Нужно с этим смириться и замаливать свой грех, сколько сил хватит…
Дверь ей открыла сухопарая женщина в Надином переднике и Надиных тапках.
– Это я вам звонила, – не поздоровавшись, сообщила она, едва Ольга переступила порог. – Телефон ваш в мобильнике ее нашла…
Ольга ринулась на кухню – там Дим Димыч, причесанный и одетый, ел румяные блинчики, запивая их молоком.
– Тетя Оля! – обрадовался он, не переставая уплетать за обе щеки.
От сердца отлегло, Ольга без сил опустилась на стул напротив Димки.
– Меня Ангелина зовут, – сообщила женщина, заходя на кухню. – Соседка я, а по совместительству няня. – Она поправила полотняную салфетку на коленях у Димки и потрепала его по волосам. – Вы, Оля, могли заметить, что с Надей происходит. Не она первая придумала в алкоголе от проблем прятаться. Конечно, я понимаю, муж умер, тяжело. Но всегда можно повод найти, чтоб себя пожалеть. Димы не стало, вот она и распустилась!
Ольга, не спавшая всю ночь в самолете, почувствовала, что теряет контроль над собой и ярость полыхает в глазах красными вспышками.
– Не смейте так говорить! – вскочила она.
Ангелина, не ожидая такого отпора от этой холеной, с виду спокойной и расслабленной женщины, сникла, убавила спесь и пробормотала, поглаживая по голове Димку худой узловатой рукой:
– А что я такого сказала? Что есть, то есть. Ее врачи в больницу забирать не хотели. Алкашей не берем, сказали… Но и я за ней смотреть не буду! Я к ребенку нанималась, а не к ней!
И она вытерла руку, которой гладила Димку, о Надин фартук.
– Ангелина… – словно ругательство, произнесла Ольга ее имя, но взяла себя в руки и с улыбкой добавила: – Можно, Дима с вами еще побудет?
– А как же! Конечно. – Няня прижала Димкину голову к себе и фартуком утерла ему рот. – Ребенок не виноват, что у него такая мать.
Ольга, усмехнувшись, порылась в сумочке, достала пятитысячную купюру и протянула ее Ангелине.
– Это… за что? – удивилась няня, уставившись на банкноту.
– За то, чтобы гадостей говорили меньше! Про Надю.
Ангелина поджала губы, но деньги взяла. Сунула их в вырез линялого платья и опять погладила Димку по голове.
На фоне белой наволочки Надино лицо казалось безжизненной маской.
Посмертной. Из плохого, некачественного, серого гипса.
Ольга бросилась к Наде, но споткнулась о ворох какой-то грязной одежды, брошенной на полу, и едва не упала. Бомжеватого вида тетка на соседней кровати громко выругалась, вскочила и стала выдергивать у Ольги из-под ног бесформенные рейтузы, штопаную вязаную кофту и еще что-то… Все это дурно пахло, и у Ольги помутилось в голове от отвращения, от жалости к Надьке и… от беспомощности.
Она села на край кровати и осторожно поправила рыжий локон, упавший подруге на глаза.
– Надь…
Та смотрела на нее страшным, пустым, невидящим взглядом.
И молчала.
– Надюш… – Ольга взяла ее холодную исхудавшую руку, в которой торчала иголка капельницы, и легонько сжала.
– Давай, начинай прорабатывать, – чужим, хриплым голосом сказала Надежда.
Ее соседка по палате отвратительно захохотала, показав остатки гнилых зубов.
– Надюш, ты что? Не узнала? – В отчаянии Ольга слишком сильно потрясла ее руку, и иголка выскользнула из вены и из придерживающего ее пластыря.
– Да, не узнала! – с неожиданной ненавистью выкрикнула Надя. – Допилась до потери памяти! Это хочешь сказать?!
Бомжиха на соседней кровати опять заржала и потянулась к Ольгиному пакету, оставленному на стуле. Достав оттуда апельсин, начала его чистить.
– Что тебе Ангелина про меня наплела? – без прежней злости спросила Надя, выдернув руку из Ольгиной ладони.
– Ничего…
– Не ври.
Ольге захотелось встать и уйти. В конце концов, может быть, прав Сережа – сам себя не спасешь, никто не спасет. Сколько было душеспасительных бесед с Надькой, сколько уговоров и даже угроз… И вот – эта койка, эта вонь, эта бомжиха, озлобленность и готовность винить всех в своих бедах.
Ольга достала из сумки толстую пачку денег, сунула под подушку.
– Вот, на лекарства, – отстраненно сказала она, но тут же, устыдившись своей обиды, теплее добавила: – Надюш, я обещала Сереже и детям сегодня вечером вернуться, но… могу остаться! С Димкой посижу, пока ты полечишься.
– А я болею, по-твоему? – усмехнулась Надежда.
– Ну… я не знаю, что нужно делать в таких случаях. Но тут врачи…
– А я знаю! – Надя приподнялась в кровати, окончательно выдернув капельницу, и опять закричала, выплевывая слова Ольге в лицо: – У меня первый муж алкаш был! Помнишь его?! Незабываемое зрелище, правда?! Я что, на него похожа?!
Бомжиха вдруг стала мерзко икать, отбросила апельсин и снова полезла в Ольгин пакет.
– Нет, Надюш, не похожа… Ты так защищаешься, словно я на тебя нападаю. А я помочь тебе приехала.
– Не надо мне помогать! Отстаньте все от меня! Чего ты приехала?! Бросила она всех из-за меня! А я тебя просила об этом?!
Ольга встала, развернулась и пошла из палаты, глядя под ноги, чтобы ни обо что-нибудь опять не споткнуться.
Ей показалось, что грязная беззубая тетка тотчас же бросилась к Наде, чтобы достать из-под подушки деньги.
Пожилая медсестра равнодушно посмотрела на Ольгу поверх очков и продолжила что-то писать в потрепанном журнале.
– Как мне поговорить с главврачом? – едва сдерживая подступившие слезы, спросила Ольга.
Она пойдет к главврачу, заплатит любые деньги, только чтобы Надьку перевели в одиночную палату и чтобы ею занялись лучшие врачи.
– По поводу? – продолжая писать, ледяным тоном уточнила сестра.
– По поводу Надежды Грозовской, из семнадцатой.