Всегда говори «Всегда» – 4

– Чего встала? – ощерилась тут же Слава. – Мне твоя помощь не нужна! Мне никто не нужен! Оставьте меня все в покое!

Надя столько раз выкрикивала эти слова сама, что, услышав их в свой адрес, не сдержала горькой усмешки.

Эта девчонка бежит за ней и пристает с криком «Отстань!».

А может, и она тоже преследует всех с криками «Оставьте меня в покое!»?

Захотелось запить это открытие водкой.

Она вынула из пакета банку, откупорила и, сделав глоток, протянула Славе:

– Надежда.

Слава, звякнув о банку сережкой в губе, отпила почти половину и вернула водку Надежде.

– Ну и гадость! Ярослава, – представилась она.

Надя опять хлебнула и передала банку Славе. Они молча, по очереди, допили водку на глазах у мамаш с детьми и благообразных старух.

– Как вам не стыдно! – послышался возмущенный возглас бабки с соседней скамейки. – Дети на вас смотрят!

– А таким не стыдно! – скандально заявила мамаша с коляской. – Она уже стыд пропила!

– И молодую спаивает! – подключился мужской фальцет.

– Да молодые сами хороши!

– Пойдем ко мне, – бросив банку в урну, предложила Надежда. – А то заклюют.

– Не фиг делать, – согласилась Слава. – Пойдем.

И, показав почтенной публике средний палец, направилась за новоявленной подругой.

– Скоро будем обедать, – сказала Ольга Сергею, когда он вышел из кабинета.

Барышев молча подошел к столу и взял утреннюю газету. С первой полосы улыбался Леонид Сергеевич в траурной рамке.

Сергей пару секунд подержал газету в руке и убрал ее в шкаф портретом вниз, словно протестуя против некролога и черного обрамления родного лица.

– Сережа, а когда…

– Завтра, – отрезал он.

Ольга хотела спросить насчет обеда, но он ответил про похороны.

Ну, конечно же, о чем еще он может размышлять с таким лицом…

– Как ты думаешь, Сереж… Может быть, не надо брать детей на похороны?

Он посмотрел на нее так, будто она попросила разрешения не надевать траур и включить веселую музыку.

– Как хочешь. Но это их дедушка.

«Я виноват. Ты можешь ни во что не ставить мои слова», – явственно показал он своим тоном.

Но она вовсе не собиралась ставить условия. Она… за детей боялась.

– Мы бы потом сходили с ними на кладбище. А завтра будет очень тяжело, я переживаю, как они это перенесут!

– Делай, что считаешь нужным, – с каменным лицом ответил Сергей и вышел из комнаты. Через пару секунд хлопнула входная дверь.

А может, он не себя перед ней считает виноватым, а ее – в смерти отца?

Господи, как тяжело от этой недоговоренности и невозможности прямо, как раньше, спросить: «Скажи, что мне сделать, чтобы тебе стало легче?»

Вернее, спросить-то можно… Только ответ будет с учетом вины за измену, а значит, опять: «Делай так, как считаешь нужным»…

Ольга заметила на столе конверт, взяла, чтобы посмотреть адресата. Письмо предназначалось Леониду Сергеевичу.

В комнату зашла Машка с несчастным, заплаканным лицом – наверное, Костик все-таки объяснил ей, что «дедушка на небе». У Костика был опыт потери – его мать погибла несколько лет назад.

– Мам, куда папа опять уехал? – отчего-то шепотом спросила дочь.

– По делам.

– А мы не будем есть?

– Кто тебе сказал? Марш руки мыть!

– Угу. А это кому письмо?

– Дедушке.

Машка посмотрела на нее удивленно, словно хотела спросить – разве тому, кто умер, могут писать письма?

– А от кого?

– От Терентьевой Зинаиды Михайловны, – прочитала имя на конверте Ольга.

Маша взяла письмо, будто желая убедиться, что дедушки нет, а Зинаида Михайловна все еще хочет ему что-то сказать…

– Мы будем его читать?

– Нет. Это же не нам письмо.

Ольга убрала конверт в шкаф, к газете с портретом в траурной рамке, а когда обернулась – Маши в комнате уже не было.

Ольге показалось, что она должна еще что-то сделать… Что-то важное, правильное и нужное. Она позвонила Наде, но та, как всегда, не ответила… Ольга увидела свое бледное, осунувшееся отражение в зеркале на стене и вдруг поняла – зеркала! В доме, где кто-то умер, надо занавесить все зеркала.