Байкал. Книга 2

– Это ты сладкая, – я зарыл лицо в её волосы, жмурясь от счастья и блаженства.

– Ох и баловник, Огнюшка! – она легонько оттолкнула меня спиной и ягодицами. – Ледяные руки-то, совсем застыл.

– Вот и согрей, моя печечка… – прошептал я, играя, скользя ладонями вдоль её тонкого гибкого тела.

Я всё же послушал, я, действительно, был голодный, да и она ждала меня с трапезой. Мы поели наваристой каши, жёлтой от масла, с распаренными ароматными сладкими ягодами, сладкой от мёда. Я запивал холодным молоком, от чего сочетание становилось ещё лучше.

– Горло не застуди гляди, – сказала Аяя про молоко. – Не то сипеть будешь, как в прошлую осень.

Верно, было со мной такое прошлой осенью, вот в такой же черностоп, почитай полмесяца я без голоса ходил.

– Недосуг, однако, простывать, Яй, – сказал я, облизывая ложку. – Надо мне в деревню за горою отправляться, нехорошая заразная болезнь там. Я недолго, дня на два.

– Как это «мне»? – Аяя посмотрела на меня. – А я что же?

– Нет, Яй. Там зараза, вся деревня, похоже, пропадает, не дам я тебе даже приближаться. Сам я знаю, как защититься…

– Ты знаешь… Так и я знаю, ишь придумал! Нечего, вместе пойдём, куда ты, туда и я. Что я сидеть тут и ждать буду от беспокойства помирать? Даже и не думай!

Я выпрямился, ну вот ещё, придумала, нечего и думать её с собой взять, там моровая язва и я возьму с собой её, чтобы…

– Послушай, Яй, только не спеши перебивать, – сказал я, приглаживая волосы. – Мне там холодная голова нужна. Я не должен думать, как бы мне тебя уберечь, я должен просто помочь людям и всё. Я быстро вернусь. Давай соберём необходимое, да и отправлюсь.

Она вздохнула, нехотя соглашаясь с моими резонами, и послушно помогла мне собрать всё, что должно понадобиться: инструменты, снадобья, колпак с прорезями для глаз, чтобы не вдыхать заразных испарений, перчатки с пальцами, из очень тонкой кожи, несколько пар, сжечь их после, и списки с усовников для лекарей местных, не моё дело за всеми ходить, моё – научить, как сделать, показать. А потом смотрела, как я одеваюсь, принесла вязанку и пушистой белой козьей шерсти, очень тёплую, связала на днях.

– Надень, самая тёплая из всех, – сказала Аяя, каким-то грустным голосом и лицо её бледно, растеряно даже.

– Нет, Яй, перепачкаю, сжечь придётся, нет, старое надену, что не жаль.

Она кивнула грустно и принесла две старых, чёрную и серую, повытерлись уже немного… Я обнял её на прощание.

– Яй, не грусти, со двора не уходи, тут тебе никто не страшен. Два дня и я буду дома.

Она посмотрела мне в глаза, чуть-чуть выгнувшись в моих руках.

– Огнюшка… – и коснулась щеки ладошкой тёплой. – Ты только себя-то береги, слышишь? Не суйся в опасное, помни, что убить тебя можно, болесть то же оружие, не хуже стрел…

Я увидел, что у неё слёзы в глазах, чуть сморгнёт и потекут.

– Ну ты что? – я притянул её к себе, податливую, прильнувшую всю ко мне.

– Не знаю… не могу без тебя-то, Огник… Огник… вертайся поскорее.

Я поцеловал её так, как мне хотелось, как хотелось, чтобы остаться… Будто, чтобы часть меня хотя бы, если не могу весь, осталась дома. Вот как люди воевать уходят от жён?..

Она смотрела с крыльца, как я выводил коня, как седлал, как садился, стояла, обняв саму себя за озябшие плечи. Я привязал тороки, проверил ещё раз и обернулся снова на крыльцо, на замёрзшую, на ледяном ветру Аяю, белые «мухи» уже появились в злых порывистых потоках ледяного ветра. Я шагнул к ней, оставив коня, и правда, чувство, будто я на год уезжаю, с чего такая тоска сердце давит? От мглы и погоды, должно…

…Огник уехал, а я взялась плакать. И что лились глупые слёзы непонятно, подумаешь, на пару дней уехал, не первый раз и даже не в десятый он уезжал по таким делам, да и в город ездил без меня, никакой тоски я не ощущала, чего ж сегодня-то в слёзы кинулась? Будто тяжкие предчувствия всех последних месяцев теперь приблизились ко мне и давят и холодят осенним ветром и мглой, низкими тучами, здесь, высоко над Морем даже цепляющиеся за деревья и порой днями висящие без движения со своими холодными дождями, выливая их в нашем лесу.

Наплакавшись, я решила, что пора выйти из дома и хотя бы кур покормить, скотину проведать, всё это, чтобы перестать тосковать, хотя бы перестать думать, а там, может книги помогут, так обычно… Надела душегрею, платком перевязалась накрест, тёплые чулки, одевалась обстоятельно только, чтобы чем-то себя занять, чувствовать себя как обычно, не думать, что за причина у моей тоски-назолы…

Глава 5. Вьялица

Я страшно замёрз, даже инеем-куржевиной покрылся, поджидая Аяю, после того как увидел, что Арик проехал мимо меня в сторону небольшой, но достаточно отдалённой от скалистого леса деревни. Пришлось мне наслать на бедняг ратаев мор, чтобы они призвали Галалия, как было заведено в таких случаях. Сингайла зовут к царям…

Наконец Аяя вышла на крыльцо, смешно по-детски перевязанная тёплым платком. Едва она спустилась со ступенек и повернула к сараям, где у них располагались хлев и птичник, я швырнул в неё полено из сложенной рядом поленницы, оно расчитанно ударило её в затылок, оглушив, и она упала. Прости, Аяя, я навредил, я и поправлю…

Удивительно, едва Аяя лишилась чувств, защита, установленная Ариком, сразу ослабла, я ощущал её, как сеть напряжённых струн, натянутых вокруг их двора и сходящихся внутрь, затягиваясь вокруг неё. Арик закрывал и защищал не просто свой дом, он закрывал её. Никто, кроме меня не смог бы даже увидеть этого дома, тем более войти на двор. И я бы не смог, если Аяя была в себе, каким-то образом он сумел её сделать главным узлом, как именно, мне было непонятно, но сейчас было недосуг думать об этом.

Напружинив всю Силу, я перелез через изгородь, мне показалось даже, что у меня ободралась кожа, будто я сквозь колючки протиснулся. Подойдя к лежащей на земле Аяе, я взял её на руки, ещё не веря, что всё происходит на самом деле, и поспешно, почти бегом покинул его двор, будто опасался быть застигнутым. Как настоящий вор. Пришлось перекинуть Аяю через седло, потом уж взобраться и пересадить получше, чтобы не везти кулём. Я обнял её, притулив к себе, взглянул в бледное лицо… Аяя… Неужели это возможно, что я вижу тебя так близко? Сколько я вспоминал, сколько воображал, сколько думал о тебе, сколько и следил за тобой издали, подслушивая разговоры, и вот ты, в моих руках… Так близко её чудесное лицо, я помню, как видел его той ночью, одной той ночью и помню все эти годы, оно не изменилось и во мне только выросло вожделение и страсть безо всякой меры. А теперь закружились снежники, оседая на её лице, волосах, путаясь в ресницах.

Я поддал коню под бока, ничего Аяя, подожди, доберёмся до места, я приведу тебя в чувства, но ни мигом раньше, пока потерпи…

Вьялица шла за нами по пятам, будто нарочно, чтобы замести наши следы, как я подгадал-от ловко, словно нарочно. Но не наши, мои следы, ведь Аяя не уходила со мной, я уносил её…

Но и добравшись к середине ночи до моего тайного убежища, я не стал спешить с тем, чтобы вернуть Аяю в сознание. Положил на ложе, застланное меховым покрывалом из шкурок самых нежных мехов седоватых соболей. Печи успели прогореть, хотя и держали тепло, как и положено, но надо добавить дров, не то поднявшаяся вьюга выстудит дом к утру.

Я развязал дурацкий платок, что скрывал её от меня, я не забыл какая она, я забыл всех моих женщин, но её я помнил. И сейчас, бледная и безучастная, она лежала передо мной похожая на тряпичных кукол, в которых играли мои дочки, у неё, как у тех кукол такие же длинноватые ручки и ножки, такая же послушная мягкость в теле…

Конечно, я чудовище, потому что, глядя на неё сейчас, я почувствовал волну возбуждения, горячо растекающуюся по моему телу…

Ну а чего ещё ждать?..

Конечно, это не то, чего я хочу в итоге, это лишь… черновик, обещание, посул, но я сделал это: я снял с неё всю одежду, лаская не для неё, для себя, для своего наслаждения гладкостью и теплотой её нежной белой кожи, и, оглядев её восхитительную наготу, разделся сам… да, вот её кожа к моей, вот губы, пусть не отвечает на мои ласки, но это она… она, Аяя, наваждение стольких лет, мне казалось, всей жизни, а ведь в моём бесконечном пути она была короче мига, но не было его длиннее, она заняла собой всего меня, всего, до дна. Теперь мой миг до дна, Аяя!..

… Ну вот… теперь… можно дышать… хотя бы некоторое время… Я укрыл её и, погладив по голове, оставил спать, да, теперь спать, никаких последствий удара не будет, не будь я Сингайл. А сам вышел на двор.

Густая первая зимняя вьялица заметает всё вокруг, всё побелело, Море, и то, глотая густой снег, кажется белым, густым, впрочем, не кажется, оно и стало густым, как наваристая уха, уже берётся морозом, плавают в нём круглые караваи льда, ледяное сало, немного, несколько дней и встанет льдом… Ночь овладела миром, они сговорились с метелью, и вертелись теперь в быстром и едва ли не зловещем танце, обнимаясь, сливаясь друг с другом, как любовники. Или это всё кажется мне, потому что я сам хочу вот так же согласно сливаться с той, что завладела мной?..

…Я проснулась, ощущая новый запах, я ещё не открыла глаза, но уже узнала этот запах. Много лет прошло, но его не забуду никогда, я тогда ещё думала, странно, что такой зрелый, как мне тогда казалось, человек пахнет как молодой, свежо, но горячо, густо…

Но этого не может быть.

Сила Ветровея давно нет, да если и где-то и есть, он должен был стать совсем стариком за эти годы. Значит, опять наваждение…

Я пошевелилась, поворачиваясь, подо мной мягкий мех, судя по всему, соболь, он щекочет обнажённую кожу, колется… но мне кажется, я вся в колючках, будто попала в колючий куст и мелкие острия, их кончики засели в моей коже и беспокоили, словно не мех касался моего тела, а теснили колючие рукавицы. И вообще всё моё тело было словно и не моё, словно его раздавили и перемяли какие-то жернова. Вот как нет Ария, начинается со мной какая-то ерунда, уже в который раз…