В стране слепых я слишком зрячий, или Королевство кривых. Том 3, часть 4

– Вы слишком привлекаете внимание, Марк Борисыч, – сказал он мне. – Я пройду через главный вход, а вы извольте…

Я не спорил. С детства я привлекал внимание, сначала как сынок и наследник своих родителей и дедушек, а потом как красавец, об этом я говорю без ложной скромности, глупо отрицать очевидное, другое дело, что как видите, мне это скорее мешало, а никак не помогало в жизни, если даже моя жена до последнего времени влюблялась в кого угодно, только не в меня.

– Этих, кто спланировал ваше убийство, мы нашли, – сказал Радюгин, посмотрев на меня.

Признаться, меня не слишком это интересовало, я думал о чём угодно, но не о том. Поэтому я лишь рассеянно кивнул.

– Но заказчики здесь, Марк Борисыч, в Москве. И даже… – он посмотрел на меня. – Вы меня слушаете?

Я кивнул.

– Да-да… я не сомневаюсь, что заказчики в самом Кремле, я не дурак, – сказал я.

Я давно просчитал до номера кабинета, кто послал тех, что воткнули мне нож в спину, при моей способности к анализу мне это не составило труда, я знал это уже когда летел из Нальчика в Питер, я нарочно отвлекал себя этими мыслями, чтобы не думать о том, что с Таней. А сейчас я даже написал на салфетке фамилии тех самых обитателей этих кабинетов и показал Радюгину. Он даже не кивнул, зная, что это излишне.

– Но… Николай Иваныч… честно сказать, меня сейчас это мало волнует. Моя жизнь вообще не важна, лучше займитесь ими ради безопасности тех, кто и правда важен, потому что врагов, конечно, надо держать поближе, но следить за их руками, как говорится. А у меня другие заботы сегодня.

– Я понял. Как Татьяна Андревна? – спросил он, всегда хорошо понимал меня.

– Плохо. То есть прооперировали, но пока… А главное не в этом… – я посмотрел на него. – Мне нужны будут люди, Николай Иваныч.

– Когда?

– Ну… пара месяцев понадобиться, думаю, для окончательной проработки деталей.

– Два месяца – это лучше, чем неделя, как в Петербурге.

– Тогда был форс-мажор, теперь нет. Уже нет, я опоздал, – сказал я. – Но крови теперь будет больше.

Он долго молчал, вытащил сигареты, предложил мне, и я не отказался. Да, не очень-то у меня получается бросить…

– Это необходимо?

– Абсолютно.

– Если бы на вашем месте был кто-то другой, я бы решил, что человек зарвался. Но… вам я доверяю. И даже не спрашиваю, почему надо больше крови.

– А я могу объяснить, – сказал я, с удовольствием затягивать сигаретой. – Когда Зло овладевает человеком до самого дна, его уже не спасти, остаётся только стереть его с лица земли, чтобы он не служил распространению Зла. Как чёрную плесень.

– Довольно смело.

– Нет. Я напрасно столько времени медлил, надеясь, что успею, что разберусь позднее. Таня оказалась страшно больна, и… – я потёр лоб, тяжело было говорить об этом. – Словом, я потерял инициативу, Николай Иваныч, а в любой войне это гибельно. Из-за этого пострадала моя жена. И погиб мой ребёнок. И нас ограбили самым циничным образом, отняв то, чего ещё не воровали у людей прежде. Теперь, возможно, где-то в богомерзких лабораториях Вито полным ходом идёт создание клона Тани. Или искусственно сфабрикованного ребёнка из её клеток и клеток Вито. Ничего более отталкивающего и чудовищного я и представить не могу.

Радюгин с изумлением смотрел на меня.

– Ну… я и не подозревал… Я думал, он озабочен другим.

– Он безумец. И все его клиники – отвратительное безумие. Там фабрикуют и торгуют детьми, и женщинами как инкубаторами…

– Вы против ЭКО?

– Господи, нет. Я не против ЭКО и прочего прогресса, пока он не начинает спорить с Богом. Пока не использует тело человека, которое есть Храм, как поле для экспериментов и противоестественных опытов.

– И где грань?

– В человеческой душе. Как и всегда грань между Светом и Тьмой. Человек с раннего детства понимает всё об этом, а потом учиться обманывать себя, прислушиваясь к Лукавому. А тот сначала говорит шёпотом, и постепенно вползая в ум и сердце, начинает диктовать, полностью заглушая в человеке изначальное, вложенное Богом. Ибо все мы созданы по Его Образу и Подобию.

Радюгин долго молча курил, глядя на меня, сквозь дым.

– Вы это из венчальной молитвы вынесли?

Я посмотрел на него, качая головой:

– И об этом знаете…

– Ну, а как же, сами понимаете, такая работа, – он пожал плечами. – Это… это изменило ваши отношения с женой?

Я засмеялся:

– Ещё бы! Секс стал ещё слаще.

Радюгин тоже засмеялся, качая головой.

– Я серьёзно, – сказал я, чувствуя, что он не верит. – Попробуйте, обвенчайтесь.

– Да у меня всё хорошо в этом смысле.

– Так и у нас было хорошо, даже сказочно. А стало… как… ну я даже не знаю… Одним словом, обвенчайтесь, Николай Иваныч. Как зовут вашу жену?

– Не поверите, – захохотал он, роняя пепел с сигареты. – Татьяна!

– Да, редкое имя, – захохотал и я.

Отсмеявшись, мы занялись нашими делами. И к утру я знал имена всех сотрудников клиник и лабораторий Вито. Он и наркотой успешно торговал под прикрытием медицинского бизнеса и малолетними проститутками, которых отправлял в Турцию, Таиланд и в старушку-Европу, конечно, тоже. А также торговлю детьми под видом усыновления вообще по всему миру. Так что Вито был не просто моим врагом, он был врагом человечества.

И вот сегодня, пока Таня ушла, а я доедал её обед, я открыл ноутбук со всеми обновлёнными данными о нём, включая денежные потоки, и в моём мозгу начал формироваться план действий.

Вернувшись, Таня сияла как бриллиант в рекламе Cartier.

– Нас отпускают домой, Марик! – сказала она почему-то шёпотом. – Буду приходить раз в неделю… Господи, неужели…

Я обнял её. Квартира на Поварской, куда мы вполне могли теперь переехать, сейчас была в разгаре ремонта и переделки, я не мог вернуться туда с Таней после того, как там топтали паркет подонки Вито, а после целая толпа милицейских и прокурорских, с любопытством перещупавших все наши вещи, даже Танино бельё, я это заметил по беспорядку в её комоде, а я хорошо знал, как у неё всё лежит там. Так что я всё выбросил, и теперь там всё переделывали. Конечно, можно было просто купить другую квартиру, или отправиться жить в одну из тех, что принадлежали когда-то дедушкам, но я не хотел, чтобы мы жили с Таней в пронафталиненых музеях, это первое. А второе, мне казалось, если мы насовсем уедем с Поварской, это будет похоже на то, что я отказался от детства. Может быть, и надо было это сделать, быть может, как раз пришло время, но я не был к этому готов пока.