Люблю, убью, умру…
Татьяна Михайловна Тронина
Дочери Евы
Без прошлого нет будущего. Лиза пытается разгадать тайну, связанную с ее рождением. Одновременно у нее завязывается роман с Сашей, ресторанным певцом. Неожиданно появляется третий – удачливый бизнесмен Денис, который вдруг решает предъявить свои права на Лизу, посвятившую ему когда-то пять лет жизни. Он понимает, что только с этой женщиной чувствует себя мужчиной… Тайна рождения Лизы уходит корнями в далекое прошлое – когда-то, во времена Серебряного века, разыгралась совсем другая драма. Любовь не умирает, и призрак того чувства не дает покоя ныне живущим. А Денис готов на все, чтобы Лиза принадлежала только ему. Даже на преступление…
Ранее книга выходила под названием «Серебряные слезы»
Татьяна Тронина
Люблю, убью, умру
Как сладко, все простив друг другу,
Без злого пламени в крови,
Глухою ночью слушать вьюгу —
Все ту же сказку о любви.
О нет, не к тем сгоревшим негам!
Но ласку грустную пролей,
Дохнувши розами над снегом
Моих последних февралей…
С. М. Соловьев
© Тронина Т., 2011
© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2014
– Хотите, я на вас женюсь?
Его огромные, молочно-голубые, абсолютно непроницаемые глаза смотрели на меня, не мигая.
– Зачем? – вздохнула я.
– Затем, что любая женщина мечтает выйти замуж. Даже при нынешней эмансипации…
– К вашему сведению, Ковальчук, мне вчера сделали два подобных предложения. А уж что было неделю назад – я молчу… Целая очередь ко мне стояла.
– Они все несерьезно говорили, а я серьезно! Ей-богу, вы мне очень нравитесь. Я еще на первом курсе на вас глаз положил, – понизив голос, доверительно сообщил он. – Когда у вас другая прическа была.
– Польщена, весьма польщена…
– Да и разница в годах у нас весьма небольшая, да? – Он с любопытством приподнял брови.
Вопрос о возрасте мне не понравился, и я решила прекратить глупый разговор.
– Все вам расскажи… Хватит! Это ужасно – почему девицы во время сессии надевают мини, когда экзамен принимает мужчина, а молодые люди предлагают преподавателю, если она женского пола, руку и сердце?
– А чего вы хотите? – заерзал Ковальчук. – Можно и без штампа в паспорте…
Я хотела разозлиться на него, но не смогла – в конце июня в городе стояла настоящая тропическая жара.
– Я на вас докладную ректору напишу, – сказала я. – Что-то я не уверена в том, что вам нравлюсь, – у вас только пять посещений за целый семестр. Могли бы и почаще на меня любоваться. Я, вообще-то, хотела бы, чтобы мой супруг знал предмет, который я преподаю, – литературу конца девятнадцатого и начала двадцатого века. А вы футуристов перепутали с символистами, про реалистов данного периода ни слова не сказали, у Блока только поэму «Двенадцать» читали, Ахматову с Цветаевой явно не различаете…
Ковальчук моргнул – кажется, в первый раз.
– Ясно… – Он сграбастал свою зачетку и уныло побрел к выходу.
Я тоже собралась домой, но в институтском скверике, где по аллеям метался тополиный пух, столкнулась с Аглаей. Аглае было тридцать пять лет, и она преподавала в нашем Филологическом институте грамматику. Мы с ней почти дружили.
– Лизонька! – вскрикнула она. – Тебя Викентий Петрович искал!
Викентием Петровичем звали ректора нашего института.
У Аглаи нос и глаза были красными из-за пуха, она то и дело поправляла очки.
– Ты уходишь? – спросила я.
– Да. Господи, Лиза, какая ты счастливая – сейчас придешь к себе домой, ляжешь на диван… А я, как жучка, сначала по магазинам буду бегать, потом стоять у плиты. Если еще Леонид Иванович не в духе придет… Слава богу, что Зинка у бабушки до конца лета! Ей двенадцать, гормоны играют, никого не желает слушать…
– Господи, Аглая, как я тебе завидую, – перебила я ее решительно, – у тебя муж, ребенок, ты не одна, тебя любят… А мне двадцать девять – не так уж намного ты меня и старше, – и ни одной родной души рядом. И напрочь отсутствуют всякие гормоны. Сейчас один балбес на экзамене нес страшную пургу, а я даже не могла на него разозлиться. Хотела, но не могла! Кстати, я ко всем своим прочим бедам еще и сирота. У меня нет ни отца, ни матери. Отца я вообще ни разу в жизни не видела, у меня от него только фамилия осталась. Так что еще вопрос, кто из нас счастливее!
Очки у Аглаи быстро сползли до кончика носа, и она задвинула пальцем их обратно, на переносицу. Она почувствовала угрызения совести.
– Ты что в отпуске будешь делать? – спросила я, чтобы окончательно растравить свои раны.
– Что? Поедем в Тверь, к родственникам Леонида Ивановича – у них там дивный сад.
– Дивный сад… – вздохнула я. Мне в отпуске ничего не светило. Я точно знала, как я его проведу, – в городе, за компьютером, наедине со своей научной работой под названием «Образ ангела в символике русской литературы Серебряного века». Самым интересным моим времяпрепровождением будут походы в библиотеку для чтения монографий и подлинников…
– Запомни, сад – не мой, – возразила Аглая, с любопытством глядя на меня – вероятно, по моему лицу читались мысли. – Никакой романтики не будет – ни поцелуев под яблоней, ни вечерних прогулок рука об руку, ни чтения Бориса Пастернака под луной… Леонид Иванович – страшный зануда, и, как ты знаешь, мы уже четырнадцать лет в браке. А вот у тебя мог бы быть собственный сад, если бы ты тогда…
– Ах, не вспоминай… – махнула я рукой.
– Нет, буду вспоминать! – сурово произнесла Аглая, поправляя непослушные очки. – Ты дурочка. Я, конечно, тоже дурочка, но ты еще более дурочка, чем я. Он был вполне обеспечен, он дарил тебе подарки, предлагал руку и сердце…
– Господи, кто только мне этого не предлагал…
– Нет, я о серьезных предложениях! Он любил тебя.
– Да, а потом заявил, что во мне нет огня.
– Ну, ты тоже ему много чего лестного наговорила… Я, конечно, не психоаналитик, но вы вполне могли бы помириться. Целых пять лет вы прожили вместе!
– Мне никто не нужен, – насупилась я.
– Я и вижу, – сердито произнесла Аглая. – Во что ты превратилась? За один год ты сделала из себя такое страшилище, что ни один нормальный мужчина…
– Ты ничего не понимаешь! Это называется сменой имиджа. У тебя просто устарелый вкус, тебе нравятся барышни с конфетных коробок, кукольные личики… Ты сто лет ходишь с дурацким бантом и думаешь, что он выглядит мило и оригинально…