Пояс Ориона

– На нарах Кондрат, понятно?! И давай не бузи, я устал очень. Тоня, гаси везде свет.

– Саш, – тихонько проговорила Тонечка. – Можно я тоже спрошу, что здесь происходит?

– Можно, – разрешил Герман. – Где его куртка?

– Ты бросил её на лестнице.

– Принеси.

Тонечка принесла куртку. Вся её жизнерадостность улетучилась, теперь ей хотелось только одного: вернуться в отель и хорошо бы заодно уж во вчерашний день, где её придуманная героиня пряталась в придуманном сарае от придуманных бандитов.

– Кондрат говорил, ты приедешь через три дня.

– А я сегодня, и чё?!

Тонечка машинально вымыла нож и сунула его на место, в кожаный чехол.

– Тоня, что ты там копаешься?! Выходи, я дверь закрою.

Тонечка вышла во двор. Снег всё летел, но стало как будто теплее. Она задрала голову, посмотрела в тёмное небо и вдруг удивилась – из такой темноты сыплется такой белый снег!.. Он возникал из небытия где-то прямо над головой, и хотелось поднять руку, чтобы пощупать, откуда он берётся.

Парень по имени Родион мялся возле машины, не решаясь ни сесть, ни убежать, нерешительность была написана у него на лице.

– Залезай давай, – велел Герман, стянул дублёнку и швырнул в салон. Он никогда не ездил за рулём в верхней одежде.

– Ага, – прогундосил парень, – я-то залезу, а ты меня копам сдашь?..

– Копы в Америке, – сказал Герман. – А до Америки далеко. Садись!

Парень неловко полез на заднее сиденье. Тонечка посмотрела в окно.

В машине быстро стало тепло, от куртки парня несло какой-то дрянью – то ли гарью, то ли резиной. В молчании они доехали до Театральной площади, на которой сияли фонари, а по улице Большой Покровской прогуливался праздный народ и какой-то уличный музыкант играл на аккордеоне – жизнь!..

– Останови, дядя, – сказал парень. – Я здесь сойду.

– Ответишь на пару вопросов и вали, – Герман приткнул зелёного бегемота, гордость британского автопрома и, возможно, короны, к сугробу.

Родион поёрзал на заднем сиденье, одним движением наотмашь распахнул дверь, чуть не вывалился, сиганул и дал стрекача напрямик через сквер.

– Стой! – заорал Герман и дёрнулся за ним.

Тонечка вышла из машины, вытащила рюкзак, захлопнула дверь и потихоньку пошла по расчищенному тротуару к сверкающему подъезду «Шератона».

Герман нагнал её уже на ступеньках.

– Утёк, – он опёрся руками о колени и шумно выдохнул. – Прям по сугробам и… туда куда-то, за дома.

– Марафонец, – констатировала Тонечка и зашла в отель.

В номере она сразу отправилась в душ и поливала себя горячей водой до тех пор, пока её муж не зашёл и не сказал, что она вот-вот сварится, пора выходить.

Тонечка, решившая, что разговаривать с ним ни за что не станет, повернулась спиной и переключила воду – теперь лилось прямо с потолка, и это было удивительно приятно.

Однако её эскапада дала совершенно неожиданный эффект. Муж, с которым она не желала разговаривать и видеть его не могла, как только она повернулась спиной, моментально стянул с себя футболку и джинсы вместе с трусами, распахнул стеклянную дверь и схватил Тонечку за бока.

Она взвизгнула и попыталась высвободиться, но не тут-то было. Он был не слишком высок, но широк и силён, не Тонечке тягаться. Он как-то ловко схватил её за руки, прижал их к боками и обнял, не давая вырваться.

– Что ты надулась как мышь на крупу? – Он поцеловал её в шею с одной стороны. Вода валилась им на головы, шумела и сверкала. У Тонечки в голове тоже зашумело и засверкало. – Я забыл про этого парня начисто, только и всего.

И он поцеловал её в шею с другой стороны.

– Мне Кондрат что-то такое говорил, но я его плохо слушал, – и он поцеловал её в губы. – В чём я провинился?

– Сейчас ты используешь незаконные методы воздействия. На меня.

– О, да!..

– Ты не хочешь мне ничего объяснять и пристаёшь!

– Ну, конечно.

– Я не стану с тобой разговаривать!

– Правильно.

– Саш, отпусти меня!

– Легко.

Он разжал руки и даже развёл их стороны, и Тонечка вместо того, чтобы с достоинством – или его остатками – удалиться, кинулась ему на шею.

Ну, не удержалась.

Ну, что теперь поделаешь.

Он был весь крепкий, ладный, немного волосатый – ей это особенно нравилось. Ей нравились даже его уши, с которых катилась вода, на мочках висели капли!.. Тут ей вспомнилась Анна Каренина и что-то такое гадкое про уши её мужа, но она воспоминание прогнала.

Её собственный муж стоял под душем, раскинув руки, и не предпринимал никаких попыток продолжить применять незаконные методы воздействия! Тогда она налила себе в ладошку вкусно пахнущего геля из бутылочки и стала водить по его телу скользкими горячими руками.

Некоторое время он продержался, конечно, только принимая и не отдавая, но не выдержал. Слишком уж много было горячей воды, гладкой чистой кожи, скользящих движений – буйства телесного, живого, выставленного напоказ, бесстыдного.

Он попытался перехватить инициативу, но она не разрешила, продолжая искушать и получая от этого удовольствие. Она иногда даже вздыхала прерывисто – от восторга.

Понимая, что долго не протянет, он вытолкал её из душа. Совершенно мокрые, они упали на кровать и стали по ней кататься.

– Ты моя, – грозно заявил он ей в самый ответственный момент. Ему это было очень важно. – Ты только моя.

Тонечка принимала его со всё тем же первобытным восторгом, ей хотелось ещё больше, сильнее, и чтоб он тоже принадлежал ей целиком, до самой последней молекулы, и тогда… тогда… тогда… на несколько мгновений всё в мире изменится, мир изменится сам, и она станет частью этого изменившегося волшебного мира!..