– Интересно, кто он? – сказала я, отходя от ложа.
– Судя по оружию, не из простых, – сказал Боян, а Исольф кивнул. – А раз так и мы его не знаем, то, скорее всего он из Брандстана.
– Тогда отвезём его в Брандстан завтра.
– Ещё и наградят, – засмеялся Боян, – если он знатный хакан.
Все мы засмеялись, я тоже улыбнулась:
– Сложен он… Красивый.
– Я уже ревную, – шутя, сказал Боян.
– И я! – подхватил Исольф.
– Да ну вас, напились уже! – смеясь, отмахнулась я. – Я пойду спать.
Вскоре все уже спали и даже храпели вповалку. Мне же ночлег был утроен выше этажом на застланном сеном и шкурами деревянном настиле. Я уснула под успокаивающее сопение моих ратников.
На рассвете я проснулась первой, спустилась вниз, на воздух, умылась ледяной водой, в бочке для дождевой воды, стоящей во дворе, уже появилась корочка льда и ледяная глазурь на стенках. Надо будет, уезжая перевернуть, зима скоро, разорвёт в морозы…
В горнице, где спала вся моя свита, густо пахло шкурами и мужскими телами, не мытыми два дня, дружный храп сотрясал бревенчатые стены. Огонь в очаге прогорел – проспали черти. Я подложила хворосту, там ещё тлели угольки и когда ветки занялись и затрещали, сунула несколько поленьев. Скоро тепло опять поплыло по дому, а спящие перестали ёжиться.
Я расчесала и переплела косы, а мои молодцы даже не пошевелились, вот леший заберись, укради меня, они и не заметили бы, куда я делась.
Потом я тихонько подошла к больному, тронула его лоб. Нет, не горячий. Вот и хорошо, значит, раны не заражены. И вдруг, просыпаясь, он схватил меня за запястье, своей большой крепкой ладонью, не вырвешься.
– Кто ты? – спросил он очень тихо, голос немного хриплый, но глубокий густой, я будто слышала его когда-то, странно.
Под щетиной и грязью лица почти не разобрать, и темно ещё в этом углу, где он лежит. Это на меня свет падает от окна, а он в тени. Да и откуда мне его знать, просто, кажется.
– Никто, – так же тихо сказала я. – Я лечила тебя.
– Я что, сильно ранен? – он отпустил мою руку.
– Нет, но шрамы останутся, – я встала.
– Ты уходишь? Останься, чудная дева! – вдруг горячо сказал раненый охотник, приподнимаясь, думаю, если бы держал ещё руку, ухватился бы, хорошо, что выпросталась.
– Спи, ещё рано. Солнце восходит, – сказала я, отстраняясь.
– Ты сама как солнце, – тихо проговорил он.
Я улыбнулась его словам:
– Спи, охотник…
…Золотые лучи раннего утра заливали помещение. Я закрыл глаза, засыпая. Я во сне продолжаю видеть её, как она разбирает, расчёсывает свои упругие русые косы, блестящие лучах восходящего солнца… Мне было хорошо, так хорошо…
Я попал сюда после битвы с медведем. Я ходил и раньше на медведя и не раз, но впервые пошёл в-одиночку. Это, конечно, глупость, но…
А случилось всё так. Мы возвращались из Асбина от Ньорда, где на этот раз мы не воевали, а лишь охотились. Лесов хватает по всей Свее, но таких дремучих, как в Асбине ещё поискать. И дичи там, конечно, как нигде.
Приближённые алаи Ньорда, сам Ньорд, Торвард и Гуннар дружно восхитились, как я с одной стрелы свалил кабана.
И только Берси, усмехнувшись, пнул ногой мой трофей:
– Ха! Велика победа, прикончить затравленного зверя.
– Вот как!? – вспыхнул я, а остальные, изумлённые наглостью и несправедливостью его слов, открыли рты.
Выстрел был отменный – прямо в глаз, я на бегу убил вепря. И оспаривать это, значит не признавать очевидного. Чего он хочет?! Позорит меня перед другими? Зачем?
– Вот выйти на медведя один на один, и не с рогатиной, а с одним кинжалом … – продолжил усмехаться Берси.
– Ты сам-то ходил? – возмутился Гуннар.
– Так я и не Кай! Не хакан даже, как вы все, – ответил Берси, усмехаясь.
Это было похоже на пощёчину. Да что, похоже, настоящая пощёчина.
– С одним кинжалом? – повторил я.
– Кай, не слушай его! – сказал Торвард.
Ньорд усмехался, поглядывая на нас прищурив хитрые глаза, но не сказал ничего.
– Значит, с одним кинжалом, – повторил я.
Я понимал, что Берси нарочно, подначивает меня при всех, ожидая, что я дам слабину. Но не ответить я не мог. Очень глупо и рискованно, но отступить нельзя.
– Хорошо, Берси, я могу хоть сейчас… – проговорил я, стискивая зубы.
– О, нет! – воскликнул Ньорд, поднимая руки. – Ребята, так не пойдёт, только не в Асбине, ваши мальчишеские игры не на моей земле. Рангхильда меня со свету меня сживёт, если что с тобой сделается. Не-не! Езжайте в свой Брандстан, там и меряйтесь там… своей храбростью и дуростью.
Вот так я и пошёл на медведя один, но уже, конечно, на землях Брандстана. Надо сказать, что найти зверя уже была задача, хотя их водится в наших краях в огромном множестве. Но как нарочно я пробродил два с лишком дня без толку, ни одного зверя, даже следов, будто нарочно попрятались от меня. На ночлег я устраивался у костра, поснедав лепёшками и солониной и водой из ручья. Завернувшись в плащ, я смотрел на языки пламени, мне было тепло. Я засыпал быстро и крепко, просыпаясь от утреннего холода. Умывался, вычищал зубы, пил воду с мёдом, но не ел, натощак легче и идти, и биться, если придётся, наконец.
Едва на третье утро я снарядился, уже подумывая, не вернуться ли, до того глупо показалось это мое предприятие, из-за деревьев вышел олень с огромными ветвистыми рогами. Странно, что не сбросил ещё – скоро зима, последние дни дохаживает с этим украшением должно быть. Он повернул голову, глядя на меня большим красивым, отливающим радугой, глазом.
– Здравствуй, Лесной конунг, – сказал я вполголоса, боясь вспугнуть его. – Что скажешь?
Он повернул немного голову, кивнул царственной головой, снова посмотрел на меня и ушёл не спеша за деревья. Он ушёл так тихо, будто не ступал по земле. Будто он был не настоящий олень, а призрак. Или Бог, принявший вид оленя… Может, так и было? Ведь и того, как он подошёл, я тоже не слышал…
Я улыбнулся самому себе, восприняв это как добрый знак.
И верно: не прошло и часа, как я увидел бурую спину громадного медведя. Он точил когти, обдирая кору со ствола сосны, изрядной толщины.
Увидев до чего велик зверь, я почувствовал, как мороз, возбуждая, прошёл волной по моей коже. Оставить этого и поискать другого, поменьше? Но это было бы, по меньшей мере, глупо, сколько я ещё буду бродить по лесу? А главное, если я вышел на такого гиганта, значит, судьба сразиться именно с ним.