Тени утренней росы

Двое туристов фотографируются возле корявого обугленного ствола дерева, безмолвного свидетеля тех трагических событий. Если бы защитники монастыря могли предположить… впрочем, это уже праздные размышления, не заслуживающие упоминания.

Я медленно иду по длинной крытой галерее: с одной стороны расположены двери в кельи монахов, с другой – многочисленные арочные проемы, в каждом красуется керамический горшок с цветущей геранью. Греки просто обожают герань, и она, в свою очередь, чувствует себя здесь весьма неплохо. Мне попадались кусты в человеческий рост.

Любопытная деталь: при определенном ракурсе оштукатуренные, местами облупленные стены цвета песчаника кажутся розовыми. Причуды ли освещения тому виной, или специальные добавки к штукатурке, в любом случае выглядит это потрясающе.

Слегка ссутулившись, то и дело отбрасывая со лба длинную челку, Нейл рисует фасад кафоликона, а я наблюдаю за ним с лестницы, ведущей в помещение музея.

Фасад со сдвоенными колоннами, классическими порталами, двойным фронтоном с резными рельефами и доминирующей над всем этим двухъярусной звонницей в три звона очень хорош. В отличие от других построек монастырского ансамбля кафоликон не пострадал в результате взрыва, поэтому за всю историю своего существования ни разу не подвергался серьезной реставрации. Фактически он сохранился в первозданном виде – с конца XVI века до наших дней.

Повсюду, где мне встречается знак креста, это именно равносторонний крест – такой, как в усыпальнице. Я уже обратила внимание на то, что и Нейл носит на шее точно такой же крест, но все никак не могла выбрать подходящий момент, чтобы выяснить почему.

«Ты слишком много думаешь, дорогая, – любит повторять моя матушка, – дай голове отдохнуть». Но, поверьте, моей бедной голове не до отдыха, когда со мной этот парень. Как мы здесь оказались?.. Почему мы вместе?..

– Можно взглянуть? – спрашиваю я, останавливаясь в двух шагах, чтобы у него была возможность ответить и «да», и «нет».

Видно, что он устал, отсидел себе все места и в принципе не прочь размяться. Он протягивает мне папку:

– Пожалуйста.

Присев на ступеньку, я начинаю перебирать их – рисунки, выполненные простым карандашом на плотной бумаге, – и чувствую, как волосы встают дыбом. Его рисунки… О нет, это не пижонство и не развлечение. Это работа настоящего профессионала, это кровь и пот – линия, оживающая под карандашом, фантазмы, прорастающие из обыденной реальности, – это слезы гения.

– Боже! – только и сумела выдохнуть я.

Покусывая травинку, он наблюдает за сменой выражений моего лица.

– Тебе правда нравится?

– Не то слово. Ты мастер. А маслом ты пишешь?

– Иногда.

– Твои работы продаются?

– Некоторые да, некоторые нет.

Он переносит на бумагу наш повседневный мир и населяет его мифологическими персонажами, питающими созидательную энергию человечества.

– Я бы посмотрела другие твои работы, если ты не против.

– Конечно. Никаких проблем. Сегодня, помнишь, мы собирались в Элефтерну, а завтра или в любой другой день…

Он готов показать мне свои работы. Привести меня в свой дом в Хора-Сфакион. Это несколько преждевременно и не совсем прилично, но с другой стороны… Почему бы и нет, Элена? Почему бы и нет?

– О, я думал, ты знаешь, – роняет он в ответ на мой вопрос о кресте. – Квадратный крест, обычный, свастика или с крестами на концах, с незапамятных времен символизировал полноту власти. Этот крест, сам по себе или заключенный в круг, был главнейшим символом на минойском Крите и предназначался для Великой Богини и ее сына-Царя.

– Ты имеешь в виду богиню плодородия?

– Великую Мать: Рею-Кибелу, Тиамат, Исиду, Инанну, Иштар, Деметру. Ты не будешь записывать, нет? – Глаза его вспыхивают, как драгоценные камни. – Цереру, Кали, Керридвен…

– Достаточно, – произношу я тоном школьной учительницы. – Считай, тебе удалось произвести на меня впечатление. Серьга в левом ухе тоже символизирует полноту власти? Или сознание собственного величия? А браслет на руке?

– Тебе не нравятся мужчины, которые грешат пристрастием к ювелирным изделиям. – Он смеется, играя браслетом. – А я вот, представь, не могу себе отказать. Думаю, я унаследовал это от своих ирландских предков.

Англичанин ирландского происхождения. Боже, ну и дела! И в то же время я отдаю себе отчет в том, что передо мной необычайно элегантный человек. Элегантный во всем – в мимике, движениях, манерах. Это качество у него врожденное, как форма черепа.

Дорога на Элефтерну ничуть не лучше остальных – тех, что ежедневно заставляют меня впадать в полуобморочное состояние. Ограждения? Как бы не так! Наоборот, в некоторых местах, на особенно крутых подъемах или поворотах, зачастую можно увидеть характерные сползания грунта на обочине со следами отчаянной пробуксовки. И вот уже ваше воображение живо рисует вам душераздирающие картины аварий со смертельным исходом.

На Нейла все это, похоже, не действует. Его «ямаха» идет впереди со скоростью шестьдесят километров в час и, только я начинаю притормаживать, нарочно съезжает к самому краю, чтобы у меня появился повод пуститься в погоню, выражая свое возмущение при помощи звуковых сигналов.

Современная Элефтерна – это обычная греческая деревушка с кривыми улочками, белыми домиками, деревянными дверцами и ставнями, выкрашенными в синий и коричневый цвета, открытыми дребезжащими фургончиками, с которыми то и дело приходится разъезжаться в самом узком месте улицы, ленивыми остромордыми собаками, смуглыми коренастыми мужчинами, занятыми какими-то своими делами, и такими же смуглыми морщинистыми старухами, с ног до головы одетыми в черное.

На обочинах в пыли копошатся куры, дремлют на солнышке тощие греческие кошки. По переулку между домами одновременно может пройти только один человек. Искривленные каменные лесенки, увитые цветущей бугенвиллеей балкончики и цветы. Повсюду цветы в больших и маленьких гончарных горшках. Цветы на лестницах, цветы на подоконниках распахнутых окон, цветы прямо на улице перед домом. Красота!

Перед нами возвышается одна из самых неприступных критских гор. На ее крутом склоне, поросшем кустарником и дикими оливами, уже можно разглядеть руины античной Элефтерны. Цель близка. Осталось только добраться до перевала, обогнуть еще одну бездонную пропасть, взобраться на последний отвесный склон. Словом, все как всегда.

– Времена расцвета этого города относятся к геометрической эпохе, семь-восемь тысяч лет до нашей эры, – говорит Нейл, слезая с мотоцикла на площадке для парковки, откуда начинается пешеходный маршрут. – Ты можешь представить себе подобную древность?

– Мм… Это не так просто, однако благодаря стараниям сэра Артура Эванса человечеству уже более века известно о том, что первая европейская цивилизация зародилась на критской земле.

Взявшись за руки, мы идем по взломанной щербатой дороге, если только это можно назвать дорогой, к полуобвалившейся башне, которая простояла здесь под натиском дождя и ветра немногим меньше десяти тысяч лет. Это вершина горы, выше уже некуда. Более-менее отесанные плиты из серого камня, между которыми проросла жухлая трава, чередуются с бесформенными нагромождениями из осколков разного размера и каменной крошки, так что, выбирая, куда наступить, я в который раз мысленно превозношу производителей обуви «ECCO».

– И это еще не все, – продолжает Нейл, неутомимо перепрыгивая с камня на камень. – Крит называют родиной Зевса. Именно здесь, согласно древнейшей версии известного мифа, был рожден, а затем растерзан юный охотник Загрей[12 - Загрей – буквально «великий охотник», «великий ловчий». В греческой мифологии одна из архаических ипостасей бога Диониса, сын Зевса Критского и богини Персефоны. По приказанию богини Геры титаны выследили Загрея и напали на него, намереваясь убить. Некоторое время он боролся с ними, превращаясь то в дракона, то в тигра, то в быка, но в конце концов, подстрекаемые Герой, они растерзали юношу. Зевс в ярости низверг титанов в Тартар, опалил мать титанов землю страшным пожаром, а затем послал на нее потоп. Образ Загрея вошел в теогонию орфиков, которые связывали с ним целую систему философско-мифологических идей. Загрею были посвящены орфические таинства. Ряд мифов связан с воскрешением Диониса-Загрея, сердце которого спасла Афина. У автора IV века Фирмика Матерна содержится подробный рассказ о растерзании Либера-Загрея, сына критского царя Зевса.], первое воплощение Диониса. Отсюда же в Аттику явилась богиня Деметра в поисках своей похищенной дочери Персефоны, или, правильнее сказать, Коры.

– Загрей? – Я спотыкаюсь, но Нейл вовремя подхватывает меня под локоть. – Мне всегда казалось, что это несчастье произошло с ним неподалеку от Олимпа.

– Это более поздняя версия. Я же говорю о древнейшей. Фирмик Матерн в сочинении «О заблуждениях языческих верований» рассказывает о том, как критский Дионис-Загрей был разорван на части, сварен в котле и съеден титанами. По его словам, критяне ежегодно устраивают поминальный пир, на котором разыгрывают драму страданий этого мальчика. Правда, съедают они при этом не человека, а быка.

– Но Дионис не умер.

– Конечно, нет. Согласно Эпимениду, царь Минос сочинил ему следующий панегирик: «Не умираешь ты, но предстаешь для жизни вечной».

– Но в Афинах тоже существовали подобные праздники.

– Ты, как всегда, права. – Легким поцелуем (впервые!) он касается моей щеки, и я краснею, как девчонка. – Они назывались ленеями, что в переводе означает «праздник неистовых женщин», и приходились на день зимнего солнцестояния. Во время этих праздников также разыгрывались смерть и воскресение бога урожая Диониса. В изначальном мифе не титаны, а неистовые женщины из свиты ревнивой богини Геры разрывали юношу на части и поедали его.

Память у него потрясающая. Может, он историк или этнограф? Что, кстати, мешает мне спросить?

Друг за другом – Нейл впереди, я сзади – мы тащимся по раздолбанной дороге (ширина ее в некоторых местах не превышает трех метров), а справа и слева шелестят листвой верхушки растущих ниже по склону деревьев. Мы шагаем вровень с верхушками деревьев! Если вдуматься, это впечатляет.

Чтобы попасть на тропу, убегающую вниз по склону к руинам Элефтерны, нужно обогнуть сторожевую башню, причем уже не по дороге, а по каменистому выступу метровой приблизительно ширины, и тут я прихожу к выводу, что этот аттракцион мне не под силу. Пройти здесь? Справа стена, слева обрыв… господи, да мне и на карачках здесь не проползти. Эти древние греки просто маньяки. Взбираться на такую высоченную гору, а взобравшись, еще играть в акробатов под куполом цирка.

– Давай руку. – Нейл смотрит на меня с безмятежной улыбкой сумасшедшего. – Пойдем.

Если вы думаете, что мы, держась друг за друга, по-быстрому миновали опасное место и начали спуск к развалинам, вы заблуждаетесь. Мы действительно со всеми необходимыми предосторожностями прошли ровно половину пути, после чего застыли, как истуканы, на самом краю обрыва, чтобы полюбоваться панорамой долины, а заодно дать ветру хорошенько растрепать наши волосы и надуть рубашки, как паруса.

– Нейл, – взмолилась я, чувствуя, как повлажнели ладони, – идем же.

– Смотри, – прошептал он в ответ.