Далекое-далекое лето

– Вот придет из кино, я ему задам!

Аба ее успокоил и говорит:

– Давай, я с ним сам по душам поговорю, когда он домой придет. А ты добавишь потом, если захочешь.

На том и порешили. Пришел Моня из кино, накормили его ужином, а когда он спать ложиться собрался, Аба у него, как бы между прочим, спрашивает:

– А скажи-ка, сынок, проходил ты у себя в институте про помещиков и феодалов?

– А что тебя интересует?

– А то меня интересует, что посылали они своих сыночков учиться в Москву и в Петербург, и одни учились, а другие играли в карты, вели разгульную жизнь, и только телеграммы слали родителям: высылайте деньги.

Моня ему отвечает, что не пьет, не гуляет и денег не просит, отец сам ему дает.

– А зачем ты деньги копишь? Я тебе даю на пропитание, а ты копилку завел.

– Я фотоаппарат хочу купить.

– Мог бы сказать, купили бы как-нибудь и без накоплений, а раз так, никакого тебе аппарата не будет.

И забрал все деньги. И успокоились Аба с Лией, видя, что сыночек снова стал поправляться.

Тем временем Кира вернулась в институт доучиваться, а Ирочку, крошку, бабушке привезли смотреть. Молоко Кира сцеживает, на целый день оставляет. Не нравится это Лие: молоко скисает, у ребеночка понос начинается. Что делать? Коровы уже нет, так договорились с соседями, чтобы те молоко доили прямо в детский роток, а грудное Лия в снег выливала. Так и выкормила бабуленька деточку ненаглядную. Растет куколка, хорошеет на радость дедушке с бабушкой. Аба даже Кире сказал: не та мать, что на свет произвела, а та, что выкормила-выходила. Кира шутки на поняла, надулась.

Пришло время, Кира работать пошла, а Ирочку в детский садик отдали. Была румяная, пухленькая – любо посмотреть! – а теперь из болезней не вылезает. Однажды зимой Аба никому ничего не сказал, а поехал с утра пораньше разведать, что же это за садик такой? Разыскал его, заходит в темную прихожую, и что же он видит? На мраморных ступеньках сидит его кровиночка, одна-одинешенька, как в лесу! Садик круглосуточный, и Ирочку в группу не пускали, пока другие дети утром не встанут. Аба схватил свое сокровище в охапку, предупредить было некого – и домой! Бабуленька рада-радешенька, плачет и смеется, наглядеться на может на свою родненькую. Детям звонить не стали – сами позвонят. И вечером звонят они в панике: сын приехал, как обычно, за Ирочкой в садик, а ее там нет, и все поиски безрезультатны! Тут им Аба все и рассказал. Ну, все тогда успокоились, Додик с Кирой примчались, девочку свою обнимают. И стала она опять у Абы с Лией жить.

На чужих руках, говорят, дети быстро растут, да и на своих тоже. Незаметно внучка выросла, в школу пошла, стала с родителями жить. Меньшой сын, что, думали, вечным студентом будет, аспирантуру кончил, живет самостоятельно, каждый месяц родителям деньги высылает. А на нефтебазе у Абы этиловый бензин пошел, очень вредный для организма, хворать он стал, да и без того уже тяжело работать, давно на пенсию пора. И стали дед да баба в своем хозяйстве работать, друг дружке помогать. На праздники, а когда и на выходные, сыновья приезжают с невестками, у Мони уже сынок появился, красавчик Женечка, шустрый такой, в деда. И Никин Эрик, которого Моня усыновил, тоже хороший мальчик. Стол ломится: Аба припасет, Лия наготовит. «Кушайте, кушайте! – уговоривает Аба. – Ирочка, грибочков бабушкиных немново! Ника, доченька, давай гуся кусочек тебе положу! Лия, Женечке бульончику еще немново! Додик, возьми шпику к водочке!» Но тяжело уже старикам одним жить – сердце пошаливает, к врачам стали чаще ходить, а дети из города часто ездить не могут, и решили Аба с Лией свой домик на комнату в Ленинграде сменять, к детям поближе. Воли той нет, что на своей земле, но есть газ и вода горячая, туалет, ванная – все легче, чем в пригороде. Переехали и живут себе.

Все хорошо, но годы берут свое. Занедужил Аба, и нашли у него аденому, сказали, нужно срочно оперировать. Увезли его в больницу, а после операции, когда ему получше стало, сказали ему, что через два дня после него Лию в другую больницу увезли – сердце. Заторопился он, стал просить его выписать, но врачи не пускают. И правда, очень слаб он был, какая выписка! А когда немного окреп наконец, приходят к нему оба сыночка и говорят, что мама умерла. Так она и не оправилась после инфаркта, осиротила своего Абу. Померкла его звездочка путеводная, закатилось ясное солнышко… Вся поправка пошла насмарку. Уж и не чает Аба, что живым из больницы выйдет. Внучка раз пришла его вместе с женихом проведать, порадовала – хороший парень. А в другой раз Додик с Кирой пришли, говорят, папа, давай сделаем внутрисемейный обмен: Ирочку в твою комнату пропишем, а тебя – к нам. А ты будешь жить, где захочешь, но лучше у нас, чтобы мы за тобой ухаживать могли. И то правда! Принесли бумаги, Аба все подписал.

Вышел Аба из больницы, хотел его Додик сразу к себе отвезти, но он попросил сначала заехать домой, где он в последний раз видел свою милую. Приехали – и что он увидел? Голые стены! Где же все?

– А мы уже все в твою комнату перевезли, ты же теперь с нами жить будешь!

– А что это на стульях лежит?

– Это набор столового серебра, который мы вам с мамой на золотую свадьбу подарили. Мама сказала, чтобы он Ирочке остался. А это шапка меховая и шуба, она тоже внучке хотела оставить.

У Абы потемнело в глазах. Как, он уже не хозяин у себя в доме! Перевезли, не спросив у него!

– Но папа, вам было плохо, – сказала Кира, – а у Ирочки скоро свадьба, им нужно мебель покупать. Мы решили и вас перевезти, все у себя подготовить, и чтобы молодым было легче.

Они решили! Командиры! А тут Иришка заходит, целует дедулю, пальто снимает. Ахнул Аба, увидев на своей куколке Лиину мохеровую кофту. Сердце у него оборвалось, плохо стало деду, пришлось скорую вызывать. Впервые в жизни Аба растерялся. Желание оградить жену от обидчиков, хоть и не имело уже смысла, стало даже острее, чем раньше, не находя выхода. Любовь к внучке мгновенно была вытеснена обидой и возмущением. Аба привычно горой встал на защиту Лииных интересов, не понимая, что раз Лии нет, то и интересы ее уже другие, и может быть, если иной мир все-таки существует, она с радостью смотрит оттуда на любимую внучечку, кровиночку свою ненаглядную, в любимой своей кофте.

Поправившись немного в больнице, Аба стал обдумывать, как добиться правды, наказать обидчиков. Додик уехал отдыхать по горящей путевке, оставив отца на попечение семьи, и Аба тут же сочинил письмо директору дома отдыха, в котором просил его поставить в известность отдыхающих, что находящийся среди них Д. А. Курбацкий выгнал отца, голого и босого, из дома, присвоил его имущество и что он, отец, просит тов. директора создать тов. Курбацкому все условия для полноценного отдыха, чтобы тот набрался сил, которые ему понадобятся, чтобы продолжать сживать отца со света. Потом он решил, что этого недостаточно – лучше подать на внучку в суд. И стал трудиться над письмом в горсуд своего района. Однако, поразмыслив, решил, что и это не лучший вариант, а что лучше всего написать в партком завода, где Додик работал начальником цеха. Аба написал заявление, требуя содействия в осуществлении обратного обмена жилплощади, и составил список вещей, которые должен был ему вернуть бывший сын, Д. А. Курбацкий. Опись на полутора страницах включала все, от кушетки и телевизора до ватного одеяла и пяти трехлитровых банок компота черной смороды. Не выжил он еще из ума, рано они решили, что можно с отцом не считаться!

Когда Додик вернулся из дома отдыха и забрал отца из больницы, Аба злорадно ему сообщил, что подал на него жалобу в партком. Додик, обычно спокойный, взорвался. Кира была в истерике. Аба позвонил Моне и попросил увезти его к себе. В дороге Моня молчал, а Аба возмущался: много воли взяли, мне командующие не нужны! «Плохо я вас учил, мало бил». Моня задохнулся от возмущения, хотел вспылить, но подавил в себе это желание. Они отвели Абе отдельную комнату. Ника ухаживала за ним, как и родная дочь, будь она у него, не ухаживала бы. А ведь когда-то они с Лией задирали на Нику носы!

В парткоме перепечатали на машинке Абино заявление и опись и выдали ему копии. Создали комиссию, приезжали к нему беседовать, а потом он получил ответ за подписью секретаря. Партком считал, что ситуация возникла в результате его претензий и необъяснимого недовольства сыном в чисто семейном плане и взаимонедопонимания с обеих сторон. Они писали, что разъяснили тов. Курбацкому Д. А. его ошибки и обязали сделать первый шаг к примирению.

Состоялся новый обмен жилплощади, более сложный, так как в его бывшей комнате был уже прописан муж внучки и молодые ждали ребенка, и Аба получил комнату в другом районе. Вещи, включая столовое серебро и бабушкину кофту, согласно описи были погружены в присутствии Мони и представителя парткома и перевезены за счет бывшего сына на новое место. Однако Аба продолжал жить у Мони, прихватив пододеяльник, компоты и кое-что из одежды. Братья перестали разговаривать. Ира с Женей друг с другом не виделись. Ника с Кирой иногда тайком перезванивались о состоянии здоровья Абы, но с отъездом Ники с детьми в Израиль и эта связь оборвалась. Через пару лет Аба умер, так и не увидев своего правнука. Додик с семьей не был на его похоронах. Комната Абы пропала, так как ни он, ни Моня вопрос о прописке не поднимали.

В этот период угасания в нем жизни постепенно поблекла яркость Абиной натуры, и самой живучей его чертой оказалось упрямство. Он пронес его через жизнь, как знамя, не уступая ни пяди облюбованной территории, вставая на дыбы, когда его пытались склонить к компромиссу. Но все чаще, когда он оставался один и молча, тайком давал своим чувствам выйти на волю, он испытывал такую любовь и к покинувшей его Лие, и к обоим сыновьям, к невесткам, внукам! Аба вспоминал, как все они сидели у него за столом, дом был полная чаша, и он подолгу смотрел в глаза своих дорогих, любуясь ими. Он догадывался, что что-то, наверно, делал не так, но по-другому он не умел. В потаенной глубине своего уже медленно и неровно бившегося сердца он знал, что неправ.

    2005 г.

И вот она стоит ласточкой на камне

Катскильские горы невысокие, обжитые – деревушки, дачные поселки, курорты, дороги, тропы. Мужчина и женщина оставили машину высоко на паркинге и пошли к смотровой площадке. На небе виден кусок радуги. Тоня забралась на выступ скалы, сделала ласточку и крикнула: «Тошик, чикни меня! Вон оттуда, чтобы я была под радугой!»

И вот она стоит ласточкой на камне, душа поет, только слов не разобрать, но мелодия такая знакомая! Внизу перед ней долина со змейкой реки, озеро, редкие домики, за деревьями мелькают движущиеся точки машин – все как на ладони – и, как на ладони, ей видится вся ее жизнь.

Еще одна фотка с ласточкой будет вставлена в прорези картонной страницы старого альбома. Вот она делает ласточку на даче, куда выезжали с детским садом, а это – в пионерлагере: группа ребят показывает акробатический этюд, по краям две девочки-ласточки, одна из них Тоня. А это на берегу Днепра под Киевом. На ней новый купальник, и у нее – фигура. Такая красивая, как будто ее сняли с витрины! Она влезла на валун, сделала ласточку, и мальчик из класса ее сфотографировал. А вот это в доме отдыха с первым мужем-летчиком, когда она поднялась на вершину холма, и он ее заснял. Вот Тоня-ласточка в Эмиратах на пляже – песок такой чистый, и небо без единого облака, она так любила туда летать! – а теперь будет еще одна, в американских горах под радугой.

Тоне под пятьдесят, она выросла в крупную женщину – сначала ввысь росла, теперь вширь – но в душе так и осталась девочкой. Может, потому ей и не дано было стать матерью? А она бы хороших детей могла воспитать! В Америке, когда работала няней, из всех выделялась.

Маленькая детская площадка всегда забита детьми и женщинами – мамами, няньками, сидящими на скамейках. Только один мужчина, представляющий женское начало в паре геев, выгуливает недавно удочеренную ими девочку. Тоня никогда не сидит – она то играет со своей подопечной Яной в мяч, то помогает ей взобраться по ступенькам на горку, то следит, чтобы она не упала с пластмассового велосипеда. Вдруг крики, шум. Мальчик лет трех просунул голову между металлическими прутьями забора – видно, хотел пролезть с площадки в парк, но застрял. Ребенок верещит, мать кудахчет, все в панике – что делать? Тоня выбегает за ворота площадки, подходит к мальчику, поворачивает боком его тельце, и оно легко проходит между прутьев следом за головой. Тоня берет его за руку и подводит к матери. «Как это вы догадались?» – галдят все. «Нет, это как вы не догадались», – хочется сказать Тоне, но она молчит и улыбается. Она не любит говорить и даже думать о людях плохо, хотя иногда приходится и думать, и говорить. Ну да ладно, пусть им будет хорошо – так всегда говорила ее бабушка.

Тоня любит показывать Яне картинки в книжках, даже сама купила ей в подарок несколько штук, читает ей вслух. Рано приучила ребенка к горшку, а у американцев и трехлетние в дайперсах[13 - От английского diapers (подгузники).], чтобы, говорят, психику ребенка не травмировать. Чудно! И чего не выдумают, чтоб люди денег побольше истратили, пока ребенок вырастет! Говорят, на свалках эти дайперсы – главный мусор. Тоня показывала Яне и называла птиц, деревья, цветы. Хорошая у них была учительница в школе, водила их на прогулки в парк, на пришкольный участок и все показывала, объясняла. А Яна такая умная девочка! В три года умеет считать, говорит волшебные слова, выделяется среди детей своей ловкостью – а все Тоня. Мамаши подходят к ней, удивляются, спрашивают, не согласится ли она с их детьми сидеть, больше денег предлагают. А чего удивляться? Она ведь окончила училище дошкольного воспитания в Киеве! Правда, воспитательницей не работала: увидела объявление о наборе в стюардессы и решила попробовать. Проверяли их от и до – она подошла и по здоровью, и по анкете, и по внешним данным, такая блондинка-украинка. Хотя украинской крови в ней почти нет, больше русской и польской.

Как она любила летать! Самолет летит, распластав крылья, а Тоня внутри сама чувстует себя птицей. Как будто это она летит, раскинув руки и подставив лицо ветру. Днем облака внизу, как сахарная вата. А ночью – как снежное поле, освещенное луной. Когда летишь на восток, обгоняешь время. Луна со звездочкой в поводу сопровождает самолет, а потом отстает. Куда только Тоне не приходилось летать! Иногда им разрешали остановиться на пару дней в местах назначения. Едешь из аэропорта, а вдали дикобразом поднимается даунтаун какой-нибудь столицы или просто большого города. Теперь по всему миру так – что Китай, что Эмираты. Место экономят, небоскребы строят. Опять же перещеголять всех хочется – ну-ка, кто выше? Особенно она полюбила Шанхай. Молодцы китайцы! Так поднялись, в магазинах любые товары – и так дешево!