Мода на невинность

Говоря это, я живо представила себе Нинель Соломоновну с ее французской бульдожкой.

Мадам Молодцова демонически расхохоталась, отчего воробьи на соседнем дереве с чириканьем разлетелись в разные стороны.

– Музеи, природа... – с горечью произнесла она. – Нет, это все слова. Вот у меня есть Аким Денисович, а значит, есть и смысл в жизни. Детей бог не дал, ну и не надо, дети нынче какие-то не такие... хуже врагов. Аким Денисович – мужчина умный, видный, всякая такого бы захотела! – с ненавистью резюмировала она.

«Были прецеденты», – подумала я.

– Нельзя всю свою жизнь ставить на одну карту, – произнесла я вслух.

– Можно! – истово сказала она. – Больше ничего нет, нет и нет – уж поверь мне, я достаточно пожила...

Меня, волей-неволей феминизированную Москвой, такая позиция не устраивала.

– Наверное, вы его любите очень, – великодушно разрешила я конфликт.

– Что? Ну да... хоть и сволочь он порядочная. – Мадам опять вспомнила о чем-то неприятном, отчего лицо ее съежилось и посерело. – Да только не получит она его. Лишь через мой труп! Что ж, мне одной на старости лет куковать? Как Настенька, Катенька и Викуля?.. Нет уж! Я вот соленой кислоты достану...

– Соляной, – машинально поправила я. «Ситуация еще не разрешена...»

– Вот именно, – нервно согласилась она. – Пусть боятся. Любовь-нелюбовь... это тоже все ерунда, главное – не остаться без мужчины, а то – болезни, сумасшествие, тоска...

Я предпочла не спорить с Молодцовой и всю остальную дорогу шла молча, хотя меня так и подмывало рассказать ей о клинике неврозов и о женщинах, которые не умеют жить для себя. «Он ее бросит, – грустно подумала я, глядя на встрепанную, нескладную фигуру своей спутницы, которая тщетно рядилась в розовые цвета. – Потому что она его ненавидит».

...Под вечер уже весь дом знал, что я заблудилась и ходила по Тишинску, рыдая и прося каждого встречного-поперечного о помощи, причем, как испуганно сообщила тетя Зина, вид у меня был настолько жалкий, что...

– О господи! – застонала я. – Надо было мне встретить именно ее! Тетушка, а кстати, как ее зовут?

– Кого? Молодцову? Клавдия Степановна... Душа моя, может быть, тебе не стоит одной, без сопровождающих, выходить из дома...

– Клавдия! – с горечью воскликнула я. – Так я и думала...

– Вот что, – энергично прервала поток моих причитаний тетушка. – Раз уж тебе непременно надо развлекаться, то пойдем сегодня в библиотеку, там в половине восьмого литературно-музыкальный вечер, посвященный грядущему юбилею Александра Сергеевича.

– Какого еще Александра Сергеевича?

– У нас только один Александр Сергеевич! – страстно воскликнула тетя Зина. – «Я памятник воздвиг себе...» Кстати, надо сбегать в парикмахерскую, а то у меня на голове что-то... несоответствующее.

На мой взгляд, вид у тетушки был вполне подходящий – короткие полуседые кудряшки, которые венчиком обрамляли ее оптимистическое круглое личико и даже делали похожей на любимого классика.

Я вышла на балкон – ни Люси, ни ее дочки Милочки не наблюдалось, лишь неподвижная старуха в темном платье, мать главы семейства, стояла посреди двора.

– Вот она, Ольга! – воскликнул кто-то радостно, и, повернув голову, я увидела на соседнем балконе, который находился стык в стык с моим, Инессу. Сегодня она была особенно хороша – в узком темно-зеленом платье, делающем ее похожей на змею, края коричневых ресниц и кончики бровей были чуть тронуты золотой тушью. «Как Хозяйка Медной горы в «Каменном цветке» Бажова», – невольно подумала я. Моя соседка была так неотразима и ошеломляюща, что я ничуть не удивилась бы, если б узнала, что именно ее похищали инопланетяне для своих экспериментов.

– Ты уже знаешь историю моего путешествия по Тишинску? – предупреждая всякие расспросы, спросила я. – Так вот – половине из вышесказанного не верь.

– И не поверила! – повела своими фантастичными ресницами Инесса. – Впрочем, ты могла и не говорить этого – я Молодцову знаю как облупленную. Как ты себя сегодня чувствуешь?

– Хорошо.

– Не хорошо, а отлично! Тогда я предлагаю тебе вместе со мной и Владимиром Ильичом посидеть этим вечером в одном чудесном погребке, наслаждаясь вином и дичью. Ты любишь дичь? Мой жених угощает...

Первым моим желанием было откликнуться на это предложение, потому что Инесса насколько мне не нравилась, настолько и привлекала меня к себе, но тут я вспомнила о тетушкиных планах.

– Увы! – сказала я. – Сегодня в библиотеке литературно-музыкальный вечер, посвященный юбилею великого поэта... Тетя Зина уже побежала в парикмахерскую.

– Что ж, Пушкин вне конкуренции, – светло, без всякой обиды улыбнулась Инесса и исчезла, послав мне воздушный поцелуй на прощание.

Я просидела на балконе до самого прихода тетушки, оглядывая окрестности и прохожих, и заметила одну странную вещь. Старуха Потапова, если на нее смотреть прямо, была всегда неподвижна, а стоило чуть отвести взгляд, а потом вернуть его обратно – она находилась уже в другом месте, в другой позе. Мне никак не удавалось застичь ее в движении... «Какая-то дискретная старушка... Просто мистика!» – решила я.

Потом пришла тетя Зина с новой прической – буйные ее кудряшки присмирели и теперь лежали ровными волнами, надела новую кофточку, щедро расшитую люрексом, и потащила меня за собой.

– Ах, дитя мое! – щебетала она по дороге. – Все говорят, в провинции жизнь скучная, – но это неправда! Человек ищущий, человек, имеющий идеалы, всегда может найти себе культурный досуг. У нас в Тишинске три кинотеатра, один из которых летний и вот-вот откроется, и даже драматический театр... А что? В крупном городе актеру трудно найти достойную роль, трудно пробиться к народу, у нас же все они известны и почитаемы, ибо только они у нас и есть. Все их наизусть знают, весь район, – и в полях, перед простыми сельскими тружениками неоднократно играли... Будет наш премьер Баринов, удивительно эффектный мужчина, изумительно читает Пушкина... пьет, правда – но кто нынче не пьет! – зато дело свое хорошо знает, в любом состоянии с рифмы не собьется. Поля Полетова – это ее псевдоним, великолепно поет арии, настоящее меццо-сопрано, ее даже в Большой звали, но она почему-то отказалась – настоящая патриотка, мы сейчас хлопочем, чтоб ей новое звание дали...

Если тетушке давать волю, она могла бы болтать не останавливаясь – чем она сейчас и занималась, благо я не прерывала ее.

И только когда мы подходили к библиотеке, расположенной в старинном здании с колоннами, я, очнувшись от задумчивости, вдруг спросила:

– Теть Зин, как ты думаешь, меня здесь никто не найдет?

– Никто! – легко пообещала она. – Никто-никто. Будем только ты, да я, да мы с тобою... Тебе ведь лучше здесь, чем в Москве? Ведь правда лучше?

– Правда, – ответила я искренне.

...Партер был полон. Весь довольно большой читальный зал библиотеки был заставлен стульями, на которых сидели лучшие люди города Тишинска, цвет его интеллигенции – я, правда, никого не знала, но лица у всех присутствующих были вдохновенные и просветленные. Впечатление портила только одна старушка, которая спала на заднем ряду, сложив на животе ручки с забытым вязаньем. Наверное, ее муж бросил...

Мы с тетушкой уселись на почетном первом ряду.

Тут же боковая дверь распахнулась, и на импровизированную сцену вышел немолодой плешивый мужчина с огромным носом, растущим куда-то вбок, и, нервно улыбнувшись, начал:

– Господа! Сегодня мы открываем декаду пушкинских вечеров, посвященных жизни и творчеству великого поэта...

«Декаду! – восхитилась я. – Нет, в самом деле, какой размах, не всякая столичная библиотека отважилась бы посвятить столько времени хотя бы и Пушкину... Люблю ли я Пушкина? «Мне грустно и легко, печаль моя светла...» О да, только мне грустно и тяжело, а печаль моя чернее ночи».

– ...кем бы мы были без него? Он наше солнце, он наше все, он поднял на небывалые высоты отечественное самосознание и судьбы России...

Зубы у мужчины были кривые, и это мне очень мешало сосредоточиться.

– Кто это? – суровым шепотом спросила я тетушку. – Неужели твой хваленый Баринов?

– Господь с тобой! – едва слышно прошелестела в ответ та. – Это Марк, заведующий библиотекой.

Марк говорил долго и со вкусом – кое-кто в зале тоже начал впадать в сонное оцепенение, как и старушка на заднем ряду, но потом на сцену вырвался красавец-мужчина в сопровождении хмурого аккордеониста, и тут я поняла, кто такой Баринов.

– «Подъезжая под Ижоры»! – громогласно заявил он. – Чьи слова – вы и сами знаете...

В зале добродушно захихикали.

От первой ноты, которую взял великолепный Баринов, у меня мурашки по спине побежали – пел он громко и с такой страстью, что у меня засосало в желудке. Был Баринов черен, гриваст, слегка небрит и отечен, что выдавало его привязанность к зеленому змию, но при том знойно красив – немудрено, что в читальный зал набилось столько желающих, в основном женщин средних лет.