– Ты сама-то в это веришь? Отлипли… Не расстаются все эти годы…
– Не надо, Лида, они всегда были дружны. И близки.
– Это точно, ближе некуда, – не могу не съязвить я. Мама только поморщилась.
Поэтому, наверное, мне так тревожно в солнечный день 8-го августа. Я чувствую что-то, чего не хочет замечать мама. Я чувствую эти нити между Майей и Ильёй. Эти нити как паутина опутывают их обоих, и не в отдельные коконы, увы, нет, в один, единый кокон. И это странное чувство. Потому что когда я видела её с Васей – то же было и с ним: они одно целое. Она даже разная внешне с одним и с другим, вот что удивительно. С Васей, вроде как рыжеватая становится, прозрачная, вся солнечная и радостная, как весна, поляна одуванчиков. А с Ильёй… спокойная, сильная, тёплая, как река. Синяя… И кто она на самом деле? Она сама это знает? Может быть, надо было поговорить с ней?
– Маюша, – я взялась сделать ей причёску под её чудесный венок. И платье волшебной прелести, я бы не догадалась выбрать именно такое. – Ты… не беременная?
– Нет, мамочка, – Майя улыбнулась мне в зеркале, подняв глаза на меня. – Под это платье, конечно, наверное, стрижка пошла бы как у Одри Хепберн в «Как украсть миллион», а?
– Не волнуйся я сделаю в стиле, именно как ты представляешь. Милый детско-юношеский пучок на затылке, – улыбнулась я, поднимая ей чудесные волосы расчёской повыше. Они совсем не такие как мои: мягкие и волнистые, тёмные, но блестят при этом чудесным золотистым блеском и льются как молодой мёд по моим рукам. Вообще Майя, конечно, образец чистейшей прелести, из тех самых, пушкинских… – Скажи мне, что у вас с Ильёй?
Майя побледнела немного, и нахмурилась, не глядя на меня:
– То есть как? Что у нас, если я выхожу за Васю?
– А… ты уверена в своём решении?
– Тебе кажется, что… что я… что Вася… что мы…
– Как раз мне ничего не кажется, только для меня очевидно, что вы с Ильёй очень близки. Правильно ли в таком случае морочить такого славного парня как Вася? Если бы ты по расчёту за старого чёрта выходила, я и слова не сказала бы, а Вася, он… Ты его любишь? Как ты сама понимаешь? Вот так как Илью, тогда? Так же?
Майя обернулась и посмотрела уже не в зеркале потемневшими глазами:
– Ты что, мама?
– Не вертись, на боку получится, – сказала я, почему-то испугавшись её взгляда.
И Майя опустила глаза, поворачиваясь обратно к зеркалу:
– Ничего, сейчас модно.
Я решил сделать Маюшке неожиданный сюрприз, договорился с нашими рокерами, которые теперь всё больше начинают называться байкерами на американский манер, чтобы прокатить её, нашу рокерскую невесту по городу по дороге в ЗАГС. Все наши М-ские рокеры согласились с большой радостью.
– Поедем медленно по городу, день будний, много не соберётся…
– Что не соберётся, смеёшься, ты что думаешь, тут все как раньше на работу каждый день ходят? – усмехнулся Неро. – Вон челноками половина, другая половина в Москву вашу катается примерно с теми же делами. Так что отлично смогут все, кто пожелает.
– И как челноками? – немного растерянно спросил я, я и не знал, что так изменилась тут жизнь за эти годы. Не интересовался как-то, а на наших тусовках об этом не говорили.
– С новым указом о налоге на наш нехитрый бизнес, боюсь, протянем ноги. Что-то другое придётся искать. Только-только начал подкапливать деньги. То бандюкам отдай, то властям за хорошее место… Нанял пару тёток, чтобы на рынке стояли, так и их придётся уволить. Впору как шахтёрам начинать бастовать, только вот за что, чтобы налог не вводили?.. – грустно усмехнулся Неро. Я и не слыхал ни про какой новый указ… – На завод пойду к твоему зятю, может возьмут.
И вот утром 8-го августа мы подъехали к дому Васи. Маюшку повезу я, Васю – Неро. А остальные с букетами покатят. Мы даже шлемов не надевали. Я заранее привёз в ЗАГС два ящика шампанского и пива, чтобы угостить наших друзей и отпустить после церемонии восвояси, а мы отправимся на заказанном микроавтобусе за город, все, кроме меня, я верного Харлея на автобус не променяю.
– Пора, невеста! Вон, рокочут, кортеж наш приехал. Как у Маликова, помнишь? «…весел и свеж, брачный летит кортеж»? – сказал я, не открывая дверь.
Майка вышла ко мне из комнаты, где переодевалась в тайно хранимое от меня платье в большой белой коробке с чёрными буквами «Chanel». Мог я не заглянуть за те две недели, что оно провело у нас в комнате? Мало того, его привезли, когда я был один дома, так ещё и не рассмотреть? Я не разглядывал, конечно, но крышку открыл и посмотрел на чудесное нежное платьице с пуговками на лифе, милым воротничком, я коснулся шелковистой ткани… как приятно, как волнующе и как ласкает мое самолюбие то, что она для меня, для меня! наденет это. Слово «Шанель» и для меня не было пустым звуком, и я догадывался как дорого оно может стоить. Вернее, предполагал.
Но одно дело заглянуть в коробку и совсем другое – увидеть его на ней. То есть её в нём.
– Майка… – только и проговорил я, обомлевший от чудесной девушки, что соглашается стать моей женой. Неужели это не сон и это та самая Майка, Майка, с которой я когда-то одиннадцать лет назад сел за парту, чтобы навсегда прилипнуть к ней всей душой?
Она улыбнулась смущённо, и смотрит на меня, будто спрашивает: тебе нравится?
– Какая ты… красивая…
– И ты…
Я говорю правду: белоснежная рубашка и джинсы – вот и весь жениховский наряд моего дорогого Васи, если не считать белый букет роз, что он едва на выронил из ослабевшей руки, увидев меня.
– Неужели ты правда выйдешь за меня замуж?
Вместо ответа я его обняла, прижавшись к нему, тёплому, под этой рубашкой, стройному и гибкому, он обнял меня одной рукой, боясь второй, с букетом, помять мой наряд…
Как искрятся твои глаза.
В них неба свет и чистой воды глубина.
Как светит твоя улыбка,
Я теплее не знаю в этом мире лучей.
Смотри на меня, не отводи твоих глаз.
Смотри на меня, я боюсь оторваться
Я боюсь потеряться во тьме,
А она подступает ко мне.
Со всех сторон подступает ко мне.
Как светит солнце в этот день.
Почти как твоё лицо.
Нет ничего яснее того, что есть во мне и тебе.
Но почему я чувствую прикосновения тьмы?
Её объятия, она липнет ко мне?
Или это не тьма, а иной свет?
Тот, что вижу только я и не видит никто?
нет и нет!