Байкал. Книга 4

– Это… нехорошо, что он… что… Но как же… я без него-то теперь? Что же делать?..

– Не волнуйся, он умеет прятаться. И… вообще не бойся, ничего не бойся. И я тебя не брошу, во всём помогу, всё будет хорошо, спокойно носи ребёнка, ближе к родам видно будет, как поступить. Может, уедем куда, скажем, что вдова ты и… никто не станет пальцами тыкать ни в тебя, ни в ребёнка.

– Уедем? Злата на то надо, а я…

– О том не переживай, чего иного, а злата с избытком.

Аяя посмотрела на меня и хмыкнула, качнув головой.

– С избытком… ишь ты… Так много платит госпожа Арию за службу? Что же за госпожа такая?

Но говорить о Повелительнице Той стороны я не хотел теперь, чтобы не призвать ненароком, Она всегда слишком ясно слышала меня.

– Ты не знаешь Её и никогда не узнаешь, и не думай о Ней. Пошли Арику весь, что не держишь сердца, пусть прилетает, – сказал я, потрепав её по руке. – А теперь, поесть тебе надо, идём к нам, уж время обеда.

Но она замотала головой, и, отказываясь, отмахнулась:

– Ой, нет! Что ты, твоя-то госпожа тоже не слишком расположена ко мне. Я теперь боюсь, узнает, что я тяжёла, сгонит со двора вовсе. Могла бы, утопила, как кошку… Ты уж… не говори ей пока… ну, пока можно… Ладно?

Я притянул её на миг и поцеловал в макушку, пахнущую прелестно тёплыми серединками цветов.

– Не скажу, обещаю. Сейчас пришлю кого, еды тебе принесут.

…Эрбин ушёл к себе в дом, а ко мне из травы выбежали мои друзья – котята, что росли в той корзинке и теперь бегали по саду, таясь от хозяйки, как и их рыжая маленькая мать. Я села на траву, забавляясь с разномастными малышами, и услышала отсюда, как Зигалит распекает какую-то служанку, ах, нет, приказчицу, что та не взяла денег с постояльцев вперёд, та беспомощно оправдывалась… мне казалось, что слышу мышиный писк против рыка… Да, Зигалит лучше не попадаться под горячую руку…

Новый дом оказался, действительно, настоящим дворцом. Некогда он принадлежал царю, но он, ещё дед Кратона, отдал его в уплату какого-то долга купцу. Тот не осмелился жить в нём, и стоял дворец, охраняемый и ухоженный, многие годы, в ожидании того, что он сможет продать его опять какому-то царю или храму. Вот и явились мы, конечно, купец, не мог знать, что Дамэ приспешник Анпу, чья слава расходилась по Кемету громадными восхитительными волнами, но платил Дамэ достаточно, чтобы привлечь продавца.

Вот мы и получили его, этот просторный, светлый дворец, среди обширного сада, с тремя прудами, одной частью сада прилегающий к берегу реки, надо будет лодки завести… слуг понадобится, ой-ёй… Рыба так и сказала.

– Ох, Анпу, на челяди разорисся…

– Ничего, Рыба, не волнуйся, Богу не положено тесниться с бабкой в одной дому, – сказала Арит, выразительно взглянув на Рыбу.

Дамэ, очень довольный, поглядывал на нас, пока мы, раскрыв рты, озирались по сторонам, восхищаясь чудесным зданием. А восторгаться было чем: горницы, коридоры и залы были обширны, украшены расписанными колоннами, и мебель имелась под стать – всё массивное, раззолоченное, инкрустированное рыбьей и слоновой костью, синим стеклом, а кое-где самоцветами и перламутром, стены расписаны богато, как только во дворце фараона, и как будет в новых храмах, нужно было лишь разместиться, да застелить постели бельём. Каждый выбрал себе горницы, предоставив мне, конечно, выбирать первому. Но мне, честно сказать, было безразлично, какое помещение занять, я остался в первой же попавшейся горнице, достаточно просторной, смотрящей на север. Где именно и как разместились мои приближённые, я и вовсе не обратил внимания, только через несколько седмиц я заметил, что и Арит выбрала себе горницу отдельно от Дамэ.

Теперь я полетел на север, Повелительница сообщила мне, что там возник мор и много людей щедро косит Царица Того света, Она хотела, чтобы я взял там дань с тех, кто захочет получше устроиться в загробном мире, хитро обманывая их, ведь живым невдомёк, что Там все равны, и воздаётся по делам и мыслям, но не по деньгам, уплаченным жрецам и храмам.

– Зачем это, Царица? Ведь Ты же обманываешь их и как дёшево? Как рыночный балаганщик, – удивился я.

– Рассуждать станешь? – озлилась Она. – Ступай, исполняй и не смей перечить. Пусть платят, пусть готовятся к смерти заранее. А то любовь покупают, а смерть бесплатно приходит?

– Любовь купить нельзя, – сказал я. – То, о чём ты говоришь, к любви относится как таракан к орлу в небесах.

– Ничего, торгуют тараканами энтими по всему свету и не гнушаются. Пускай и за смерть, и за место в загробном мире платят!

Я был на севере в тот же миг, великолепный дар – вот так перемещаться по всему свету… И что я увидел? В моровой язве полгорода, вторая половина вот-вот заболеет, и вымрут все, что же я, теперь, когда сироты плачут над могилами родителей, а матери и отцы оплакивают детей, стану плату брать за обманное лучшее место на том свете?

– Эй, ты хто есть здесь? – спросил я крупного светловатого человека, с тоской взиравшего на очередную траурную процессию, двигавшуюся к кладбищу. Там собирались бальзамировать тело, какой-то богач почил.

– Я? – он разогнулся, оказавшись сразу на полголовы выше меня, здоровенный тип, я немаленького роста, а он и вовсе великан. – Теперь, пожалуй, воевода набольший, – ответил он, проведя рукой по лбу, словно отгоняя морок.

– Что ж, прежний – помер?

– Да, вон, несут, бальзамировать станут.

– Бальзамировать?.. – научил на свою голову… – Нельзя! И прикасаться к трупу – не сметь! Иди, прикажи, все помрут, кто тронет мертвеца! Обернули пелёнами и хороните, и могилу копайте глубже вдвое, чем всегда. Всё, немедля исполняй! И остальным скажи… И ещё… прикажи всем лекарям явиться к строящемуся храму Анпу.

– Анпу?! – восхищённо побелел воевода. – Ты… ты – Анпу?!

– Так и есть – сказал я. – Исполняй!

Меньше часа понадобилось, чтобы собрались местные лекари в будущем храме, чей громадный фундамент, размером с добрую площадь был уже готов совершенно, и теперь строительство остановилось из-за беды с заразой. Я вышел к ним, немного растерянным и даже испуганным, чего они ждали от Бога Смерти? Что я немедля заберу их всех, накрыв чёрными крылами в наказанье за бессилье перед страшной болезнью?

Но мои крылья были белоснежны и чисты. Таким я и вышел к ним, сияющим Богом.

– Анпу говорит с вами, а моими устами Богиня Смерти, Царица страны мёртвых, что широко распахнуло ныне свои врата. Смерть не жаждет так много жертв. Я послан помочь вам избежать покамест Её объятий.

Люди раскрыли рты в изумлении.

– Ты… Анпу, ты знаешь, как нам спастись?

Я в который раз пожалел, что я не Эрик, кудесник, способный победить даже моровую язву одним дуновением, но кое-что и я могу всё же.

– Я помогу вам. Смерть – не зло и не наказание, она ждёт всех в своё время, но не след идти до времени. Слушайте меня, и я научу вас, как поступать, чтобы спасти город от вымирания.

Я был прекрасен собой и убедителен, так что люди беспрекословно слушали меня и с восторгом исполняли всё, что я велел. Быстро усвоили всё, чему я учил лекарей, что велел городским властям, и простым жителям.

Они быстро сладили со страхом и растерянностью, и закипела работа. Я рассказал и показал, как и что нужно сделать, чтобы остановить, а после и победить заразу. И воодушевились люди и выполняли всё: отделили больных от здоровых, подрядили всех, кто был способен на уборку и мытьё домов и даже улиц, на сжигание всего, что принадлежало больным, и уже через седмицу здесь умирать стали меньше, а после и вовсе справились с напастью.

О, как негодовала моя Повелительница! Она рычала и ругалась хуже рыночной торговки, которую объегорила товарка, я терпеливо сносил Её гнев, ожидая, когда же Она выдохнется и умолкнет. Наконец, Повелительница Тьмы замолчала.

– Позволь сказать, Царица Тьмы?

– Оправдываться станешь, негодный раб, мерзавец! Червём могильным тебя следовало бы сделать, а не Ангелом Смерти! Паршивый прихвостень Жизни, раб Любви и прислужник людишек, всей этой тщивой ерунды! Как смел ослушаться и вылечить этот проклятый городишко? Моим именем исцелял, это что?! Я за златом послала тебя, а ты что принёс мне?

– Славу, Повелительница! – не смущаясь, произнёс я. – Честь, восторг и уважение! То, что стоит дороже злата в веках. Ты хотела победить Аяю, стать сильнее Любви, так зачем тогда пугать людей собой? Ты должна быть справедлива. Ты должна стать добра, чтобы люди со счастливыми улыбками шли к тебе, а не с ужасом и отвращением. Ненависть всегда слабее уважения, восторга и любви. Не мешай мне, и уважать тебя станут не меньше, но больше, чем всех прочих Богов. Не бояться, но уважать и чтить в веках, воспевая и воздавая почести не из страха, но по велению сердец, потому что сильнее и справедливее Тебя не будет.

Тишина повисла вокруг меня, похоже, Ей понравились мои речи.

– Что ж… – выдохнула Она. – Поглядим, что выйдет из этого…

Она молчала ещё некоторое время, словно продолжая размышлять над моими словами.

– А ретивый ты, не ошиблась я в тебе! – Она засмеялась. – Конечно, скорее хочешь к Аяе своей от меня улизнуть, потому и стараешься, но всё, что на пользу мне, мне на пользу. А ей, глупой девке твоей и невдомёк. Я вернула её девственницей назад, Арий, и каково тебе будет узнать, что к твоей Аяе ныне первым войдёшь не ты?! – Смерть захохотала оглушительно.

Как хорошо, что Она сама сторонится Аяи, словно боится её, теперь под Печатью Бессмертия Аяя недосягаема для Неё, и Она не хочет знать подробностей её существования, после того, как сделала всё для того, чтобы сделать её беззащитной и, как она думает, несчастной. Но у всего есть вторая сторона, Аяина слабость обернулась её же силой, то, что прежде выбивало из Аяиного сердца куски, омертвляя её душу, теперь было забыто, и она стала свободна и потому сильна, куда сильнее, чем раньше. Пусть пока она беззащитна и ещё не осознаёт собственной силы, но придёт время и она ощутит её. Скоро она станет матерью, а это всякую женщину делает Богиней… На душе у меня посветлело.

Я вернулся в мой дворец, где теперь за те дни, что я отсутствовал, многое переменилось: в саду были высажены свежие цветы, выровняли дорожки и посыпали свежими камешками, в прудах появились красивые рыбки и лотосы, павлины и аисты откуда-то взялись… а дом изнутри заполнился челядью, коврами, леопардовыми шкурами, множеством золотой посуды, зеркал, красивого, тонко вытканного и вышитого белья, скатертей и простыней, а также покрывал, и всюду стояли цветы, сильно пахнущие и такие же резко-красивые.