Рыцарские сны

Андре-е-ей… Знает ли он о том, что она готова расцеловать эту распечатку, которую получила из его рук?

Нет, она пока не готова в монахи. Вернее, в монахини.

Да и ордена тамплиеров давно нет. А если и был – он был католическим, а она, Сашка, православная. О чем ей постоянно напоминает дед.

Хотя Сашка практически не представляет, в чем разница. Какие-то слова не так произносят, правила какие-то. У католиков – Папа Римский, а у православных кто? Патриарх?

Разница между православными и католиками Сашкиной жизни почти не касалась. Она была далека от этого, как, например, правила балета и правила конструирования космических ракет, которым сам Бог велел «бороздить просторы вселенной».

Зато рыцари…

Рыцари казались гораздо ближе. И теплей.

Глава 3

Насчет того, что она не родилась парнем.

Ее отец очень хотел сына. Таково семейное предание, пересказанное матерью. Усвоенное с молоком матери, так сказать.

Итак, правило жизни матери № 1:

Все мужчины – предатели.

Правило № 2:

И все дочери – предатели, уже по факту своего существования, ибо то, что родилась дочь, может стать причиной предательства мужчины.

Вот попробуй, доченька, поживи в таких правилах!

Мать не могла себе представить, что отец ушел потому, что просто разлюбил ее. Полюбил, например, другую. Нет!

Нет и нет! Мать никак не хотела признать того, что причина ее неудачной семейной жизни может находиться в ней самой.

Матери стало так тяжело после развода, что она начала искать виноватого. А виновница жила рядом. Заплетала косички, учила стишки. Любила бабушку с дедушкой, а в маме души не чаяла. И не замечала ничего. Ни сном ни духом. Пока не подросла.

Конечно, сам отец ничего подобного Сашке не говорил. Да она и видит… видела отца в последнее время только урывками. По видео-связи.

Если и видит, то почти не разговаривает. В том месте, где должен находиться отец, у Сашки образовалось пустое место. Вернее, дыра. Не то, чтобы совсем черная, но дыра. С оборочками.

Ну, а мама…

Мама обижена. Обижена, как человек. И, если можно так выразиться, мама обижена, как женщина.

Сашка это давно поняла, хоть матери и кажется, что Сашка – еще несознательный ребенок.

Мать бросили. Ей предпочли более молодую и красивую. Ту, что в конце концов родила мальчика.

Мальчика! А тут ходит рядом она, Сашка, как немой укор. Девчонка! Как постоянное напоминание о какой-то материнской неполноценности. Человеческой и женской.

Неужели мать думает, что Сашка этого не видит?

Не чувствует?

Поэтому диалоги с матерью ограничивались супом и пирожками. Кстати, мать варит невкусный суп. Пресный и несоленый. И настаивает, чтоб она, Сашка, его ела. Пирожки же либо получаются, либо нет. Чаще нет, чем да.

У бабушки, между прочим, пирожки получались всегда.

И вот, когда Сашка давится невкусным супом, она иногда думает: может, и правда? Правда, что она, Сашка, в чем-то виновата? Ну, не на сто процентов. На семьдесят. На пятьдесят. На двадцать… Может быть, она, все же, немного виновата в том, что отец ушел от матери?

Тогда Сашке становится плохо.

Ведь нет ничего хуже вины, которую мы не можем искупить или загладить. Вины, от которой мы не можем избавиться. Которая живет в нас, как микроб-паразит. Невидимый глазу, неслышимый на слух, не обоняемый на запах и т. д.

Остается только вылить остатки супа в унитаз. Что Сашка и делает регулярно. Но скрытно.

Да, если бы она жила в 1100-е годы, и родилась мужчиной, она точно знала бы, чем занялась в жизни. Она вступила бы в Орден бедных рыцарей Христа, или в орден храмовников. Она стала бы тамплиером.

Музыка тихо звучала в наушниках. Наверное, как-то усыпляюще действовала. Тамплиерский устав выпал из Сашкиной руки и упал рядом с ней на кровать.

Юный рыцарь склонил колено перед усталым и мудрым Гуго де Пейеном. Гуго сидел на надежном стуле с высокой спинкой. Рядом с ним находилось еще несколько рыцарей, одетых в белые плащи с большими красными крестами. На поясах у рыцарей висели мечи.

Лица их были суровы.

– Чего тебе, юноша? Говорят, ты прибыл издалека?

– Да, господин, – запинаясь от волнения, начал юноша. – Мой город находится на севере. Но слава о ваших подвигах достигла и наших границ! После того как закончился первый Крестовый поход, и Святая Земля перестала принадлежать неверным, вести о ваших благородных делах разнеслись по всему миру!

– Слава Богу! Какие там подвиги… Мы просто делали то, что должны.

– Господин, я знаю, что вы и еще восемь рыцарей создали братство, чтобы защищать паломников, идущих на Святую Землю!

– Да, изначально нас было девять. Годфруа де Сент-Омер, Андре де Монбар, Гундомер, Годфруа, Рорал, Жоффрей Бизо, Пейен де Мондезир, Аршамбо де Сент-Эйнан. Ну, и ваш покорный слуга.

Во время того как Гуго де Пейен говорил, некоторые из стоящих рыцарей слегка кланялись.

– Люди истосковались по всему чистому, настоящему и великому, – говорил Гуго. – Это так. Поклониться святым местам захотели многие. Поклониться Гробу Господню.

– Но люди не учли, сколько опасностей поджидает их на этом пути, – добавил один из рыцарей.

– Да, – продолжил Гуго. – Начиная от бури в море, от шаек разбойников – на суше. Не считая отрядов неверных, которые и сейчас никак не могут успокоиться.

– Как же вы… как же вы решились встать на защиту паломников?

– С Божьей помощью. Все рыцари приняли три монашеских обета: нестяжания, послушания и целомудрия. И свой, четвертый: защищать безоружных паломников. Я, грешный, стал первым магистром ордена.

– Я знаю, что сначала никто не помогал вам…

– Это так. Мы были нищими. Бывало, ездили вдвоем на одной лошади. Над нами смеялись. Пока нас не признал Папа и нашим первым покровителем не стал король Балдуин I, правитель Иерусалима. Он передал нам часть своего дворца. Дворец этот располагался на месте бывшего иудейского храма Соломона на Храмовой горе Иерусалима. Замок так и назывался – Храм Соломона. Так мы получили свое имя – члены братства стали называться храмовниками или тамплиерами.