Байкал. Книга 5

– Забыл. Кто тогда думал о злате? – сказал я, пожав плечами.

Не тратя времени, я зажёг факел и пошёл к своему тайнику.

– Может, обогреемся здесь? Переждём пургу? – сказал Агори, войдя за Рыбой и озабоченно отряхивая снег с плеч и шапки.

– Нельзя, нас увидят снизу, огонь отсюда и увидела Басыр, когда Вералга пришла к ней, так они и нашли нас. Так что, хотим уйти, надо уходить, не тянуть. Отогреемся позже, Агори. У нас с собой палатка, раскинем и отдохнём, а пока… без злата путешествовать токмо по этим снегам и мочно, – сказала Рыба.

– Это верно, – со знанием дела отозвался я, отваливая камень от тайника.

– А почему мы вообще спешим? Почему мы сбежали? – спросил Агори.

Я посмотрел на него, поднимаясь возле своего тайника.

– Я ушёл, потому что я не хочу подчиниться Мировасору, а я чувствую, что он затевает именно это. Я не хочу со всеми вместе быть его служкой.

– Но разве это неправильно? Лучше нам держаться вместе, так легче. Так мы сильнее.

– Сильнее? Возможно, но лишь те, кто слабее нас, – сказал я. – Мне же не нужна ничья Сила. Мне достанет моей. И тебе, молодец, я думаю, тоже. Не слушай Мировасора, если он говорит, что тебе нужна какая-то защита. Я живу вторую тысячу лет, я знаю: ничего такого тебе не нать!

– Мировасор живёт раз в пять дольше, – возразил Агори, но уже не слишком уверенно.

– Может быть и в десять, но это ничего не меняет, потому что он хочет власти над нами, а вовсе не того, что говорит тебе, молодец. Быть над предвечными – это ли не самая большая власть из существующих в мире? Управлять и пользоваться тем, что самому не дано просто потому, что он, якобы, нас от кого-то защищает. Так что у него своя корысть. Но на деле, защищаться чаще всего нам приходиться друг от друга… как видишь.

Агори пожал плечами, сомневаясь, ему не хотелось думать о Мировасоре, как думаю я.

– Ты слишком хочешь иметь наставника, молодец, – сказал я. – Это пройдёт.

Тем временем я отодвинул камень от тайника и стал доставать мешки с золотом. Когда я достал десятый, Агори в изумлении воззрился на меня.

– Откуда такое богатство?! – сказал он.

– Богатство? – усмехнулся я. – Ты смеёшься? Это так, чтобы с голоду не умереть. Всего лишь пятидесятая, хотя нет… сотая часть того, что принадлежало мне некогда. Нет, молодец, это не богатство, это всего лишь крохи. В прежние времена, во времена Великого Байкала я имел столько злата, что не потратить не только мне, но и моим потомкам много лет. Так что, молодец, это лишь толика…

– Поедем по берегу, забрать остальное злато? – простодушно спросил Агори.

Я достал последний мешок и посмотрел на Рыбу и Дамэ, выпрямившихся у входа.

– Я не против, всё равно, куда ехать, – сказала Рыба. – Можно найти остальное злато?

Вопрос… кто знает, можно али нет… разве, когда я прятал его по пещерам, предполагал, что Море станет выше по берегам в два раза, откуда мне теперь знать, те мои тайники выше уровня воды али нет. Эх, был бы с нами Арик, который все земли помнит, будто карта у него в голове.

Мы поехали на север, вокруг Великого Моря, туда, куда ране, при нашем царстве, нашем Байкале, я редко хаживал, как и все, привычно было ездить через Салаз и Синум. На север тогда не катались, было чересчур обрывисто и скалисто, и сиверко всегда был не попутным и сарма вовсе опасным ветром, тут, на севере, подобным дунью в трубу. Потому здесь, в безлюдных местах, я некогда и находил тайники для своего злата. Здесь их было больше всего.

И оказалось теперь, при разлившемся Море и таком слое снега и льда проехать куда как легче – всё сделалось пологим, не стало тех непроходимых острых скал, и обрывы к снова схватившемуся льдом Морю уже не были ни круты как прежде, ни страшны. Но пещеры все были ниже уровня воды, теперь льда, так что мы объехали северную околичность Моря без толку, но и без сложностей, кроме одной – пищу добывать без Аяи теперь было нелегко, она делала охоту и рыбалку простым и приятным занятием. Но нас тут было двое охотников, я всегда был неплох, а Дамэ и вовсе меткий лучник и чуткий охотник, он слышал и видел, как не могут люди, сам почти как зверь. Так что, хотя мы и тратили на это большую часть времени, но не голодали.

Но на восточном берегу, который был выше, особенно здесь, в северной части, некоторые пещеры со златом мы нашли и отправились на полдень уже изрядно отягощённые золотом. Дальше было полого, Парум, некогда стоявший здесь обширным царством, соперником Авгалла, а после частью большого царства, возрождённого Могулом, был полностью погребён под водой разлившегося Моря. Теперь, даже если отступят снега и льды никто не найдёт и не увидит ни дворцов ни ровных улиц, ни дорог, что соединяли города и веси, дорог, которые я так старательно строил, выбирая самые удобные и безопасные пути, а после с гордостью наносил на карту Байкала. Ничего и никто больше не увидит. Великое Море взяло жертвой наше царство. И можно ли будет здесь отстроить когда-нибудь новое? Арик не сомневался, что можно… Но Арик, где ты теперь сам? С тоской думал я. Да, с тобой и с Аяей можно ухитить что угодно. Хоть дом, хоть новое царство на пустом месте и Силы достанет, а уж его смекалки и знаний хватит и не на одно царство…

Мы исхудали все, пока добрались до тёплых мест, добыча еды перестала быть такой трудной ежедневной задачей.

– Куда дале путь держать станем? – спросил я своих спутников.

Надо было где-то обосноваться, а вот где? Выбор я хотел предоставить своим спутникам, самому мне безразлично, потому что там, где нет Аяи и нет Арика, любое место нехорошо…

Они посмотрели друг на друга.

– В теплые края куда?

– Да, намерзлись уж…

– Так может быть, в Кемет вернёмся? Только не в Фивы, а в иной какой город? В Мемфис али ишшо… – робко предложил Агори.

Я пожал плечами, оглядев своих спутников.

– Кемет так Кемет, – сказал я, чувствуя, что они не возражают. – Учтите, однако, что мы туда не как Вералга, долгонько ехать будем…

– Где Аяя и Арий теперь, интересно…

Я ничего не сказал. Где они? Нам ещё предстоит понять…

…Я знал, где они. То есть, где Арий. Теперь, когда мой Создатель подмешал к его крови свою кровь, я легко мог найти его в любой точке света. Он теперь мне все равно, что Эрбину, как родной брат. Но Эрбин не спрашивал меня, не спрашивал и никто иной, а потому я ничего говорить не стал. Мои спутники искали злато, и нашли изрядно, даже на четверых, и никто не говорил и не думал обсуждать, как найти беглецов. Более того, вслух сей день впервые за всё время были произнесены их имена, и то слова повисли в воздухе. Потому я промолчал. Их считали проклятыми, потому, должно быть, и не стремились искать их следов, опасаясь, что проклятие коснётся и их самих и, несмотря на тайную тоску, что таилась у каждого в глубине души, все промолчали. Даже Рыба молчала, ни разу не говорила со мной ни об Аяе, ни об Арии. Потому молчал и я. Я не боюсь проклятий, я рождён из него…

Я сам навещу их. Её, Аяю, потому что, где он, там и она…

Глава 3. Что есть время? Что есть сущность и суть?..

Я не считала время, что мне было его считать, если ни мне, ни моему милому не грозила старость, и если у меня нет детей, которые бы росли и взрослели. Поэтому я не чувствовала время, не то что не считала его. Я научилась разбираться в нём, как сказал Ар, вспоминала то, что сама открыла когда-то раньше – что сутки состоят из двадцати четырёх частей, который Арик называл часами, а каждый час из шестидесяти минут. А из чего состоит каждая минута?.. Когда я спросила его об этом, он засмеялся и сказал:

– Я понял это случайно, когда нашёл твои вычисления. Как ты дошла до того, что в минуту сердце ударяет шестьдесят раз, я не знаю, но это открыла ты. Неужели не помнишь? – он улыбнулся, качая головой, в глаза проник солнечный свет, и они стали ещё голубее и прозрачнее, чем всегда. – Удивительно…

Огнь протянул руку к моему лицу и убрал спустившуюся прядь волос за ухо, погладив кончиками пальцев мою кожу. Каждое его прикосновение это наслаждение и счастье, что трогает сердце, заставляя его быстрее бежать и задыхаться. Каждое. И каждый его взгляд на меня. Я так скучала без него и всего этого: без его ласк и прикосновений, его взгляда, его голоса, его объятий. Я так долго заставляла себя не думать, не желать встречи, что теперь, когда мы были вместе, и мне не надо, стыдясь своих мыслей и желаний, держаться за мужа, который не виноват в том, что Арий вошёл в моё сердце раньше его, что…

При каждой мысли, даже тени мысли об Эрике сердце моё сжималось грустью и стыдом. Я любила его, и люблю теперь, очень люблю, но… то было совсем иное. То, что я чувствую к Огню это что-то будто иного порядка, как полёт орла и бабочки…

Нет, я не помнила того, о чём Арик говорил теперь, но зато я как-то сразу всё поняла и все эти мелкие частички времени быстро сложились у меня в картину в голове. Теперь мне стало интересно, что же в каждой минуте минуты. Потому что пусть их тоже будет шестьдесят, для чего-то важны и такие малые толики времени и даже меньшие. Вот когда мы взлетели со двора нашего дома на Байкале, не хвати Арику этой самой крошечной доли минуты, и ком огня, брошенный Мировасором, попал бы в нас. Где бы мы оказались с ним тогда? Мне не хотелось даже думать об этом, потому что то, что Арик рассказывал о своей службе Вечной и о том, как Она зла на него и почему-то на меня, пугало не на шутку. Что такое Печать Бессмертия, я не могла понять, не могла вместить в свою голову, и, особенно, почему Арию именно это кажется самым страшным? Он объяснял и не один раз, всегда бледнея при этом. Он говорил, что бессмертие может быть карой, особенно, ежли силы Зла ополчаются против человека, как уже было с ним, когда его отпустили, но обрекли на страшные муки. И я не могла не спросить всё же:

– Ты позволил Диаволу… ну… ну, в общем… – мне не хотелось уточнять, и всё же этот вопрос мучил меня. – Почему Он не помог тебе?

– Я не просил Его, – сказал Арик, бледнея. – Не просил, чтобы Он помог, надо призвать Его, попросить. Но я не мог уже просить Его… Я не мог отдаться вполне, а это означало бы именно это. Потому я не раскрыл данных Им крыльев, когда мы с тобой бежали с Байкала. Только, когда они вдруг поднялись против тебя, я не мог сдержаться. На то Смерть и Её братец и рассчитывали. Чтобы все отвернулись от нас…

Но мы не страдали, оказавшись отторгнутыми от всех предвечных, мы были вместе теперь, и если что-то омрачало наши безоблачные ныне души, то только мысли об Эрике. Потому мы никогда не говорили о нём…

Арик вёл подсчёты времени и записывал, подсчитывал от того дня, как мы въехали в новый дом. Он построил его быстро, я не заметила как, хотя, кажется, помогала ему, участвовала, как могла, но, увы, могла немного. Ни носить брёвна, ни рубить, ни отёсывать. Даже обрубать сучки Арик не позволял, я только засовывала паклю в щели меж брёвен. Да после раскрасила стены и печь. А потому тем временем разбила огород.

С садом было сложнее: саженцы яблонь, груш, слив, хурмы и прочих деревьев, пришлось ещё добывать. И пока Огнь работал над строительством, я летала вниз по склонам к деревням, где набрала и саженцев, и семян и уже через несколько лет вокруг нашего дома вырос настоящий сад, пышный и приносящий плоды к нашему столу каждое лето и осень. Сколько лет на это ушло, я не заметила, но разве это важно? Были у нас и овцы, что сами бродили по склонам, и ни волки, ни барсы не трогали их, овцы в целости приходили на ночь, послушные Селенге-царице. И козы, тоже гулявшие бок о бок с овцами. Но коров и лошадей на этой высоте мы не держали, во-первых: тащить сюда таких больших животных было невозможно, а во-вторых: здесь лошади нам вовсе не были нужны, мы не пахали, корове же было негде пастись, луга здесь были слишком невелики и склоны круты и обрывисты.

Солнцем и воздухом был пронизан каждый наш день. Я не знаю, сколько времени мы были здесь, оглядываясь, я видела дом, сад, к озеру Арик сделал дорожку туда, хотя мы легко могли слетать туда, но иметь вот такую дорожку, почему-то казалось ему важным.

– Чтобы наш дом выглядел человеческим, а не божественным чертогом, – улыбнулся Арик, когда я спросила его об этом и, думая про себя, что же он ответит, то же, что думаю я, или нет. Он слово в слово произнёс вслух мою мысль. Так было не раз, когда я, думая о чём-то так или иначе, хотела услышать его мнение, желания или мысли, и они полностью совпадали с моими. Думается, и он поступал так же, потому что иногда, задавая мне какой-нибудь вопрос, он слушал мой ответ с улыбкой в глазах. Я даже спрашивала его: