Она попросту взяла Нину за руку и повела в глубь гостиной, подняв подсвечник. Над кожаным угловым диваном висел другой парадный портрет – и тоже мужчины в генеральском мундире сталинской поры с погонами и орденами. Министр тяжелого и среднего машиностроения Судаков был лысым человеком, с круглой, как шар, головой и простецким лицом крестьянина.
– Вы надолго к нам? – спросила Зоя.
– Это зависит от состояния здоровья мальчика, – ответила Нина, мысленно сравнивая два этих столь непохожих семейных портрета.
– Левик болен, он с ума сошел. – Зоя водрузила подсвечник на место. – Да что же вы стоите? Садитесь. Сумку положите вот сюда. Вы психолог или психиатр?
Нина почувствовала, что не может, не в состоянии лгать ей вот так, в глаза.
– Я работаю с детьми, – сказала она.
– Не подумайте ничего такого. Просто когда тут наши ругались по поводу того, какого врача пригласить, все сошлись на детском психологе. А мое мнение – Левику нужен психиатр, его надо поместить в реабилитационный центр, пока не поздно, пока еще можно что-то сделать. Ну, туда, где лечат детей, переживших нервное потрясение.
– Возможно, это будет нелишнее.
– Зоя, ты уже познакомилась с Ниной Георгиевной? – В гостиную вошла Варвара Петровна. – Идемте со мной, я вас устрою наверху. А ты, Зоя, остаешься или едешь?
– Остаюсь. – Зоя посмотрела на часы. – Поздно уже, завтра вставать рано. У нас тут завтра похороны. Костя говорил вам?
– Да, – ответила Нина. – Он сказал мне по телефону, что мать Левы погибла на его глазах. Это был несчастный случай?
– Дуню убили, – сказала Варвара Петровна. – Мы все еще никак не можем в это поверить… Не можем прийти в себя от этого страшного несчастья. Страшного, страшного! – Она повысила голос, словно стараясь быть услышанной кем-то в этом таком тихом, таком старом, таком большом спящем доме.
Они с Ниной поднялись по скрипучей лестнице на второй этаж.
– Вот ваша комната, отдыхайте. Завтра я вас сама разбужу. Мы все с утра уедем на кладбище, потом – на поминки. А вы с мальчиком останетесь. Тут придут две женщины убираться. Мы не держим постоянной домработницы, я сама справляюсь. Но два раза в неделю непременно приглашаю помощниц по хозяйству.
– У Левы есть няня? – спросила Нина.
– Сейчас нет.
– Нет? А как же?..
– Няня была, но ушла. Сказала, что не может оставаться здесь. – Варвара Петровна направилась к двери. – Молодая, нервы, видно, сдали. Две смерти одна за другой…
– Две смерти?
– Дуня, бедняжка, а три месяца назад скончался ее отец, хозяин этого дома Константин Ираклиевич – прямо здесь, в своем кабинете, – голос Варвары Петровны звучал глухо.
Она ушла, плотно прикрыв за собой дубовую дверь. Нина оглядела комнату – гостевые апартаменты маленькие, но уютные. И диван, кажется, мягкий. Она зажгла лампу на подоконнике. Достала телефон и послала Кате эсэмэску: «Я на месте, знакомство состоялось».
Все было как-то странно, непривычно. Этот дом. Эта чужая обстановка. Эти люди. Эта шифровка – «Юстас – Алексу». Наконец, эта роль, которую надо было играть ради того, чтобы тбилисские родичи, замученные нуждой, наконец-то зажили по-человечески. Вспомнив о родственниках, Нина внезапно вспомнила и другое: покойная бабушка Ольга, сестра деда Тариэла, врач-рентгенолог, проработавшая полвека в ведомственной поликлинике МВД, что на Петровке, однажды рассказывала о том, как в пятидесятом году она делала рентгеновский снимок зуба Лаврентию Берии.
«Он наблюдался в Кремлевской больнице только формально, – рассказывала она. – Они все так делали. Там их больничная карта должна была быть без сучка без задоринки. А лечиться по-серьезному приезжали в поликлиники своих ведомств. Помню, как сейчас, меня срочно вызвал главврач. Он был сильно взволнован. Нас, персонал, буквально построили. А потом я увидела Берию. Его сопровождала целая свита адъютантов. Его провели прямо в мой рентгеновский кабинет. Я так боялась, что едва в обморок не хлопнулась. Он был в штатском, и у него были такие очочки круглые, за ними не видно было глаз, только стеклышки сияли.
А потом через какое-то время к нам в поликлинику, и тоже на срочный рентген, приехал генерал Абаканов, его правая рука. Этот вел себя совсем по-другому. Меня поразило, как он молод для такой должности. Приехал он без свиты, с одним шофером. У него было подозрение на перелом. Видимо, он испытывал сильную боль, но держался хорошо – шутил с нами. Видный такой был мужчина. Я сделала ему рентгеновский снимок плеча. По молодости, по глупости забыла, кто передо мной, и спросила, как он получил травму. Он засмеялся, сказал, что ему не повезло – лошадь сбросила. Он ведь лошадьми увлекался, призы в скачках брал и, кажется, в теннис играл, и борьбой занимался. Диагноз не подтвердился – это был просто вывих. И наш хирург Маргарита Сергеевна вправила ему плечо. А потом у нас по больнице ходили слухи, что Абаканов возил ее в Гагры, у них был роман. Маргарита очень эффектная была женщина, темпераментная. А про него все тогда говорили шепотом и в поликлинике, и в министерстве: он ни одной красивой женщины не пропускал».
Бабушка Ольга… Сколько бы ей было сейчас? Лет восемьдесят пять? Как же давно это было. И прах, наверное, давно уже истлел. Остались только сплетни, легенды. И тот портрет на стене. Портрет…
«Зачем я только сюда приехала? – подумала Нина. – Боюсь, ничего хорошего меня тут не ждет». За стеной что-то стукнуло. Она испуганно выглянула в коридор. Дверь одной из комнат была распахнута настежь. «Если там кто-то из них, спрошу, где ванная». Нина неуверенно направилась к двери. В комнате было темно. Она остановилась на пороге, привыкая, – глаза смутно различили разобранную постель. На постели стоял мальчик – босой, в пижаме. Увидев на пороге Нину, он издал горлом какой-то невообразимый звук – не вскрик, а какой-то нечленораздельный птичий клекот, схватил подушку, выставил ее вперед, словно защищаясь, потом швырнул ее в Нину, а сам спрыгнул с постели на пол и, как ящерица, юркнул под кровать.
Глава 11
ПОСЕЛОК КРАСНЫЙ ПИОНЕР
– Название какое у населенного пункта – Красный Пионер, – хмыкал Ануфриев. – И называли же люди. Откуда только что бралось? Как будто были в те времена белые пионеры или голубые.
Шла плановая отработка территории, прилегающей к месту убийства. Никита Колосов вместе с сотрудниками своего отдела вот уже вторые сутки сидел в Редниковском отделе милиции, что возле самой железнодорожной станции. Проверяли все Кукушкинское шоссе под гребенку, подряд. В отделе Колосов собрал сначала участковых, затем встретился со сменой ДПС, несшей дежурство на стационарном посту в ту ночь. Расспрашивал о бежевой «Шкоде Октавии», но, увы, та не оставила в памяти постовых никакого следа. Участковые еще больше раздосадовали Колосова. Например, тот, кто обслуживал территорию фешенебельного кантри-клуба, признался честно, что дальше ресепшн в этом шикарном месте нога его не ступала. Информация его касалась лишь обслуживающего персонала – охранников, сторожей, горничных, сантехников, да и то тех, что были из числа местных жителей, своих, кукушкинских. Про клиентов и менеджмент клуба сельский участковый не знал ровным счетом ничего.
Колосову вместе со своими сотрудниками самому пришлось нанести визит в кантри-клуб. С начальником областного отдела убийств тут разговаривали чуть повежливее, чем с участковым. Фото Евдокии Абакановой никто из обслуживающего персонала не опознал: нет, такой клиентки у нас не было. Когда же Колосов попросил список клиентов, останавливавшихся в клубе за последнюю неделю, разговор сразу же обострился и перешел в плоскость конфронтации.
– Мы не можем вас ознакомить со списком. Это коммерческая тайна, – отрезал менеджер.
– Я не финансовую ведомость у вас прошу, а список клиентов.
– К нам приезжают солидные, уважаемые люди. Вы должны понять, некоторые не желают афишировать свой отдых, круг своего неформального общения. Тем более перед органами.
– А что такое? Почему? – искренне удивился Колосов. – Или есть основания быть скрытным, а?
– Я отказываюсь предоставить вам такие сведения. – Менеджер упорно стоял на своем.
Колосов на это сказал, что таких слов, как «отказываюсь», в ведомстве, которое он представляет, не понимают, а если понимают, то делают соответствующие выводы. Справился мимоходом, как часто проверяют кантри-клуб, в том числе и полиция нравов.
– Вот список за неделю. Строго между нами. – Менеджер пошел на попятную при упоминании «полиции нравов». – Вам ведь только этот срок нужен?
Фамилии Абакановой-Судаковой в списке зарегистрированных действительно не оказалось. Колосов переписал фамилии всех постояльцев, не делая исключения даже для семейных пар с детьми. Список получился внушительный – пятьдесят четыре души. Даже в период ноябрьского межсезонья дела клуба шли хорошо. Проверкой людей из списка занялись сотрудники отдела убийств. Местных оперов и участковых Колосов организовал на отработку поселков, прилегавших к Кукушкинскому шоссе, – Железнодорожник и Красный Пионер.
Вскоре он убедился, насколько разными были эти поселки. В Железнодорожнике в старых облупленных бараках и полуразвалившихся хрущевках проживали те, кто когда-то обслуживал дорогу и трудился на местном молокозаводе, канувшем в небытие. Местный участковый характеризовал контингент кратко: «алкаш на алкаше». В Железнодорожнике искони обитало немало судимых, еще больше люмпенов и пьянчуг, сменявших свои московские квартиры «с доплатой» (мгновенно пропитой) на комнаты в перенаселенных коммуналках. Тех, кто вполне мог с целью грабежа напасть с ножом на женщину в машине, набралось по списку человек девять-двенадцать. В придачу к этому имелись еще двое бывших пациентов психбольницы и один, отбывший срок принудительного лечения в Белых Столбах. Вкупе с VIP-публикой кантри-клуба компания для оперативной проверки подобралась пестрая.
В Красном Пионере дела обстояли совсем иначе. Поселок был дачный, расположенный в густом лесу неподалеку от озера. Кукушкинское шоссе рассекало его пополам. Окраины активно застраивались коттеджами и крутыми особняками. На стройках трудились бригады гастарбайтеров. В глубинке же сохранились старые дачи с большими, поросшими лесом участками.
Колосов проехал на машине весь поселок и не встретил на его улицах ни единой живой души. Жизнь кипела только на стройках. А тут за заборами стояли дома, закрытые, заколоченные до весны. Тем неожиданнее для Колосова был приезд в Красный Пионер Ануфриева. Его в ходе плановой отработки местности откровенно не ждали. Колосов вообще надеялся, что просто скинет ему короткий рапорт по факсу – по факту и, как говорится, арривидерчи. Но Ануфриев приехал лично.
– Как у вас дела? – осведомился он.
Колосов буркнул про себя: «Как сажа бела», но вслух доложил: «Группа работает» – и рассказал ситуацию по клубу и поселку Железнодорожник. Но эти места, казалось, Ануфриева интересовали мало.
– Что с этим Пионером? – спросил он нетерпеливо. – Сколько домов вы уже проверили?
Колосов ответил, что и проверять некого – поселок, по сути, пуст.
– Пуст? Ой ли. Вы бывали в «горячих точках», майор? В Чечне?
– Нет, – ответил Колосов.
– Оно и видно. – Ануфриев усмехнулся. – Неужели мне азбуке вас учить?
– Здесь не зачистка проводится, а нормальная работа с населением. «Опрос» называется. – Колосова взбесило словцо «азбука». – Тут в поселке должен быть сторож.