Возьми его, девочка!

– Не могу.

Черт бы тебя побрал, парень. Вместо меня в этом кресле должен сидеть сейчас твой отец.

– Ладно, тогда спрашивай.

– О чем? – удивился Данила.

– О чем угодно.

Повисла пауза. Алекс сидел, откинувшись на спинку кресла, не спуская со своего собеседника пристального, выжидающего взгляда. Он знал: для некоторых вопросов требуется не меньше мужества, чем для ответов на них.

И вопрос, наконец, прозвучал:

– Источник силы – он где, внутри или вовне?

Алекс пожал плечами.

– По-всякому бывает. – Закурил следующую сигарету, просто чтобы занять чем-то руки. – Ты в бога веришь?

– Нет.

– А во что веришь?

– Скорее уж в дьявола, тем более и гностики утверждали, что этот мир сотворен самозванцем. Но духи стихий уж всяко есть! В них верили даже средневековые алхимики.

На улице начался дождь. Были слышны протяжные завывания ветра и барабанная дробь капель по алюминиевому отливу. Наконец Алекс вновь заговорил:

– Боги, дьяволы, духи стихий… Однако мы принадлежим к роду человеческому, и путь к нашему источнику силы зачастую усеян битым стеклом комплексов и неврозов, а самим источником оказывается то, что мы долго и яростно отвергали.

Забыв про дымящуюся между пальцев сигарету, Данила молча смотрел ему в лицо.

– Видишь ли, я мальчик из хорошей семьи. – Он слегка усмехнулся. – Не просто хорошей, а очень хорошей. С детства меня приучали гордиться этим обстоятельством, и я послушно гордился, как будто рождение у данной конкретной супружеской пары было моей личной заслугой. Гордился тем, чем гордились представители старшего поколения, и намеренно игнорировал то, что игнорировали они, а именно: наличие в наших благородных жилах некоторого количества цыганской крови. Да-да… мой прадед по материнской линии был из цыган.

– Ух ты! – вырвалось у Данилы, при этом глаза его восторженно заблестели.

– Однажды я заболел. И никто из добрых докторов не мог понять, что со мной происходит. Беспричинная слабость, отсутствие аппетита, головокружение, озноб. За три недели я прошел такое всестороннее медицинское обследование, какого не проходил еще ни разу в жизни, но единственное, что удалось обнаружить, это банальный гастрит. Между тем работоспособность моя стремилась к нулю, и все то время, что я не проводил в клинике, я проводил в постели. Моя бедная матушка, навещавшая меня ежедневно, чтобы сварить мне овсянку и положить в холодильник батон колбасы, была в ужасе, потому что от ее сына осталась только бледная тень. Проходя по утрам в ванную побриться и почистить зубы, я видел в зеркале чужое лицо с ввалившимися щеками и горящими глазами и тоже невольно содрогался от этого зрелища.

Наконец дела мои стали совсем плохи, и ко мне приставили неработающую родственницу, с которой я толком не был знаком. Чертовски унизительная ситуация: молоденькая девушка целыми днями ходила за мной, как за немощным старцем, готовила, чистила, убирала, при этом выглядела достаточно привлекательной, так что в другое время я бы с большим удовольствием приударил за ней. Постепенно мы привыкли друг к другу, и она заинтересовалась происхождением моей болезни, а главное симптоматикой. Я ответил на все вопросы настолько правдиво, насколько смог.

«Мне кажется, я знаю, что с вами происходит», – сказала она, немного подумав.

«Доктора называют это нервным истощением».

«Вы не откажетесь надеть это?» – с этими словами она сняла со своей шеи и протянула мне латинский крест на серебряной цепочке.

«Зачем? Я атеист».

Она терпеливо улыбнулась: «Только на одну ночь».

Поскольку от этого не могло быть ни вреда, ни пользы, я согласился.

Наутро она первым делом спросила, как я спал. Я честно признался, что это была пусть не лучшая ночь в моей жизни, но, несомненно, лучшая ночь на последние месяц или полтора. Она кивнула с таким видом, будто ничего другого и не ожидала. Потом сняла с моей шеи цепочку и показала мне.