– Ну? Ты этого хотела, да? – с напускной суровостью произнес он, убирая со лба налипшие волосы.
– Я чуть не умерла… ай, ты не понимаешь…
Они смеялись, как сумасшедшие, потом Дуся глотнула воды и закашлялась, пришлось плыть к берегу. Пока Дуся сохла, Андрей пригнал лодку. Они сели рядом, скрытые от посторонних глаз камышом.
– Здорово… – стуча зубами, произнесла Дуся. – Как по-настоящему…
– Но ты же видела, что это я!
– Все равно, как будто сом с глубины…
– А ты чуть не утонула! Волосы поправь, чтобы они высохли быстрее…
Андрей равномерно разделил на пряди Дусины тяжелые волосы. Они лежали на траве, точно черные змеи. Батистовая рубашка стала совсем прозрачной – и было видно все, абсолютно все, но Андрей сделал вид, будто ничего не замечает. Тем более что Дуся никак не обращала внимания на свою наготу.
– Врал Антон Антоныч!
– А может, и не врал!
– Нет, он совсем старенький, ему могло привидеться. Увидел бревно в воде, и вот, нате вам – чудо-юдо рыба-кит…
– Ты, наверное, удивишься, а может быть, и нет…
– Чему? – спросила Дуся.
– Тому, что я люблю тебя, – просто ответил он.
– Дай-ка мне платье, – вдруг, опустив глаза, потребовала она. – Я, кажется, уже высохла…
Дуся быстро накинула на себя платье и только тогда посмотрела Андрею в глаза.
– Я тебя тоже люблю, – серьезно произнесла она. – Вообще, ты мой самый лучший друг, я тебя как будто тысячу лет знаю.
– Нет, ты не понимаешь, – беспомощно улыбнулся он. – Я тебя не так люблю… не как сестру или как еще какую-нибудь там родственницу.
Дуся ахнула и прижала ладони к щекам. Она поняла.
– В общем, я тебя не тороплю с ответом, да и рано еще – в смысле возраста… Но когда-нибудь настанет день, когда я подойду к Кириллу Романовичу и попрошу твоей руки. Так вот – ты будешь не против?
Дусины глаза приобрели знакомое Андрею страдальческое выражение – так посмотрела она на него впервые, когда увидела после трогательного рассказа ее отца о бедном сироте, разом лишившемся обоих родителей.
«Откажет! – с отчаянием подумал Андрей. – Вон как смотрит… Господи, и за что мне такая мука!»
– Андрюшенька… – растерянно прошептала она. – Вот тебе крест, я умереть готова, чтобы тебе хорошо было…
– Да не надо для меня умирать, я совсем другого хочу… Я хочу, чтобы ты для меня жила!
– Ну да, ну да… – торопливо кивнула Дуся, видимо, испугавшись, что огорчила его. – Я согласна!
– Согласна быть моей женой?
– Да! – прошептала она и зажмурилась. Из-под дрожащих ресниц быстро скользнули две слезинки.
Совсем не того ждал Андрей – он мечтал о том, чтобы его признание Дуся приняла с радостью, чтобы не было никаких слез… Или он вообще не знает женщин, не знает, как они ведут себя в подобных ситуациях? Наверное, так…
– Я, правда, люблю тебя… – тихо произнес он и взял Дусю за руку.
– Ты милый. – Она открыла глаза и быстро-быстро заморгала, отчего с ресниц слетели еще две слезинки. – Ей-богу, я относилась к тебе, как к родному! Но это что же тогда… Тогда надо все по-новому, по-другому к тебе относиться?
– Я тебя не тороплю и вообще ни к чему не принуждаю…
– Да отчего же! Я вот тебе прямо сейчас отвечаю – я тебя тоже люблю и хочу быть твоей женой. Ты хороший человек, добрый – лучше тебя, пожалуй, я никого и не знаю… Так отчего же не составить тебе счастье?
– А ты… будешь ли ты счастлива, если станешь моей навеки?
– Буду! – ответила Дуся, не раздумывая.
Он взял ее руку и поднес к губам. У Дуси была тонкая, узкая ладошка с необычайно длинными, изящными пальцами, с какими впору на скрипке музицировать, и подумал – «моя»…
– Отчего же руку… – с укором произнесла она, – мы же теперь…
О подобном счастье Андрей и не мечтал – Дуся сама обернула к нему свое лицо, на щеках едва обозначились ямочки, губы ярко рдели на солнце, и было видно, как под тонкой кожей пульсирует кровь.
Он осторожно прижал ее к себе и поцеловал, не веря своему счастью. Он никогда не испытывал ничего подобного. Поцелуй длился лишь несколько мгновений, но он запомнил его на всю жизнь, возведя ему храм в своей душе».
* * *
– Серебряный век русской литературы длился чуть более двух десятков лет. С точки зрения вечности – это даже меньше, чем мгновение. Людей, наделенных божьим даром, было в то время множество. Анна Ахматова, Иннокентий Анненский, Осип Мандельштам, Борис Пастернак, Велемир Хлебников, Владимир Маяковский, Валерий Брюсов… Вот, послушайте:
Среди миров, в мерцании светил
Одной звезды я повторяю имя…
Не потому, что я Ее любил,
А потому, что я томлюсь с другими.
И если мне сомненье тяжело,
Я у Нее одной молю ответа.
Не потому, что от Нее светло,
А потому, что с Ней не надо света.
Мои студенты сидели тихо и слушали стихи, которые я им читала. Вообще, все они были очень умными мальчишками и девчонками. Но они не знали и половины того, что на самом деле скрывало то время.
Звонок, как всегда, прозвенел некстати – на лицах многих отразилось некоторое разочарование – они готовы были еще слушать.
Ко мне подскочила девчонка с первой парты:
– Елизавета Аркадьевна, вы будете темы курсовых раздавать? Если да, то у меня к вам вопрос…
– Господи, милочка, семестр только начался… Не слишком ли рано?