Упаковщица тайн и другие истории

Тайна была укрощена, поймана и обуздана.

Спасибо Теофилю Ключу, вовремя подоспевшему, пришедшему ей на помощь.

– Вы спасли меня, Тео…

– Не льстите себе, госпожа претендентка-на-должность! – холодно отчеканил Теофиль, – я не ради вас здесь очутился. Рогожкину стало жаль. Между прочим, из-за вас ей грозили серьезные неприятности. Может быть, в плотном мире разбитое сердце – это мелочь, пустяк, но вам, жительнице Прозрачной Империи… вам должно быть сейчас стыдно!

Глаза Теофиля полыхали, как два изумрудных костра.

Возле таких не согреешься, с тоской подумала Сона.

– Мне стыдно, господин Ключ… Даже не знаю, как это получилось… Я почти накинула на мустанга прозрачное лассо, всё согласно инструкции…

– О Прозрачное Небо! – Теофиль театрально воздел очи горе. – Лассо! Мустанг! Сона, это был жеребёнок, де-тё-ныш, понимаете? Их не ловят на лассо – только на сахар-рафинад.

Сона вспыхнула, мечтая провалиться в Подземный мир, прямо к огненным поварятам на сковородку.

Никогда прежде ей не было так неловко.

– Простите, Тео! Я – никудышная ученица! С заданием не справилась, чуть было беды не натворила, опозорилась… Мне не место в цеху тайн. Профессор Мистериус был прав: секреты не терпят дилетантов.

Теофиль преградил ей путь, не дал вылететь в окно.

– Госпожа претендентка- на-должность, извольте вернуться к выполнению своих обязанностей! Проследите, чтоб Рогожкина успешно добралась домой. Жеребёнок объезжен, укрощен, но всё-таки нужно проконтролировать ситуацию. Кроме того, не забывайте, что до конца недели вам необходимо найти и упаковать новорожденную тайну. Время ещё есть, между прочим. Кстати, известно ли вам изречение великого Мистериуса? «Ненавижу дилетантов, но гораздо больше презираю трусов и пессимистов!». Так что хватит киснуть – за работу!

* * *

Рогожкина снимала квартиру на окраине города, в районе, где серые однотипные высотки врезались в такое же серое бесприютное небо. Скамейки, автобусные остановки, стая бездомных собак, деревья, магазины, прохожие – мышиный цвет преобладал.

Жилье Сонечка делила со своей старшей сестрой Марьяной – девушкой резкой, грубоватой и острой на язык. Впрочем, в проницательности Марьяне нельзя было отказать. С полувзгляда она определила истинное положение вещей, заглянула в клетку, где был заточен секрет-жеребенок, и со знанием дела прокомментировала:

– Сонька, ты чего ревела? Влюбилась, что ли?

Сонечка не ответила, гордо прошествовав на кухню – старшая сестра, сгорая от любопытства, увязалась следом:

– Кто он? Давай, выкладывай! Ваш начальник?

– Какой начальник! – вспыхнула Сонечка. – Отстань от меня, я устала, у меня был очень тяжелый день.

– Не хочешь говорить – и не надо, – обиделась Марьяна, – ну, и дура! Я б тебя жизни научила, а так… Кому ты нужна, Сонька? Мало того, что толстуха, так ещё и глупая, как пень, и простая, как пять копеек, нет в тебе ничего особенного, ни один мужик в твою сторону даже не глянет…

Незримо присутствующая при этом разговоре Сона вздрогнула.

В коридоре качнулся старомодный абажур – размытая тень заплясала на стене, оклеенной зелёными обоями.

Сону осенило.

* * *

Она вспарывала реальность, готовясь вдохнуть в неё загадку, а затем заштопать прореху белыми нитками.

Она создавала тайну, готовила, варила на медленном огне.

Четыре дня ушло на поиск необходимых ингредиентов: в погоне за ними Соне пришлось облететь весь плотный мир, тщательно исследовать Прозрачную Империю и даже написать запрос в императорский архив, где ей дали официальное разрешение на исследование души Софии Рогожкиной.

Старания не прошли даром. На пятый день Сона приступила к совершению великого таинства.

В большом серебряном котле она кипятила пропахший травами ливень, солёную морскую пену и утреннюю росу, собранную в бутонах бледно-розовых лотосов.

Жидкость булькала и пузырилась, словно лужа во время затяжного дождя. Боясь переусердствовать, Сона осторожно отсыпала унцию весенней бессонницы, потом добавила строки забытой всеми печальной баллады, зёрнышко барбариса, толченый янтарь октябрьской луны, зыбкие отражения облаков в горной реке, золотую пыльцу невысказанных вслух признаний.

Чувствуя себя колдуньей, она перемешала магическое зелье, растопив в нём замёрзлые несбывшиеся сны и обледенелый цветок папоротника, по ошибке распустившийся в ноябре и сразу же прихваченный морозом.

Затем в ход пошли специи и пряности: тимьян, розмарин, белый перец, засушенный цветик-семицветик и, наконец, последний, секретный ингредиент, без которого невозможно приготовить ни один секрет в мире.

Сона вдохнула аромат, исходивший от серебряного котла, и осталась довольна.

Тайна пахла тайной.

* * *

К утру зелье застыло и затвердело, превратившись в мерцающую, похожую на кусок хрусталя, загадку.

Сона знала, как её упаковать: шелковый мешочек, запечатанный сургучом цвета киновари, она поместит в эмалевую коробочку, коробочку – в круглый ларец, ларец – в шкатулку из красного дерева, шкатулку – в бархатный чехол, а чехол, в свою очередь, будет обвязан голубой лентой и спрятан в душе Рогожкиной.

– Теперь ни один мужчина (даже цветочный богомол!) не сможет перед ней устоять! И Марьяна не посмеет больше сказать, что в Сонечке нет ничего особенного, – подытожила вслух Сона, готовясь приступить к упаковке.

Интуиция подсказывала, что на этот раз у неё всё получится, и начальник цеха останется доволен.

Вспомнив Теофиля Ключа, морскую зелень его глаз, Сона ощутила странный прилив тоски и нежности. В ладонях и в ступнях появилась необъяснимая легкость: ещё чуть-чуть – и взлетишь, словно отпущенный на волю воздушный змей.

Подумав, Сона отколола кусочек тайны – для себя.

В конце концов, в каждой женщине должна быть какая-то загадка!

Как песок сквозь пальцы

Новелла

У вас когда-нибудь звенело в ушах? Помните, как было неприятно, словно в голове шумит и пенится северное море? Вы, конечно же, думали, что это атеросклероз сосудов или отит, и, конечно же, ошибались. Это была я.

А зеркало? То самое старое надтреснутое зеркало, доставшееся вам от прабабки? Забравшись на чердак, вы долго-долго вглядывались в зеркальную глубину, силились рассмотреть в ней картины прошлого или грядущего, но вместо того видели свое собственное отражение. В какой-то миг ваше милое юное лицо вдруг становилось безобразным и старым, морщинистым, как будто к нему прилипла октябрьская паутинка. Испугавшись, вы сваливали вину на мелкие зеркальные трещины, вы ведь и помыслить не могли, что из зеркала на вас смотрела я.

Допустим, прабабка завещала зеркало не вам, а вашему кузену, бывает и такое. Но пустота? Неужели вам не случалось проваливаться в пустоту, просто так, посреди рабочего совещания или в метро, по дороге домой?

Смотрю, вы уже начинаете догадываться. Да, пустота – это тоже дело рук моих, без моего участия не обошлось.

И то странное состояние deja vu, которое так часто накрывало вас в детстве, но почти не случается теперь; и события, которые вы, кажется, забыли навеки, но потом вдруг ни с того ни с сего вспомнили; и слова, которые от частого повторения совершенно теряли смысл…