Возьми его, девочка!

– Но мы собираемся пожениться. Мы – семья! Какие у нас могут быть секреты друг от друга?

– Я тебя огорчу. Семья – это союз двух разнополых людей, имеющих сходные представления об условиях его процветания. Союз, а не симбиоз.

– А как же общее имущество и все такое прочее?

– Минутку. – Он предостерегающе поднял вверх указательный палец. – Совместной собственностью супругов является любое нажитое ими в период брака движимое и недвижимое имущество, если брачный контракт не подразумевает иного. Однако это не запрещает каждому из них иметь личное имущество и не лишает права на личное пространство.

– Личное пространство, – потрясенно пробормотала Арина, и всегда находящиеся на подходе слезы услужливо закапали из ее чистых, как горные озера, глаз. – Я представляла семейную жизнь несколько иначе. Я думала… – Она развела руками, что, по всей видимости, должно было подчеркнуть ее беззащитность. – Думала, что муж и жена всегда вместе, всегда заодно…

– Всегда заодно, да. Но не всегда вместе.

– В чем же тогда смысл совместной жизни?

– Смысл? А ты во всем ищешь смысл?

– Ладно, спрошу по-другому. – Все-таки она была упрямая девчонка. – Что заставляет людей жить под одной крышей?

– Причин может быть великое множество. Желание иметь готовый ужин на столе каждый вечер, а не когда сам сподобился приготовить – для мужчин. Желание иметь некоторую сумму денег в кармане каждый день, а не когда самой удалось заработать – для женщин.

Продолжая говорить, Алекс развернулся вместе со стулом. Преодолев незначительное сопротивление, усадил Арину к себе на колени. Одну за другой расстегнул пуговицы ее бледно-розовой блузки из жатого хлопка.

– Желание иметь детей – для тех и для других. Вроде как генетическая программа. Желание иметь секс в любое время дня и ночи – в идеальном случае тоже должно быть интересно всем.

Арина протестующе дернулась, ей хотелось еще немного поиграть в оскорбленную невинность, но он уже накрыл горячей ладонью ее напрягшиеся груди и принялся массировать с бесстыдством прирожденного либертина, от которого ее неизменно бросало в жар. Эта краска стыда на нежных щечках могла спровоцировать на грубость даже святого. Чувствуя, как губы раздвигаются в хищной улыбке, Алекс подхватил ее на руки и перенес на разложенный диван.

– Подожди, не надо!..

Розовые трусики с бантиками и кружавчиками полетели на пол. Арина, решившая по неизвестной причине, что ее собираются зверски изнасиловать, дергалась и извивалась так отчаянно, что Алекс в конце концов почувствовал себя просто обязанным сделать это, чтобы ее ожидания оправдались.

И опять, как всегда, ее страстные стоны вызывали у него приступы неудержимого внутреннего хохота, а неуклюжие попытки казаться раскрепощенной и даже распущенной – жгучее желание посоветовать ей расслабиться и не делать совсем ничего. В самом деле, лучший секс бывал у них тогда, когда Арина забывала о своем амплуа роковой женщины и позволяла партнеру вертеть ее, как куклу, тискать, мять, теребить, распяливать, нанизывать, словом, глумиться самым непотребным образом. Теряя голову от наслаждения, она тихонько скулила, сбивчиво умоляла его продолжать, но на следующий день чувствовала себя униженной и дулась.

Услышав об этом впервые, Алекс буквально лишился дара речи. Сначала плавиться в объятиях мужчины, а потом обвинять его в покушении на человеческое достоинство! Он даже специально поинтересовался, нет ли его вины в том, что она чувствует себя падшей женщиной после ночи, о которой лично у него сохранились самые приятные воспоминания, на что Арина ответила с большой неохотой, что да, именно есть и именно вина, и что она очень сильно удивляется как ему не стыдно. Озадаченный, он попытался при первом же удобном случае испытать чувство стыда, однако из этого опять ничего не вышло, слишком мягкими и соблазнительными были ягодицы отбивающейся Арины. Начисто позабыв о манерах, Алекс легонько прошелся по ним плетеным кожаным поясом от ее платья, а потом долго любовался их сладостными содроганиями, которые могли бы лишить рассудка святого, вздумай он обслужить юную деву с аналогичным рвением в промежутках между подвигами ради спасения души.

Потом они долго лежали рядом, не разговаривая, не шевелясь. Ощущение бессмысленности накатывало, как легкая тошнота при взлете пассажирского лайнера. В который раз Алекс задавал себе вопрос, какого черта делает в этом доме. «Ты ищешь женщину или ищешь отношений?» Врать самому себе было слишком затратно, однако и правда поднималась со дна с удручающей неторопливостью. Как всегда, он запнулся на слове «отношения». Никогда, никогда ему не удавалось выстроить то, о чем он в глубине души мечтал, или пусть не выстроить, но хотя бы сохранить имеющееся.

Что выбивало замковый камень? Его ненасытность в сочетании с распущенностью, стремление к разнообразию, к новизне. Распущенность – то ли самое слово? Он улыбнулся, поймав себя на мимолетном желании заглянуть в словарь. Неукротимое любопытство, постоянная готовность к экспериментам. Оно или не оно? Способность в любой момент без смущения скинуть одежду. А как иначе работать натурщиком?

Случалось, после сеанса ему делали предложение. Однажды он решил принять его… и принимал две недели подряд. От разных женщин. Хотел проверить себя на предмет наличия нравственных принципов. Таковых не обнаружилось, и некоторое время Алекс чувствовал себя обескураженным, правда, не до такой степени, чтобы предпринимать какие-то действия для совершенствования своего морального облика.

«Ты всегда был таким?» – поинтересовалась одна из случайных подруг, зевая и потягиваясь в постели после жаркой ночки.

«Каким?»

«Безразлично с кем. Безразлично где. Безразлично как».

Он сел, отыскал взглядом одежду.

«Ты действительно не придаешь этому никакого значения?» – она перевернулась на бок, чтобы было удобнее наблюдать за его передвижениями по комнате.

Джинсы, сигареты…

«Я действительно не придаю этому никакого значения».

«Почему? Объясни, сделай милость. Страсть как интересно. В жизни не видела более развратной скотины, чем ты».

Это прозвучало с таким явным одобрением, что обижаться было верхом идиотизма. Алекс пожал плечами.

«Какая разница, что происходит с телом?»

«То есть секс в твоем представлении – это занятие для тела? Только для тела, не для души?»

«Бывает, что и для души. Но редко. В основном для тела».

«Вот теперь, – глаза ее стали холодными как льдинки, – я скажу, что ты и вправду скотина».

«А кого ты хотела снять на одну ночь?»

«Справедливо. – Она тоже встала. – И в меру обидно».

Подошла к нему – высокая, стройная, обнаженная, – взялась обеими руками за пряжку его только что застегнутого ремня.

«Так тебе без разницы, ЧТО происходит с твоим телом? Кому дать, кого взять… А зарабатывать таким образом ты не пробовал?»

«Нет».

«А если я заплачу тебе за эту ночь? Ты ведь нуждаешься в деньгах, правда? А работать не любишь. Иначе не занимался бы тем, чем занимаешься – не позировал бы в студиях. Так что, сговоримся?»

«За секс я денег не беру. Именно потому что не придаю ему никакого значения. Мы ходим по кругу».

Он снял ее руки со своих бедер и направился в коридор, но она удержала его за пояс.

«За секс не берешь? А за что берешь? – По всей видимости, она твердо решила вывести его из терпения. – Ты меня заинтриговал. Какую из своих услуг ты считаешь платной?»

«Уроки французского».

«Ты говоришь по-французски? – Брови ее взлетели вверх. – Tiens, sans blaque?[1 - Кроме шуток? (фр.)]»

«Mademoiselle, а vos ordres».[2 - Мадемуазель, я к вашим услугам (фр.).]

«И показываешь себя за деньги школярам. – Она смерила его презрительным взглядом. – С таким-то произношением».

Он пожал плечами: «Et pourquoi pas?»[3 - А почему бы нет? (фр.)]

«Cochon!»[4 - Свинья! (фр.)]

Алекс и не подозревал, что подобный абсурд может обладать тонизирующим эффектом, однако все признаки были налицо. Жгучее желание как можно быстрее покинуть этот дом и эту женщину сменилось желанием не менее жгучим задержаться еще на часок, чтобы отыметь ее, как она того заслуживала. По совести, он не считал, что показал класс минувшей ночью. Дама не произвела на него особого впечатления, он согласился, только потому что не отказывал в это время никому. Но тут случайная подруга начала открываться ему с новой стороны.

Стоя посреди комнаты в напряженных позах, они напоминали одновременно и танцоров, застывших в ожидании музыки, и воинов, изготовившихся к бою.