Говорит и показывает. Книга 2

– За что, Майка?! Всё то же? Тебе со мной… ты думаешь что-то главное упустишь или потеряешь?.. Что-то, чего я не смогу тебе дать?.. Ты думаешь у меня не хватит… денег… или сил…

– Нет-нет, всё не то! Ничего этого… просто я думаю о другом. И во сне его вижу… как можно быть и здесь, и там…

– Я не знаю, – сказал Вася, бледнея и отвернувшись…

Но к нам спешат. Подбегают. Не дают договорить.

– Что тут у вас?

– Ссоритесь?!

– Да вы что, ребята…

– Не надо…

– Погодите…

И бабушка, и Иван Генрихович… И… нет, мама обернулась на Ю-Ю, что-то говорит ему… Славка смотрит на них.

– Поздравляю! – сказала Лида, обернувшись на меня.

– Думай, что говоришь, – ответил я.

– Ты же не думаешь, что делаешь. Что делал. И что сделал. Парню хорошему жизнь испоганил. Ладно она – наша порода, дрянь, сучка, паршивая потаскуха, как ты и я, но он-то мальчик чистый, где и берутся такие в наше время, с ним ты за что так?

– Что мне было… утопиться?! – заорал я.

Она только плечами пожала. Не думает, конечно, что мне надо было утопиться, но и выхода для меня никакого не видит. Нет его. Только…

Что за странный разговор? Почему мать Майи так говорит со своим братом, с её дядей? Так странно, будто в ссоре между Васей и Майей виноват он, будто он…

Я снова посмотрел в сторону, куда поспешили Иван Генрихович и Татьяна Павловна, но Вася оттолкнул руку своего соседа, как я знаю, его приёмного отца, и пошёл и вскоре даже побежал прочь. К шоссе. Его подхватит попутка, тут ехать полчаса от силы… но что у них…

– Майя!?.. Майя! – бабушка ударила Майю по щеке. – Опять начинается, мало отец лупил тебя!?

Майя только отшатнулась, прижав ладонь к щеке.

– Мама! – крикнул Илья.

Если бы бабушка не обрушила на меня свою карающую длань, я бросилась бы за Васей. Может быть, я сумела бы опять убедить его, что это какое-то безумие и свадебный мандраж. Может быть, он поверил бы во второй раз, но её удар будто полностью вернул меня на шесть с половиной лет назад, когда отец ударом ещё посильнее сбил меня с ног…

Ю-Ю… вот ты… Обнял меня, закрывая о всех. Всё… я в моём мире…

– Мама, ты…

– Ну вы… – прорычала бабушка, намереваясь, очевидно, обругать нас.

– Прекрати! – рыкнул и Илья.

Я не слышу и не вижу ничего. Я только чувствую его тепло, его твёрдую и мягкую для меня, тёплую грудь, в которую упирается моё лицо, его чудесный запах, его руки, закрывшие меня сразу от всех и от всего. И его сердце, бьющееся там в груди…

Часть 13

Глава 1. Ливень

Рокот мотора Харлея сообщает ровный пульс хилому и мелкому, глупому моторчику в моей груди. Ещё не стемнело, когда мы въехали в Москву, но пока колесили по городу, со всеми перекрёстками сумерки овладели пространством. Однако, всё это я воспринимаю сквозь закрытые веки, я чувствую только одно: Ю-Юшину спину у меня под щекой с играющими на ней большими мышцами, его волосы бьющие по стеклу его шлема на моей голове, ведь моего он не взял сегодня, и надел на меня свой и свою куртку. Мы уехали с поляны сразу, как только остальные собрались и укатили на автобусе.

– Увези её теперь куда-нибудь подальше, – шипит бабушка. – Цирк в римском Колизее с кровавыми жертвами…

– Оба утопитесь, уродцы! Проклятая кунсткамера! – это мамин голос.

– Лида!

– Да что «Лида»!? Лида-Лида, вот тебе твой Илюшенька, досюсюкалась.

– Когда это я сюсюкалась?

– А ну вас всех Тумановых!

Потом захлопнулись дверцы микроавтобуса, зафырчал его мотор и немного буксанув на траве, он укатился.

– Не бойся их. Вообще ничего не бойся.

Я только обняла его. Я боялась только одного – врать Васе, по-моему, хуже ничего нет. А больше мне нечего бояться. Только, что Ю-Ю разлюбит меня. Вот поймёт, какая я дрянь на самом деле и разлюбит.

Что это такое произошло, я так и не понял, кроме одного, семейная тайна о которой так много болтали когда-то в М-ске и которую я забыл, потому что никогда в неё не верил, действительно существовала. Все эти слова мамы Майи и её бабушки, стало быть, не было без огня дыма? Был огонь. И есть. А как же Метла… Вот бедняга. Нет, хуже этого можно было бы только продолжать связь с другим за его спиной. Ну и Майя. А я-то…

А я чуть ли не мадонной её воображал со всей её ангельской внешностью. Думал, вот любовь. Вот Метла счастливчик. Да и достоин её только Метла и был…

Но это она его недостойна. Ах, Майя…

Отвращение и разочарование таких масштабов ещё не постигали меня никогда.

А я не чувствую ничего. Ни, когда бежал до шоссе. Ни, когда отдал за то, чтобы меня подвезли своё новенькое сверкающее обручальное кольцо. Ни, когда дошёл до дома и повалился на наш с Майкой диван. Ни, когда Иван Генрихович, осторожно заглянув ко мне, вошёл и стал что-то говорить. Ни после, когда он уже ушёл и я остался один. Ни утром, когда я проснулся в той же позе, как лёг с вечера: заложив руки за голову, от чего они так затекли, что я едва смог их разогнуть и опустить. Ни, когда собрал какие-то свои вещи, документы и деньги и вышел из дома с одной целью, подальше от М-ска, от всего, что осталось там.

Куда я шёл? Куда добрался, я начал понимать только через несколько месяцев. И то, только понимать, но не чувствовать…

Маюшка спит на моём дрянном старом диване в коммуналке на Пятницкой. Мы поднялись сюда по полутёмной уже лестнице, лампочки вкрутить надо будет, вечно кто-то ворует, кому они нужны, копеечные?..

Она не плакала. Вошла и села. И повалилась боком, сбросив туфли и поджав ножки, как котёнок, свернувшись в клубок.

Я вышел на кухню и закурил, глядя в темноту окна. Надо привезти какие-то её вещи. Но как поехать за ними к Васе? Я не могу отпустить её, она ринется к Васе, и он… и он простит её? Я не очень-то в это верю. Вернее, я не хочу, даже проверять это.

Завтра рабочий день, надо попросить Юргенса подежурить за меня, и отпроситься у заведующей, такое как сегодня не запланируешь, я, наоборот, надеялся утопиться в работе. Сосед то ли Лёнька, то ли Лёшка, а может он вообще Эдик, чёрт их знает с их рожами, спросил:

– Чё, отодрал? Я видел, ничё такая, ножки тоненькие… не сильно молоденькая? Школьница небось?

– Школьница-школьница, – ответил я, что ещё скажешь ему, идиоту?