Ольга гнала его, уговаривала себя, что Леонид Сергеевич не мог умереть оттого, что она уехала, но почему-то оставалось сомнение – а вдруг, если бы она была рядом, все обошлось бы…
Почему она не смогла соврать ему, что стопроцентно и безусловно счастлива?! Зачем про новый дом наплела и его обустройство, словно не понимая, что Барышева-старшего это интересует в последнюю очередь. А в первую – смогли ли они с Сережей вернуться к отправной точке своей любви – забыть, простить, сделать выводы и начать все сначала.
Почему она не смогла соврать? Чувство вины изводило и усугублялось тем, что Сергей не пытался ее успокоить.
Он словно окаменел – отсек себя от внешнего мира, двигался, говорил, как на автопилоте, думая о своем, или не думая, просто застыв от боли…
Может, тоже чувствовал себя виноватым?
Прикидывал, сколько лет жизни украл у отца раздраем в своей семье, продлившимся больше года?..
Сергей запирался в кабинете Леонида Сергеевича, садился за его стол и часами сидел, глядя в одну точку.
– Сварить тебе кофе? – Ольга подошла сзади неслышно, положила руки ему на плечи.
Он ничего не ответил, похоже, даже не услышал вопроса. Перед ним на столе стояла большая фотография в рамке, с нее смотрели молодые, улыбающиеся, влюбленные отец и мать…
Ольга на цыпочках вышла из кабинета, прикрыла неслышно дверь. В гостиной притихшие дети выжидательно на нее смотрели, словно надеясь услышать что-то хорошее.
– Мам, а где сейчас дедушка? – тихо спросила Маша.
– Дедушка на небесах. Так всегда в кино говорят, – вместо Ольги ответил Костя.
– Нет, он в больнице! – Машка бросилась к матери, обняла ее и заплакала. – Правда? Правда, мама?!
Ольга погладила дочь по голове, поцеловала в макушку.
Может, опять соврать и сказать: «Да, дедушка в больнице»? Только завтра похороны, и скрыть его смерть не удастся, и придется пережить и это детское, безутешное горе, еще больше усугублявшее чувство собственной вины.
– Мы потом обязательно поговорим об этом… Завтра. Давайте одевайтесь, умывайтесь… и завтракать.
Наверное, это было неправильно и малодушно, но сказать сейчас, что дедушка умер, она не смогла.
Пришлось выбирать – покупать дорогой виски и сэкономить на других продуктах или взять дешевого пойла и накупить Димке вкусностей.
Надя решила – какая разница, что пить… Лишь бы градус был не ниже шестнадцати.
Она взяла три бутылки сухого вина и шесть алюминиевых баночек с дешевой водкой. Зато Димке накупила и фруктов, и пряников, и конфет, и йогуртов, и даже огромную толстую индейку, которую можно запечь с черносливом.
На кассе, когда Надя отсчитывала деньги, у нее затряслись руки. Ей нестерпимо захотелось прямо здесь, немедленно, открыть банку и сделать хотя бы пару глотков.
«Я не алкашка», – подхватив пакеты и направляясь к выходу, убеждала она себя, еле сдерживаясь, чтобы не начать хлебать водку прямо в дверях супермаркета…
«Я не алкашка, я просто не хочу жить в мире, где нет моего Димочки». – Этот довод позволил ей достать из пакета банку, содрать «замок» и присосаться губами к холодному алюминию.
– Классный байк, – услышала она развязный голос какой-то девчонки. – Володь, когда ты меня на таком покатаешь?
– Да прям сейчас! Хочешь? – хохотнул тот.
Надя увидела у фонтана группу парней и девчонок лет восемнадцати-двадцати. Они толпились у черного спортивного мотоцикла, отсвечивающего на солнце хищным глянцем.
– Не суетись, – усмехнувшись, сказала высокому черноволосому парню девчонка с красными волосами, ощетинившимися в короткой стрижке. – Тебе за этот байк больше лет дадут, чем она рублей стоит, – и девчонка пренебрежительно кивнула на подругу с золотым колечком в носу.
– Све-ет, – злорадно протянула длинная девица в розовых лосинах, – да тебя никак в деревянных заценили!
«Кольцо в носу», легко поддавшись на провокацию, подошло впритык к «красной стрижке» и ткнуло ее кулаком в грудь.
– А ты чего, тут самая дорогая?!
– Во всяком случае, самая умная! – Не оставшись в долгу, красноволосая дернула Свету за провоцирующее и опасное в драке колечко. Та завизжала, ответив сопернице сильным пинком по ляжке.
Парни громко заржали.
Один из них – тот самый Володя, – надев каску и лихо оседлав байк, с силой нажал на клаксон, пронзительным ревом подначивая дерущихся.
Девчонки визжали, пиная друг друга и пытаясь вцепиться в волосы. Если бы не оглушительный гудок, которым юный подонок пытался распалить схватку, если бы не громкое ржание его дружков, Надя сунула бы банку в пакет и ушла…
Но девчонку с красным «ежиком» на голове под новый взрыв смеха сбила с ног и начала пинать тяжелой кроссовкой более крупная Света.
– Вован, а круто, когда из-за тебя бабы дерутся! – крикнул один из парней.
Надя подскочила к дерущимся и выплеснула остатки водки Свете в лицо. Не ожидавшая атаки девчонка отпрыгнула, заорала и, зажмурившись, стала тереть кулаками глаза. Парни притихли, увидев, как Надя протянула руку скорчившейся на земле девушке:
– Вставай!
Девчонка встала сама, не воспользовавшись предложенной помощью, и лицо ее отчего-то не выражало ни признательности, ни победы.
– Ты чего? – мрачно спросила она, еле шевеля разбитой губой. – Не лезь!
– Как хочешь, – Надя подняла с земли пакет с продуктами и пошла к дому.
И правда – чего это она? Только водку зря выплеснула.
– Слав, это кто вообще?! – крикнул у нее за спиной один из парней. – Познакомишь?
Славой, очевидно, звали девчонку с красными волосами. Она ответила парню длинной нецензурной тирадой и догнала Надю на детской площадке.
– Чего ты полезла-то? – бесцеремонно дернула она ее за рукав.
– А что, не надо было? – Надя поставила пакет на скамейку, с насмешкой оглядела прикид неформалки – к красным волосам прилагались неоново-зеленые шорты, белые с красным кроссовки, лиловый топ и пирсинг на нижней губе.
– Это не твое дело, – без особой уверенности сказала Слава.
– Ну и иди тогда к ним! – кивнула Надя в сторону фонтана, подхватила пакет и пошла к подъезду.
– Да на фига они мне сдались? – Девчонка в два прыжка нагнала Надю и пошла рядом. – Тупое стадо! Я круче их всех! Я им еще покажу, смеяться буду всем назло!
Столько детского отчаяния было в этих словах, что Надя остановилась и посмотрела девчонке в глаза. Наверное, с жалостью, которую так не любила сама.