Тот, кто придет за тобой

Чалов посмотрел на покойника, потом поднялся.

– Телефон его готов для осмотра?

– Угу, мы все обработали, – откликнулся Сиваков. – На корпусе, на дисплее только его отпечатки, никаких других.

– Выходит, сам все удалил. Пойдемте посмотрим, что там в телефоне.

Катя с удивлением обнаружила, что Чалов обращается к ней.

Пошли с другую комнату – размером почти такую же. Кате ужасно хотелось заглянуть на кухню – что там еще за шофер-свидетель, но туда ее пока не приглашали. А тут – все такая же пустота, стены, оклеенные модными флизелиновыми обоями фисташкового цвета, пол из пробки и настежь открытое окно – сквозняк гуляет.

– А зачем он тут все окна пооткрывал? – спросила Катя. – Может, выброситься хотел?

– Возможно. Тут пятый этаж, может, не так высоко показалось. – Чалов взял мобильный телефон, лежавший на полу на аккуратно расстеленных листах белой бумаги со следами темного порошка-опылителя. – Самая последняя модель, дорогая штучка. – Чалов присвистнул. – Умеете с таким обращаться?

– Нет, и учиться лень. Я по телефону только звоню.

– Вот и я то же самое… А усопший наш… Мы с Сиваковым телефон до вашего прихода только мельком осмотрели – все входящие и исходящие звонки удалены. Так, а тут что? Телефонная книга – все удалено, – он ловко обращался с iPhon. – Ящик для почты пуст, sms ни одной. Зачем столько возиться и удалять, время зря тратить в такой момент, телефон можно просто разбить, выбросить, если уж он так не хотел, чтобы какая-то информация сохранилась. Значит, что-то осталось, раз он этот телефон нам подкинул. Камера… ага, ну-ка, ну-ка, что здесь…

Катя через плечо следователя Чалова заглянула в дисплей телефона. Неясная какая-то, мутная картинка: открытое окно и за ним темнота, крохотный серпик месяца – изображение то удаляется, то приближается, словно телефон держат в вытянутой руке, а потом эту руку сгибают. Потом месяц заслонило мужское лицо.

– Он, Гаврилов, ну и видок у него тут.

Катя смотрела на дисплей – мужское лицо держалось в объективе камеры всего несколько секунд, потом пропало, камера судорожно дернулась и навелась на распахнутое окно.

«Я должен это сделать…

Я должен это сделать сам…

И не перед кем каяться…

Надо так, чтобы все об этом скоро позабыли и не вспоминали, и не копали дальше…

Шорох в темноте…»

Тут камера снова резко дернулась, и на дисплее появилась открытая дверь лоджии (в другой комнате, где все и произошло). Месяц стал словно больше, крупнее, четче, ярче.

«Вот так оно приходит за тобой, и если это только лишь смерть… Тот, кто приходит за тобой ночью, тот, о ком ты боялся даже думать, запрещая себе, но что ему, ночному, наши запреты? И если это всего лишь смерть… Оглянись, что же ты? Вот же это – у тебя за спиной!!»

Камера опять дернулась, развернулась, и на дисплее возникло что-то… Катя как ни приглядывалась, никак не могла…

– Веревка, он снял ее на телефон – веревка к крюку привязана, – следователь Чалов провел пальцем по дисплею. – Вот она, это же ночная съемка, оттого такое хреновое изображение.

«Ну да, веревка… Оказывается, она не сгнила за столько-то лет…»

Катя вздрогнула от неожиданности – голос из телефона, голос человека, который умер несколько часов назад в этой квартире, словно отозвался.

«Я делаю это сам, потому что не могу иначе…»

И тут камера выключилась.

Катя растерянно глянула на Чалова – он не касался дисплея. Камера моргнула, потом телефон опять погас, вспыхнул и…

Возникла все та же прежняя картинка – открытая дверь лоджии, а за ней на темном небе высоко – месяц.

«Он пришел за мной… тот, кто приходит ночью… они называли его «страж колодца»… Они… взрослые называли его так всегда, а мы не верили и смеялись, но все равно днем обходили это место стороной, а летними вечерами, идя по дороге и ведя за собой велосипеды и собаку на поводке, спорили до хрипоты – а вот слабо будет…

А потом пришла та самая ночь и месяц… тот, что вечно подглядывает за всеми…

Он выбрался оттуда. Вылез. И пришел… Но живым он меня не получит».

Дисплей погас и не включился больше.

– Все, кажется, – Чалов зачем-то встряхнул телефон, – бред какой-то… По-моему, он спятил, этот бедняга. Кто это там откуда-то вылез? Месяц?

Катя не знала, что сказать. Судя по тону – лихорадочному, отрывистому, – все это вполне могло бы сойти за бред. Если учесть к тому же те таблетки… Однако…

– А о ком он говорил? – спросила она. – Как он его назвал: «Тот, кто приходит ночью»… «страж колодца»…

– Я и говорю – чушь какая-то, – следователь Чалов хмыкнул.

– Возможно, только…

Катя никак не могла сориентироваться в ситуации. Сказать этому прокурорскому, что она не далее как вчера, будучи здесь, в Ясногорске, кое-что уже слышала и про «стража», и про колодец… Графоманский отрывок, записанный на пленку и продекламированный с таким небывалым воодушевлением, так талантливо, что просто мороз по коже…

– Что-то ему примерещилось перед самым концом. – Чалов пожал плечами. – Говорят, что в последние минуты некоторые всю свою жизнь как кино в мозгу прокручивают. На пленке из реального – только окно, дверь лоджии в том самом состоянии, которое и зафиксировано на момент осмотра, и веревка. Никаких посторонних лиц рядом с Гавриловым. Этого будет вполне достаточно. А то, что он бормотал…

Однако Катя видела: следователь Чалов и сам несколько обескуражен. Не такого предсмертного послания можно было бы ждать от человека, сделавшего столь успешную государственную карьеру и остановившегося всего в шаге от губернаторского кресла.

Либо этот Гаврилов действительно спятил и наглотался таблеток, либо… либо тут что-то не так. Пусть это и бесспорное самоубийство, однако…

– Ладно, теперь самое время допросить его водителя, – сказал Чалов. – И на этом, пожалуй, мы тут осмотр закончим.

Большую светлую кухню в отличие от комнат после ремонта успели обставить мебелью и всей необходимой техникой вплоть до холодильника и кофемашины. За столом восседал шофер Долдонов – крепкий седой пятидесятилетний мужчина в черном строгом костюме. Молоденький стажер прокуратуры как птенец угнездился на подоконнике, прикрыв и тут тоже с ночи распахнутое окно.

На кухонной стойке стояла уже запакованная в пакет бутылка коньяка, опорожненная на одну треть.

– Простите, что заставил вас так долго ждать, но мы осматривали тело, – сказал следователь Чалов шоферу, при этом вежливым жестом предложил Кате стул, а сам сел напротив Долдонова и, обернувшись к стажеру, попросил у него чистый бланк протокола допроса.

– Ничего, я понимаю. Теперь мне и спешить-то некуда, такая беда с Валентином Петровичем. – Долдонов тяжело вздохнул и начал отвечать на вопросы Чалова.

Катя смотрела, как заполняется стандартная «шапка» протокола. Вот Чалов попросил свидетеля расписаться в том, что он предупрежден об уголовной ответственности за дачу ложных показаний. Теперь можно приступать к самому главному.

– Так, значит, это вы его обнаружили? – спросил Чалов. – А зачем вы приехали в воскресенье?

– А как же не приехать за ним утром? У нас так заведено – когда он дома у матери… то есть у себя на Рублевке, я за ним в семь часов приезжаю – это по будням, а по выходным в восемь – в половине девятого, это как накануне он распорядится.

– Но это не его дом на Рублевке, это служебная площадь в Ясногорске.