В стране слепых я слишком зрячий, или Королевство кривых. Книга 3. Том 2

Я посмотрела на него:

– Мне не было просто. Мне не было просто обнаружить себя беременной в одиннадцатом классе, и даже… мы ведь даже не были, как следует, знакомы с тобой… И смириться, и принять это, понять… принять ребёнка в свою жизнь, когда я не только не была готова, но и сама ещё не перестала быть ребёнком… – захотелось вдохнуть, вспоминать это всё было очень тяжело. Я не думала, что будет так тяжело… – И только в моей душе начал строиться дом для него, весь мой мир начал преобразовываться вокруг него, как…всё оборвалось, он погиб. Для меня он погиб, а не просто не родился. Тем более, после мне сказали, что детей больше не будет.

– А… как же? – он кивнул на мой живот.

– А это… чудо… Наверное, за то, что я так много потеряла. – Н-да… потери… теперь наш сын был бы… в четвёртом классе…

Марат вздохнул, захлопывая дверцу.

– Едем. К утру будем в Ленинграде.

Я улыбнулась:

– Я тоже называю Питер Ленинградом.

Да, мы ехали всю ночь, меняясь за рулём, и не давая спать друг другу, перекусили, в ночном кафе в центре какого-то маленького городка на границе Ленинградской области. Ужасные засохшие бутерброды с колбасой, кофе. Марат мучился от жажды, мы купили две бутылки красного вина и воду, и поехали дальше. Оставшаяся часть пути промелькнула почти незаметно, и только под утро уже смертельно хотелось спать, я буквально клевала носом, и ловила на том же Марата, который пил воду с вином всю дорогу. Наконец, впереди вместе с рассветом стали проступать очертания большого города. То есть не то чтобы стали как в сказке видны большие дома и белокаменные стены, нет, конечно, но ощущение приближения к большому городу становились всё сильнее с каждой сотней метров.

Через полчаса мы въехали на Московский проспект.

– Давай я сяду за руль, мне будет проще самой довезти тебя, чем командовать.

– А что так?

– Язык не ворочается.

Марат кивнул, усмехнувшись. Честно признаться, затуманенной усталостью головой соображать и ориентироваться в городе сложно, особенно если после восьмилетнего возраста ездила тут только в салоне лимузина или бегала по знакомым улицам пешком, а сейчас, за рулём по улицам со сложным, незнакомым движением, было очень непросто. Я долго кружила, злясь и теряя силы всё больше. И выехать на набережную Невы вместе с восходом солнца показалось мне хорошим знаком.

Я так давно не была в этой квартире, практически с момента покупки, так что даже проскочила арку, ведущую во двор, пришлось сделать круг, чтобы вернуться. Я не носила с собой ключ, конечно же, он был спрятан над притолокой двери, дверь была старой, деревянной с медной табличкой давно покрывшейся таким слоем окислов, что прочесть на ней было невозможно. Я не знаю, почему её не сняли те первые жильцы, что заселили квартиру доктора Елишева, которому она принадлежала и чья табличка до сих пор красовалась здесь, может быть, потому что тот самый доктор продолжал здесь жить, а может быть, были иные причины, но квартира была сделана коммунальной вскоре после Октябрьской революции, большие комнаты разделены перегородками, и так продолжалось до самого 1993 года, когда её выкупил какой-то нувориш, которых теперь уже перестали даже называть «новыми русскими», перегородки снёс, и начал было свой идиотский евроремонт, но к счастью, не завершил, убили его, как сотни таких, как он по всей стране. Н-да, целые новые кладбища засеялись за десяток лет этой самой «новой» русской жизни, вот такой за нами гнался вчера, сейчас, когда мы входили в парадную, это казалось нереальным, каким-то глупым сном.