Возьми его, девочка!

– Обидно. – Алекс вздохнул и пробормотал еще раз: – Обидно… Вам здесь не надоело?

Мигом насторожилась.

– А что?

– Предлагаю выйти на улицу…

– …взять такси, – скривилась насмешливо и цинично, – поехать к вам домой и заняться сексом?

– …и пройтись по Чистопрудному бульвару.

Шли они очень медленно, потому что Алекс понемногу расслаблялся, и, расслабляясь, начинал чувствовать боль. Она не то что сильно беспокоила, но не давала о себе забыть. Накрапывающий мелкий дождик вкупе со встречным ветром отчасти облегчали положение, избавляя его от необходимости промакивать пот носовым платком. Капли пота сливались с каплями дождя, соскальзывали по вискам и впитывались в ткань рубашки, не вызывая у его спутницы никаких подозрений. Мокрый тротуар поблескивал в ярком свете витрин и фонарей. Мимо то и дело проносились машины, в салонах которых сидели неспящие… неспящие жители неспящей столицы.

– И все же я не понимаю, – задумчиво говорила худая девушка в темно-синем костюме, чье имя Алекс до сих пор так и не узнал, – как воспитанные, образованные, интеллигентные люди могут опуститься до такого уровня, буквально до животного, чтобы начать избивать и мучить себе подобных, таких же воспитанных, образованных, интеллигентных людей. Откуда эта жестокость?

– Да бросьте вы, – с легкой досадой отвечал Алекс, – животные никого не мучают, они охотятся для пропитания. Злокачественная агрессия свойственна только человеку. Это специфически культурное явление. Причем так называемые интеллигенты склонны к жестокости в гораздо большей степени, чем так называемые пролетарии, и жестокость их более изощренна и более масштабна. Социальный статус позволяет им творить жестокости чужими руками, да еще гордиться «незапятнанной» репутацией. Нет, нет, воспитание и образование отнюдь не являются гарантией милосердия, благородства и даже простой человеческой порядочности. Это лишь инструменты, при помощи которых мы можем изменять себя… а можем не изменять.

Дождь усилился, но впереди уже светился вход в метро. Сейчас они войдут туда вдвоем, на эскалаторе он встанет ступенькой ниже и повернется к ней лицом, одну руку положит на вечно притормаживающий поручень, другой обнимет ее за талию. Молча они будут смотреть друг другу в глаза, потом ее взгляд переместится ему за спину, что послужит сигналом – пора поворачиваться. Друг за другом они переступят через стальную гребенку и, взявшись за руки, направятся по ярко освещенному, выложенному мраморной плиткой туннелю к платформе. В вагоне их качнет друг к другу, он крепко прижмет ее к себе, она спрячет лицо у него на груди. Из-за грохота колес разговаривать будет невозможно, и оба почувствуют облегчение, потому что общих тем на самом деле не так уж и много. По дороге к дому она сообщит ему, что снимает двухкомнатную квартиру пополам с подружкой, и надо вести себя тихо, чтобы ее не разбудить, хотя, конечно, та все равно проснется, почувствовав присутствие чужого мужчины.

Дальше… дальше будут неловкие объятия, сдавленные смешки, потупленные взгляды. Она застесняется и торопливо погасит свет, а когда он начнет ласкать ее грудь, хихикнет стыдливо, потому что привыкла считать, что мужчинам нравятся сиськи никак не меньше, чем у Анны Николь Смит. Возможно, ему не сразу удастся войти в нее и уж точно не удастся довести ее до оргазма. Но даже если в этом смысле на них снизойдут восторг и благодать, гадливое чувство от совершенного тайком акта мести не позволит ни ему, ни ей вспоминать эту ночь без мысленной отрыжки.

Кашлять и плеваться кровью у ног супермена доморощенного, а потом трахнуть его подружку, воспользовавшись тем, что между ними возникли временные разногласия. Браво, герой!

Прощание получилось скомканным, почти враждебным. Бормоча пустые, ничего не значащие слова, которые стеклянными шариками ударялись о стену ее непроницаемого молчания и разлетались вдребезги, раня кожу лица, Алекс ждал, что вот-вот услышит: «Спасаешься бегством?» И это было бы больнее, чем все предыдущее, больнее даже, чем мысль об удовольствии, полученном его бывшей партнершей, когда ей сообщили – ведь наверняка уже сообщили, – о расправе в клубном туалете. Но девушка в синем жакете ничего не сказала. Молча повернулась, пересекла небольшую площадь и скрылась в освещенном проеме высоких, раскачивающихся дверей.

Полчаса спустя, стоя под душем с закрытыми глазами и слегка запрокинутой головой, чтобы струи воды моментально смывали наворачивающиеся слезы, Алекс задавал себе уже ставший привычным вопрос: а стоило ли оно того? Цена вопроса! И вновь, как всегда, отвечал себе: да, конечно. Ни разу еще он не пожалел о содеянном, но груз иных воспоминаний был нестерпимо тяжел. Алекс нуждался в слушателе – безмолвном, терпеливом, способном на сострадание без осуждения, – но боги не посылали ему такого в надежде, что он, как обычно, справится сам.

Он вздрогнул, почувствовав прикосновение к плечу. Прикосновение холодных пальцев к горячему плечу. Повернул голову. Встретил взгляд Арины – жалобный, умоляющий.

– Ты не сердишься на меня?

– Сержусь? – Он глубоко вздохнул, зашевелился, перевернулся на левый бок. – За что?

– За то, что я такая глупая.

Алекс вздохнул еще раз. Сочное молодое тело лежащей рядом девушки вновь пробудило в нем смутное желание вдохновенно надругаться над ним, но однообразие и предсказуемость реакций объекта губили всякую инициативу на корню.

– Иногда мне хочется, – вдруг произнесла она четко и внятно, – причинить тебе такую боль чтобы ты…

Он ободряюще улыбнулся.

Арина часто задышала. На верхней губе у нее выступили капельки пота.

– …чтобы ты потерял самообладание.

В глазах появилось то странное выражение, которое Алекс все время искал и никогда не находил – у нее никогда – нежность палача, осматривающего жертву. Такие женские взгляды заводили его почище всякого порно. Томные взгляды, обещающие неописуемое наслаждение и беспримерную муку.

– И что же? – Указательным пальцем он провел по ложбинке между ее грудей. – Что дальше?

– Не знаю. Но я бы не отказалась на это посмотреть.

– Давай посмотрим. – Он улыбнулся, щуря уголки глаз. Она прикусила губу. Очень медленно он приподнялся на локте, навис над ней, замер, точно древнее чудовище из сказки, твердо вознамерившееся свести с ума похищенную красавицу. – Придумай для меня какое-нибудь ужасное испытание. И пусть я его не выдержу.

Арина отвечала ему пристальным взглядом.

Ну же, девочка. Решись хотя бы на это – поговори со мной. Ты ведь хочешь поговорить.

– А ты не выдержишь?

О нет, зачем опять этот жалобный тон?!.

– Конечно, нет. Обещаю.

– Ну, так не честно.

Алекс обессиленно рухнул на подушку. Затрясся от беззвучного хохота – вместе с кроватью, вместе с междуэтажным перекрытием, вместе со всей вселенной. Не честно!

– Прекрати! – Арина ударила его кулаком по плечу. – Заткнись, слышишь? Что смешного?

Но он не мог заткнуться. Жизнь чудовища с красавицей – жизнь, которую он привык считать комедией, – стремительно превращалась в фарс.

– Ты умеешь печь блинчики? – промычал он в подушку.

– Блинчики? Какие еще блинчики?

Он приподнял голову и, продолжая всхлипывать от смеха, посмотрел на Арину сквозь завесу спутанных темных волос.

– Что ты умеешь, девица? Что умеешь, красавица?

Минуту она переваривала услышанное, затем соскочила с кровати, накинула халат, запахнула на груди, и, громко топая босыми пятками, выбежала в коридор. Алекс подумал, что надо бы встать, закрыть дверь, которую Арина оставила распахнутой настежь, и даже глубоко вздохнул, собираясь с силами, но тут заметил, что оттуда, из коридора, на него внимательно смотрит Данила.

Сын сестры любовницы. Трудный ребенок. В узких синих джинсах и белой майке, открывающей плечи, он выглядел хрупким, как юный акробат. Гибкость, порывистость, дикость. Именно такие парни, взрослея, нарываются в захолустных барах на ножи, именно от них беременеют дочки банкиров и промышленных магнатов. Сколько ему сейчас? Четырнадцать? Нечего и надеяться, что он не замечает или не понимает происходящего в этом доме. Какая гнусная, гнусная ситуация!

Полулежа на измятой постели, ничем не отличающейся от других – ничем, даже телами, с которыми он соединялся бесчисленное множество раз в бессмысленном, механическом акте, иначе именуемом любовным, – усталый, издерганный двадцатидевятилетний мужчина молча смотрел в глаза четырнадцатилетнему юноше, открытому для любых экспериментов.

Глава 5

По дороге к дому он встретил маленькую Азиру. Серьезная и сосредоточенная, она несла под мышкой свернутый в рулон отрез шерстяной ткани.

– Тебе помочь, красавица? – спросил с улыбкой Рэй.

Девочка одарила его долгим, не по-детски внимательным взглядом, от которого у него загорелось лицо. Да, точно, она как две капли воды похожа на ту женщину из сна. Черные волосы до середины спины, губы как спелая вишня, глаза дикой кошки.

– Спасибо, я сама, – вежливо ответила Азира. И сочла нужным пояснить: – Это Кармэла, жена вождя Бастура, передала для моей матери. Посмотри. – Она отогнула уголок ткани. – Красивая, правда?

– Правда, – кивнул Рэй и заправил ей за ухо выбившуюся прядь волос. – Твоя мать сошьет тебе новое платье, и ты будешь самой красивой невестой в Ле-Ир-Кабир.

– Я буду твоей невестой, – выпалила та, покраснев, и крепче прижала к груди рулон ткани, как будто кто-то пытался его отобрать. – Так говорит Анаис, а она никогда не лжет.