть на травке. Аля с Максом даже в кино выбирались, но решили, что не стоит тратить время на просмотр ерунды в окружении жующих или уткнувшихся в мобильники людей. Может, просто с фильмами не повезло? С Жоркой Шишкиным было иначе. Никаких кинотеатров, никаких нежных бесед по ночам после секса… А с Гущиным, хотя никого в квартире, кроме попугая нет, они долго шепчутся в постели, обмениваясь взглядами на жизнь, предпочтениями, мечтами и поцелуями…

Аля со вздохом посмотрела на начинающую желтеть березу – жаль, лето прошло…

Она снова начала листать рукопись. Между страниц оказалась визитка: «Габриэлла. Магия. Помощь в критических ситуациях». «Габриэлла» написано и на титульном листе рукописи. Одно имя, фамилии нет. И имя явно вымышленное! Она повертела в руках визитку: готические буквы и красно-оранжевые языки пламени… Эта Габриэлла не поскупилась на визитную карточку: в цвете, на бумаге Touche cover. Это такая особенная бумага, дорогая, с двух сторон покрыта латексом. Будто лепесток розы в руках держишь – прохладный и шелковистый… Аполлинария даже понюхала визитку. Пахнет табаком, как и рукопись. Габриэлла – а дымит, как паровоз! Или кто там за нее писал… И дела у этой помощницы в критических ситуациях вовсе не плохо идут, раз она такие дорогущие визитные каточки может иметь и всякий бред за свой счет издавать. А откуда денежки? Добрые люди платят за приворот и еще бог знает за какие штуки. И Аля представила длинную, плотную и кривую очередь из добрых людей – наподобие той, в которой она стояла однажды в начале девяностых в Москве, чтобы попасть в самый первый «Макдональдс». Габриэлла пользовалась спросом.

– Вот куда надо идти рассказывать о Гущине, к гадалке! – произнесла Аполлинария, уверенная, что проблемы решаются быстрее, если их проговорить. – К гадалке – это как эффект купе: можно все о себе выболтать незнакомому попутчику, и не страшно, что раззвонит. Вышли из поезда – и забыли друг о друге!

Две мамаши, катившие перед собой коляски с невидимыми младенцами, переглянулись и ускорили шаг, чтобы быть подальше от тетки, разговаривающей сама с собой.

Аля усмехнулась:

– Наверное, решили, что я городская сумасшедшая. Хотя никого сейчас не удивишь и не напугаешь бормотанием себе под нос. Сплошь и рядом люди пользуются всякими микрофонами с проводками и без проводков, чтобы не держать мобильники в руках.

– И то, что я редактирую ее рукопись, не помешает сейчас с ней пообщаться, – продолжала рассуждать вслух Аполлинария. – Девяносто процентов авторов, с чьими опусами я имела дело, меня в глаза не видели. Если уж было так необходимо, общались по телефону…

Она нашла на визитке номер сотового, и ей сразу ответили:

– Габриэлла слушает вас!

Женщина старалась говорить низким проникновенным контральто.

– Я хотела бы к вам прийти. Если можно, прямо сейчас, – Аля не надеялась, что получится нанести визит Габриэлле сегодня, вдруг у той очередь из посетителей от двери до дороги?

В телефоне чем-то пошуршали и ответили:

– Да, можно, если попадете ко мне в течение часа. Я принимаю… – и Габриэлла назвала адрес – обычным женским сопрано с визгливыми нотами.

Оказалось, совсем рядом, минут десять ходьбы.

Аполлинария засунула рукопись поглубже в сумку, чтобы Габриэлла не увидела свое творение, еще раз посмотрела на березы, изредка роняющие желтые листья, и отправилась к колдунье – или кем там она себя считает.

Обычная пятиэтажка… Никаких домофонов или кодовых замков на двери. Полутемный подъезд с неистребимым запахом жизнедеятельности многих поколений кошек. Как сказала Габриэлла, квартира на первом этаже, стучать и звонить не надо, не заперто.

Аля, зажав нос, рассматривала номера квартир. Эта Габриэлла со своих гонораров могла бы и расщедриться на лампочку помощнее…

Вдруг дверь справа распахнулась, прямо на Аполлинарию вывалились две тетки и пулей пронеслись к выходу. Судя по тому, как на весь дом хлопнула подъездная дверь, тетки остались визитом к гадалке недовольны. Аполлинарию, успевшую опустить руки и открыть лицо, накрыло густым облаком дешевой парфюмерии – приторно-сладкой смесью сирени и абрикоса. Запах сирени и абрикоса Аля любила, но предпочитала обонять их по отдельности. Цветочно-фруктовый аромат дезодорантов, туалетной воды и еще бог знает какой химии, смешавшись с кошачьим амбре, обернулся такой омерзительной и непереносимой вонью, что Аля влетела в квартиру Габриэллы едва ли не быстрее теток, только что вылетевших оттуда.

Оглядевшись, Аполлинария обнаружила себя в прихожей обычной квартиры – с традиционным шкафом-купе и вытертым ковриком у двери. То, что она попала куда нужно, ясно по остаткам абрикосово-сиреневой отравы в воздухе и по плакату, приклеенному на ведущую в комнату дверь. На постере изображено пламя, а поверх пламени – готические, как на визитке, буквы: «Габриэлла». И строчкой ниже: «Мои пассы дарят счастье!»

– Ну, мне-то твои пассы ни к чему, – проворчала Аля и постучала в дверь, почему-то лишенную ручки, прямо по слову «пассы», удивляясь глупости фразы и что кто-то может этому заявлению поверить.

Тем не менее, в сумрачную комнату, когда дверь открыли изнутри, она вошла, все-таки слегка робея.

Габриэлла вполне соответствовала обывательскому представлению о колдуньях, ворожеях, экстрасенсах и прочих представителях магической шатии-братии: дородная, выше среднего роста дама в экзотическом, до пят, темном одеянии, вся в оборках, воланах и рюшах, увешанная гроздьями кулонов с магическим смыслом. Аля разглядела и рунические знаки, и всевозможные кресты, и длинную низку бус из обсидиана – оберег от порчи, сглаза и даже проклятий, как утверждали разнообразные сайты по оккультизму. Рука гадалки, придерживающая дверь, пока Аполлинария входила в комнату, отягощена браслетами и перстнями всё с теми же чародейскими символами.

– Закрываю дверь на ключ, – гадалка, позвякивая браслетами, жестом показала Але место возле широкого письменного стола, – чтобы никто снаружи помешать не мог… И уже вижу, у тебя трудный случай. Рассказывай!

Аполлинария хмыкнула: какой трудный случай можно увидеть в полумраке? Но сама она все-таки разглядела еще одну дверь за спиной гадалки. Але вдруг сделалось так страшно, как бывает только во сне: и надо бы кричать и бежать, а не можешь ни того, ни другого. Вдруг эта дверь откроется, и из мрака на Аполлинарию накинутся бандиты?! Только зачем? У нее ни денег, ни брильянтов… Разве что взять ее в заложники и взамен требовать от Гущина, чтобы он отпустил какого-нибудь негодяя на свободу, подтасовав улики? Но никто, включая саму Алю, не знал, что сегодня она нанесет визит Габриэлле. Аполлинария разрешила себе выдохнуть и слегка расслабиться. Бандиты за дверью – это, конечно, глупость, а вот к Габриэлле присмотреться надо… Черные, как у оперной Кармен, кудри до плеч и макияж женщины-вамп. И сколько даме лет? Судя по комплекции и манерам, немало. Но точнее определить не получится: окно закрыто плотной шторой, а комната освещена бра в виде грозди винограда и тремя свечами на столе. Пламя всех трех свечек наклонено в сторону выхода, а по ногам дует, из чего Аля сделала вывод, что оконная рама приоткрыта. Вон и портьера покачивается… Сквозняком вынесло почти все следы пребывания пахучих дам.

– Рассказывай! – снова потребовала гадалка, и Аля опять внутренне сжалась. А вдруг Габриэлла мастер всяких психологических штучек? Внедрится в подсознание и будет заставлять какие-нибудь гадости делать… Вон как хитро намекнула на свои паранормальные способности!

Аполлинария уставилась на распластавшееся почти горизонтально пламя свечи. И вместо того, чтобы рассказывать, что привело ее к гадалке, продолжала копаться в своих мыслях:

– Оказывается, видит, что у меня трудный случай. Еще и цену заломит, раз трудный… И на «ты» перешла, чтобы дистанцию сократить! В доверие втирается!

Беспокойство росло. Аля уже жалела, что пришла к гадалке. Вдруг Габриэлла вздумает ее гипнотизировать? Или начнет применять модное нынче нейролингвистическое программирование? Эти «ясновидящие» на всё способны! Может, пока не поздно, следует смыться?

Гадалка, поглядывая на Аполлинарию, устраивалась в своем кресле, похожем на Плетеного человека друидов. Але приходилось читать о таком. Древние друиды сооружали из ивовых ветвей клетку наподобие огромного человека, запирали в ней людей и сжигали, принося в жертву и Плетеного человека, и заключенных в нем узников. У Габриэллы был сидячий вариант Плетеного человека, и вид колдуньи на коленях у человекообразного существа, из которого во все стороны торчат ветки и сучья, добавил ее образу инфернальности, как и предметы, расставленные на столе. Все должно внушать страх. А для чего еще вот эти два человеческих черепа? Повернуты лицом к посетителям… И почему-то один на другом… Тот, что снизу, побольше и с дырой во лбу. Такая аккуратная небольшая дырочка, почти ровный кружок. Наверное, от пули… Череп, что сверху, – поменьше и разрисован зигзагами. Даже не определить, какого цвета линии… Красного? Черного?

Черепа уставились на Аполлинарию, и беспросветная пустота их глазниц будто засасывала, не давая отвести от себя взгляд. Аля все смотрела и смотрела на маленький череп, пока в голове не пронеслось: такой череп мог принадлежать только ребенку! Совсем маленькому! Внутренний голос шептал, что этот – всего-то с два кулака! – череп не может быть настоящим, так как черепа у младенцев находятся в стадии неполного окостенения (однажды Аля редактировала статьи для медицинского журнала, и там про это было), а потому быстро разрушаются, их надо консервировать особым образом, иначе распадутся на дольки, как конструктор Лего. Она видела фотографии реальных черепов… Кошмар просто: зубы в два ряда на каждой челюсти – молочные и будущие постоянные… В чешском Седлеце, в крипте костела Всех святых, в знаменитой костнице с алтарем, люстрами и фамильными гербами из человеческих костей, нет младенческих черепов именно по этой причине – пугают своей странностью.

Но даже и ненастоящий, этот череп не должен фигурировать в качестве атрибута колдуньи, решила Аля.

Глава четвертая

Аполлинария уже открыла рот, чтобы сообщить Габриэлле, что цинично и безнравственно демонстрировать череп младенца. А потом Аля смело и решительно уйдет, унося рукопись! И даже хлопнет дверью, как предыдущие клиентки! Но прорицательница, перехватившая ее взгляд, заговорила: