Байкал. Книга 6

Я не стал напоминать ему, что в том, Ивус отправился к праотцам до срока, виноват и он, потому что всякий раз на эти упрёки он отвечал:

– Я лишь орудие в руках Судьбы не более того. Ивус погиб бы и без моего вмешательства седмицей раньше, седмицей позже.

– Страшно быть орудием чьей-то смерти. Или нет?

– А просто убивать не страшно?

– Страшно, наверное, но я никого не убил. И никого не толкнул на это.

– Уверен?..

В-общем я поспешил отсюда, я не хотел уже здесь оставаться, не хотел, чтобы меня застала Арит, которая неизменно разглядывает меня, касается невзначай, даже подмигивает тайком. Мне это было противно потому, что я знал ей цену, как и все мы, но Мировасора не смущала низость Арит. Он так и говорил о ней: «Хорошо приблизить подлого человека, и пользоваться им, заставив считать, что он обязан тебе». В душе Мира, где всё взвешено и рассчитано, это укладывалось вполне. Как укладывалось поражение в битве против Ария.

– Мы ничего не теряли, кроме жизней людишек, но кому они интересны? – легко говорил он. – А в результате мы или победили бы и прикончили Ария и всю их байкальскую банду, или, как теперь, объединились. В любом случае, я достиг того, чего хотел.

– А если бы убили тебя?

– Кто бы меня убил? Агори? Никогда. А остальных ты раньше бы прикончил. Разве не так? Ты ведь так и сделал, когда увидел, что они побеждают. Нет-нет, Орсег, дружище, я выигрывал в любом случае.

Сейчас, мгновенно вспомнив всё это, я заторопился уйти. И уже вышел, но на высоком крыльце меня догнал Агори.

– Орсег!

– Ты что? – удивился я, мы только что простились наверху.

– Орсег, возьми меня с собой.

– Куда? – удивился я. – В океан?

– Нет… хотя бы в Рим. Там теперь и Эрбин.

– Они собираются уезжать.

– Далеко?

– Думаю, искать нашу пропажу, Аяю.

– Странно, что Арий её не ищет.

– Тебя волнуют его странности? Меня нет. Мне вообще безразличен и он и всё, что он делает, особенно ныне, когда он отдельно от Аяи. Он не ищет, тем лучше для нас. Сбираться тебе надо? Или хотя бы Мировасору сказать?

– Я сказал Миру, да он знал, я давно ждал случая уехать. Отнеси меня в Рим, больше и некуда. Не к Басыр же мне проситься… я не очень-то доверяю ей, думается, она, если и сделает что-то, так заманит в ловушку. Она похожа на тихого, терпеливого паука. И не нападает вроде, а затягивает, в паутину виток за витком, дёрнуться захочешь… а из тебя, оказывается, уже кровь сосут. И выпустит только, когда насытится. Вот как Эрбина. Ей от него больше ничего не надо, поэтому он уехал.

Я посмотрел на него.

– Мы все не самые лучшие люди, из созданных когда-либо Творцом.

– Иногда я сомневаюсь, что мы созданы Творцом… То есть, по Его Образу. Обычные люди – да. Хотя тоже… дерьмецом от некоторых душ несёт изрядно. Но мы вовсе… точно неудавшиеся поделки.

– Странные у тебя появились мысли за эти два века.

– Вначале война, которую затеял и, ни мгновения не сумняшись, осуществил мой наставник, товарищ, тот, кого я ценил как отца. Потом я оказался здесь, среди этих… людей, где Мир чувствует себя, словно он здешний, плоть от плоти, а ты видишь, какие у них тут нравы и обыки, и он свой среди них при том. Как плохо мы порой знаем тех, кого считаем близкими.

– Полагаю, мы ошибаемся, когда начинаем считать их близкими, – сказал я.

Агори посмотрел на меня, но не стал соглашаться или спорить. Он просто попросил погодить на берегу реки, и, пока я, не спеша, дошёл туда, он уже догнал меня. Мы взялись за руки и шагнули с берега. Уже через несколько мгновений, думаю, непростых для сухопутного Агори, которому пришлось задержать дыхание и зажмуриться, мы выходили на берег Тибра в предместьях Рима. Он не устоял на ногах и упал на колени, едва не теряя сознание. Я сел на траву на берегу, давая ему возможность отдышаться.

– Напрасно ты не дождался Вералги, с ней тебе было бы проще.

– Проще… может быть. Иногда лучше пролететь через стены воды длиной в тысячи вёрст, чем пытаться не ответить на тысячи недоумённых вопросов, которыми засыплет меня Вералга, пытаясь понять, с чего это мне вдруг надоела жизнь рядом с Мировасором. Но, думается, это была самая большая моя ошибка – отправиться с ним… вернее, с ними, всё время забываю об Арит…

– А зря! – засмеялся я. – Думаю, она имеет большое влияние на Мира.

Но Агори покачал головой, опуская рядом со мной:

– Нет… они просто похожи. И очень подходят друг другу. Как Арий и Аяя… Слушай, здесь одеваются-то не так, как… штанов не носят. Одежу бы местную раздобыть… – поговорил Агори, оглядывая себя.

– Аяя и Арий вовсе не подходят друг другу, он захватил её, обманул и завладел, затуманил ей голову, когда выкрал из Кеми. И даже раньше, когда обращал, ты ведь знаешь, как мы всегда относимся к тем, кто открывает нас… мало тех, кто не помнит, как это было и с кем.

– Те, кто говорит, что не помнят, просто лгут, – сказал Агори. – А ты сейчас сердишься от ревности, как обычно.

– Я найду её, и тогда будет видно, кто ей больше подходит.

Агори посмотрел на меня.

– Не затейте только новой войны, – сказал он, покачав головой.

Признаться, я вообще не подумала, что обо мне будут беспокоиться. Не Огнь, он, конечно, но он озлиться, обнаружив, что меня нет, быть может, даже броситься догнать из привычки, и от той же злости, что я ушла, что осмелилась это сделать. Ушла после того, как он запретил мне даже спать ложиться отдельно. Конечно, он будет зол, и, думаю, даже способен убить меня…

Вот так я чувствовала, когда приняла помощь Того, Чью помощь принимать нельзя никогда. Ни в отчаянии и безысходности, в которую вдруг обратилась моя жизнь, некогда полная любви и смысла в каждом дне и каждом миге. И вдруг утратила всё это, истощилась, как истощаются шахты. Я настолько опустошилась, выгорела, по-настоящему перестала существовать, что…

Теперь я была пуста, как такая брошенная шахта, и я была в лучшем месте, которое возможно вообразить. Я опомнилась через несколько дней, а может быть, пошёл год или несколько лет. Я была совершенно не в себе, или, правильнее сказать, я перестала быть собой, потому что без Арика, без моего Огня, я потеряла всё, потеряла сама себя. А как можно продолжать жить, когда не чувствуешь даже саму себя? Так что здесь, в этом раю, я была скорее мертва, чем жива. Учитывая, что из-за Печати Бессмертия я не могу умереть, как все люди, я омертвела вот так: тело живо, души нет…

Рассветы и закаты, плескающий прибой, тихие, будто невидимые слуги, платья из тонкой светлой ткани, мягкие туфли без задников, в которых легко ходить здесь всюду, не уставая и не страдая от жары, волосы мне заплетали в простые косы, украшений я тоже не носила, я даже не смотрелась в зеркало, так что, может быть, я теперь и выгляжу как-то иначе, я забыла об этом думать. Я не помню даже, как я ела и что, дни протекали похожими друг на друга, как бисер одного цвета, потому что даже погода не менялась. Нельзя быть мертвее, чем я стала теперь…

Можно! Можно, Аяя! Ты была мертвой бесчувственной, я – терзаемый болью, потому что с меня словно была содрана кожа, и вдобавок вырвано сердце. И как я довёл до этого? Как? Как я мог слышать то, что всё время рождалось в моей голове. Главное, зачем я это слушал? Почему я вёл себя, как безумец? Я разрушил всё, что было и крепло между нами тысячи лет. Сколько ушло на разрушение? Я действовал медленно, но наверняка. И если она сбежала вот так, то возненавидела меня. Не могу представить, что теперь в её душе, если после всего она, Аяя, Аяя! перестала любить меня.

Как же больно! Как больно! Даже, когда сожженный и изуродованный с гниющей плотью, едва не отваливающейся кусками с моего тела, я шёл тысячи вёрст, я шёл и дошёл потому, что она ждала меня. Несмотря ни на что, ждала меня. Я это знал, я чувствовал это сердцем.

Ныне же вокруг меня был холод и темнота, потому что Аяи не было рядом. И она не ждала меня нигде, она не хотела больше никогда меня видеть, поэтому сбежала так…

…Да, так, как дрянная воровка! Как воровка! Я не могу этого вынести, она сбежала, не сказав ничего, не сказав даже: всё, не люблю тебя, не хочу больше видеть, ухожу…

…Как бы она сказала, она знала, что будет за этим…

…Что будет?! Что?! Да! Потому что она моя! Она моя! Моя была и будет! Кто сделал её предвечной?! Я! Я! И она не смела отворачиваться от меня!..

…Ты и теперь ничего не понял. Ты ослеп и оглох, потому что открыл свою душу, свои уши яду, тут же влившемуся внутрь и заполнившему тебя до краёв, вытесняя всё живое и настоящее, что там было прежде…