Мир Гаора. 5 книга. Ургайя

– Цветна с Красавой. Вот хотим Мокошихе, раз уж она здесь, Орешка показать.

– А отчего ж и нет, – согласилась Нянька, пряча под платок бутылку с коньяком и выходя из повалуши.

Оставшись одна, Большуха огляделась. Надо будет вещи Рыжего достать и повесить, и сундучки его оба достать. Плох был, понятное дело, трупом лежал, а сейчас уже видно, что оклемается. В дверь заглянула Красава.

– Ну, как он?

– Живой, – ответила Большуха, проверяя, не расшатались ли вбитые в стену для одежды гвозди.

– О Лутошке говорил чего?

Большуха фыркнула.

– Не видишь, что ли, горит мужик, очунеется когда, скажет.

Красава вздохнула, разглядывая тяжело дышавшего во сне Рыжего.

– Напрочь мужика ухайдакали.

– А ну не каркай, – вошла в повалушу Нянька. – Живой, значит, встанет.

– Вчера-то…

– Вчера оно вчера и было. Работать ступайте. Большуха, пригляди там.

– А как же. Мокошиха-то с нами сядет?

– А с кем ещё? Что там для неё, я приготовила. Сама не смогу, ты отдашь.

В приоткрытую дверь заглянула Трёпка. На неё тихо цыкнули в три голоса, и она исчезла, даже рта не открыв.

Выпроводив Большуху с Красавой, Нянька снова села на своё место у его постели. Вгляделась во влажно блестящее от выступившего пота лицо и улыбнулась.

– С возвращением тебя, парень.

Он шевельнул губами, будто услышал и хотел ответить.

Темнота была тёплой и мохнатой. Он бесстрашно и бездумно плыл в этой темноте. Было тихо и спокойно. Правда, голова какая-то тяжёлая и мысли путаются, но после того, что было… это даже не пустяки, ещё меньше. Не надо куда-то бежать, что-то делать. Он не знает почему, просто знает. Аггел, что-то не то. И не надо, он будет спать. Как жарко. Но после того снега, чёрного и белого льдов, белого кафеля жаркая темнота даже приятна.

Где-то далеко звучат голоса, мужские и женские. Он не понимает, даже не разбирает слов, но знает: это не опасно, он может спать. Спать, спать, спать… в большом заснеженном лесу, в маленькой избушке, возле горячей печки, спать, спать, спать… Ничего нет, только жаркая темнота и покой… Ничего больше нет. И не надо…

572 год

Зима

4 декада

3 день

Усадьба жила своей жизнью. В своё время наступило утро, проснулась рабская половина, у всех свои дела, свои хлопоты. Но первый вопрос о Рыжем.

– Как он?

И радостно передаваемое от одного к другому. Живой! Горит, правда, но жар – это уже обычное дело.

– Понятно, полежи голым на снегу.

– Сколько там?

– Девки, не видели?

– На градуснике? За тридцать.

– Ого!

– Пока до коровника добежал и то прочувствовал, а тут-то…

– Хватит языки чесать! Работать ступайте.

Нянька продолжала сидеть у постели Рыжего, время от времени давая ему глотнуть из рюмочки. Он пил, не открывая глаз, но уже глотал и пару раз даже попытался прихватить зубами край рюмки.

– Ишь ты, распробовал никак, – ухмыльнулась Нянька.

– Старшая Мать, – заглянула в повалушу Басёна, – Мокошиха уходит. А тебя хозяин кличет.

– Тьфу ты, – сплюнула Нянька, пряча бутылку под платок, – как оно сразу всё. Посиди с ним, не тереби только. И чтоб не раскрылся, пока горит.

– Ага, ага, – закивала Басёна.

Нянька быстро забежала в свою повалушу, оставила там в укромном месте бутылку и рюмку и вошла в кухню.

Мокошиха сидела у стола, держа на коленях Орешка. Орешек, смеясь во весь рот, бесстрашно дёргал её за выбившуюся из-под головного платка прядь.

– Экий ты баловник, – качала головой Мокошиха, но прядь не убирала и тоже смеялась.

– Хозяин кличет, – сказала ей Нянька.

– А то я одна дороги с подворья не найду! – фыркнула в ответ Мокошиха. – Ну, баловник, иди к мамке, жить тебе да жить родителям на радость.

Покрасневшая Цветна забрала Орешка.

– А вот, – она пугливо оглянулась на дверь в коридор к хозяйской половине, – что он его своему учит…

– А и пускай, – кивнула Мокошиха, – тятька родный плохому не научит, и ему поговорить с кем будет, отойдёт сердцем.

Нянька уважительно поклонилась Мокошихе, а за ней и остальные женщины. Мокошиха ответила общим поклоном, быстро закуталась в свой большой чёрно-синий платок, подхватила лежавший на табуретке у двери на двор узелок, убрав его под платок, и вышла.

– Большуха, порядок чтоб был, – строго сказала Нянька, уходя из кухни.