Говорит и показывает. Книга 3

Ю-Ю засмеялся:

– Дайте девочке соотнести свои чувства и мысли и то, что вы теперь всё знаете, участвуете так или иначе. Привыкнет и сама всё расскажет.

Маюшка посмотрела на меня:

– Ты так думаешь?

– А что ей останется? Ты всегда ей была ближе всех. С кем ещё поделиться? Саша всё же мальчик. А рассказать о кавалере надо.

– Подружки есть, всё знают, наверняка.

– Не всё подружкам расскажешь.

– Это да…

Я смотрел на неё и думал, будь Лида для неё в своё время, как Маюшка для Лары, случились бы все драматические перипетии в нашей жизни? Рассказала бы матери о нас, и…

И… и что было бы? Снесли бы наши отношения наши близкие? Нет… всё происходило именно так, как должно было происходить. Никогда бы никто из них не позволил нам быть вместе. Всё сделали бы, чтобы нас разделить. Может ещё хуже всё было…

Глава 4. Ссоры, кровь, телевидение и капли терпения

Май подкатывался к концу, стало совсем тепло, как-то очень быстро и незаметно отцвели деревья, будто сделали это тайком. Просох асфальт во дворе, который в тени дома вечно стоял с большой лужей, и трава появилась на газонах, на улицах запахло пылью, хотя их моют регулярно и давно уже смыли пыльные останки снега, когда-то в М-ске эта пыль долго моталась, пока июньские дожди не смывали её. Почему-то М-ск всегда вспоминается именно в мае.

На годовщину гибели наших мы с Ю-Ю всегда ездили в М-ск на кладбище. Так и не раскрытое дело об убийстве уже давно лежало под сукном или как-то закрылось, но ни следователей тех давно не было, ни большей части свидетелей или, вернее тех, кто полагал себя свидетелями: уехали в Москву, за границу, по большей части умерли от водки, наркотиков или пали в бандитских войнах, и мы могли не боясь появляться в городе.

Вообще М-ск стал, по сути, пригородом столицы, почти все жители ездили на работу в Москву, оставались только пенсионеры, которых почти не видно на улицах, потому что все день и ночь у телевизора, но теперь не смотрят сериалы, как десять лет назад, теперь на волне многочисленные политические шоу. То, что в 89-м было неподдельным, хотя и придурковатым дебютом, предтечей этого всего в виде трансляции съезда или «Взгляда», теперь стало новыми «сериалами» наших дней, с любимыми актёрами в виде «экспертов» всех мастей, умными и обаятельными ведущими и парой постоянных тем, давно всем осточертевших. Однако, каждый день находят новые нюансы для поворота сюжетов. И мы, привыкшие к телевизору с детства, тоже смотрим, зачем-то оставаясь в курсе. Вот недавно появилось новое – голосование по выходу Британии из Евросоюза. До этого Шотландия тоже голосовала за отделение от Британии, и тоже было занимательно, хотя никто никуда, конечно, не отделился. Однако развлеклись, похоже, во всей Европе.

– Забавно будет, если все эти бывшие отдельные страны начнут отделяться, ведь у них даже языки другие, какая-нибудь Бельгия разделиться, Германия вообще только сто лет как стала Германией, а так Бавария, Саксония, там уйма королевств. Да и в самой Британии, тот же Уэльс, к примеру, я уж не говорю про Ирландию. Когда-то бесконечно воевали там, – сказала я.

– Да ещё недавно не на шутку воевали, все новости начинались с Ольстера, – усмехнулся Вальтер. – Политинформацию в школе на эту тему готовили.

– Да? – я улыбнулась.

Я Ольстер помню совсем уже в глубоком детстве, как и Вьетнам, Чили и Кампучию. Ещё по чёрно-белому телевизору. Когда я была в первом классе, купили цветной.

– Не-ет, – улыбнулся Ю-Ю на это. – Ты ещё не училась в школе. Зимой купили, я в девятом классе был. Потом ещё Олимпиаду по цветному уже смотрели. Помнишь?

Это я помнила отлично. И открытие с многочасовым проходом делегаций всех стран в разнообразных нарядах, мелькание цветного живого экрана на трибуне, это вовсе казалось волшебством. А уж прощание улетающего Мишки…

Ю-Ю улыбнулся тоже:

– Да, это помнит весь мир… Хотя… Тот мир помнил, – добавил он.

Потом он посмотрел на меня удивлённо:

– Не пойму, как ты можешь помнить Вьетнам и Чили? Это было-то… ты только родилась.

Я пожала плечами:

– Не знаю, но помню отлично. Все эти бомбардировки… кровь на улицах… может, того же Ольстера. Сальвадор ещё…

– Сальвадор, да… Ещё Никарагуа.

– Это позже намного, это уже я в школе училась. А в то время, вот эти все ужасы, с чёрными лужами крови… И Тур Хейердал…

Ю-Ю захохотал. Верно, не было никого в те времена, кто не помнил бы Клуб кинопутешествий. Телепрограммы и М-ск, это мир, в котором проходило наше детство.

Однако теперь мы не оставались в М-ске дольше, чем до вечера, меня гнал страх, я так и не отделалась от воспоминаний о почти сутках, проведённых в допросной. Почему-то с каждым годом эти воспоминания казались всё страшнее. Ю-Ю много раз заводил разговор на эту тему, особенно, когда из М-ска приходили новости, но я неизменно гасила этот разговор, не желая вспоминать.

А ещё я ужасно боялась встретить Ивана Генриховича. В каждый приезд старалась быстро-быстро пойти по улицам, чтобы никто меня не узнал. Хотя почти никого, кто меня знал не осталось в городе, одноклассники разъехались или поумирали, засеяв своими могилами едва ли не половину М-ского кладбища, теперь могилы наших родных были далеко в глубине, под выросшими за эти годы рябинами. Каждый раз, встречая свежий рыжий холм со знакомым именем, я уже не удивлялась, но холод пробирал меня…Так что прошлое преследовало меня. Шло по пятам.

Зато дома всё успокоилось. Лариса теперь предупреждала о своих отлучках, но к концу учебного года разум возобладал, и она всё больше времени уделяла учёбе. И всё же… Всё же, если она говорила, что хочет сегодня остаться на ночь вне дома, Вальтер поджимал губы, едва сдерживаясь, но наедине высказывал мне всё, что думает об этом, как это злит его, как он не может мириться с тем, что…

– Хоть бы в дом привела, познакомила, а то… – он в очередной раз взялся швырять полотенцем в ванной, которая примыкала к нашей с ним комнате.

– Вэл, ты так жаждешь увидеть этого парня? – спросила я. – Не знакомит, и слава Богу, может быть, всё не так серьёзно. Почувствует, что никто не держит её на привязи, и станет неинтересно грешить, и займётся одной учёбой.

Вальтер вышел из ванной и остановился в дверях, глядя на меня, чуть прищурившись:

– Хочешь сказать, ты в своё время натешилась бы и успокоилась, если бы тебя не били каждый день за это, не запирали и не унижали? – спросил он.

– Не надо обо мне. Совсем всё другое было. Время другое. Люди другие, отношения, всё было другое, Вэл, – я положила расчёску, и взяла ленту, завязать волосы на ночь.

По телевизору замелькал чёрно-красно-бело-синяя заставка «Вечера с Соловьёвым».

– Другое?! О, конечно! Конечно, у тебя же была великая любовь к родному дяде, а у неё нормальное увлечение юной девушки… – не справляясь со злостью, произнёс он. – Выключи телевизор, сейчас опять об Украине начнут, я начну нервничать и не смогу спать.

Я пропустила мимо ушей его очередную придирку ко мне. В конце концов оба станем нервничать и злиться, и никто не сможет спать…

– Чего тебе нервничать из-за Украины? У нас даже родственников там нет, – сказала я, переводя его мысли от себя и своих грехов.

– Родственников… кто знает, где наши родственники… Ты всех своих родных знаешь?

– У меня вообще никого нет… или не знаю. Но, если так рассуждать, Вэл, то все люди братья вообще-то.

– Это конечно… Но не везде шевелится гидра нацизма, придуманного моими кровными братьями немцами.

Я засмеялась:

– Ох, Валюшка! Думаю, в тебе немецкой крови, как в последних русских царях русской – почти нет.

На это Вальтер улыбнулся, укладываясь в постель:

– Ну… мала-мала есть. Иди, тебе подмешаю.

Да, Майя всегда умела это – обходить острые углы и гасить искры, что летели от меня. И наутро я опять не вспоминал уже, что цеплялся к ней с вечера. Мама всё время говорит мне, чтобы я не делал этого, чтобы не трепал Майе нервы, чтобы не затевал ссор, но как мне совладать с тем, что жжёт меня постоянно все эти годы?

Мы разошлись и разъехались как обычно по работам и школам, ребятам к репетитору сегодня, скоро экзамены, эти пресловутые ЕГЭ, всё время сейчас посвящено подготовке. Они нервничают, и мы тоже. Только на дежурствах и забудешься. Майя позавчера дежурила, и сегодня у неё снова дежурство.