– Даже так?!
– И более того. Сегодня он объяснил мне про Пустырь.
– Какого чёрта ты его туда потащил?
– Заехали случайно на проминке. Джонни, ты… был на Пустыре?
– Я работал управляющим, Фредди.
Фредди допил свой коньяк и потянулся к бутылке. Джонатан молча протянул свою рюмку, и Фредди так же молча налил по второй.
– Спасибо, Джонни, – после долгой паузы тихо сказал Фредди.
– За что?
– Что держал меня в стороне от этого. Если бы не ты…
– Ладно, Фредди. Я старался, как мог, и не будем об этом.
– Не будем, – согласился Фредди.
– Как парень всё это вынес, Фредди?
– Ты предложил не говорить об этом, – напомнил Фредди, но не замолчал: – Но вынес и тащит этот груз. Сам. Он пять лет был скотником, но ничего не забыл. С четырнадцати до двадцати его продавали каждые два-три месяца. А сейчас ему двадцать пять, и, если бы не русские, с января ему лежать на Пустыре. Ладно. Я сейчас заведусь не хуже парней.
Фредди поставил рюмку и встал.
– Ладно, Джонни, я пошёл радоваться жизни.
– Третья радость?
– Да. Советую и тебе, – и уже у порога обернулся. – Но этот блондинчик не то врёт, не то недоговаривает, не то сам не понимает чего-то. Не собирается у него колода, Джонни.
– Он боится, Фредди.
– Это-то я заметил. Ладно. Сейчас это уже… – Фредди весело выругался и ушёл.
Джонатан кивком простился с ним.
Эркин вернулся в гостиницу поздно. Портье не глядя подтолкнул к нему по стойке ключ. Эркин, тоже не глядя, поймал его и не спеша пошёл в номер.
Андрей успел пробиться к нему и шепнуть, что придёт к утренней уборке, и снова закрутился в пьяно гомонящей толпе. Значит, подцепил. Или его подцепили… да не всё ли равно? Эркин закрыл за собой дверь, задвинул засов. Вот теперь он один. Совсем один. Сейчас опустит шторы и можно не следить за лицом, за мыслями… Крепко его сегодня Пустырь шарахнул. И почему в заваруху не сожгли? Или… Калитку повесить – и всё, готов к приёму. Если всё повернёт назад… К чёрту, даже думать об этом нельзя, всё холодеет сразу.
Эркин закрыл ставни, опустил шторы и уже тогда включил свет в гостиной. Огляделся. Ну что ж, тесновато, конечно, но потянуться можно. И никого ж нет. Эркин быстро прошёл в спальню, разделся там и вернулся в гостиную. Встал на облюбованное место и потянулся, выгибаясь дугой. А теперь на арку. Вот так. Он прогрел мышцы, лёг на пол и стал отжиматься. На двух руках, на одной. Всё помнит. Голова забыла, тело помнит. А ну-ка проверим. Он лёг на спину и медленно, осторожно напряг мышцы живота и бёдер. Есть! Получилось! Смог один, сам, смог… Он рывком распустил мышцы и лежал так, распластавшись на полу, пока не перестали дрожать губы и не высохли глаза. И уже спокойно, последовательно и методично повторил весь памятный с питомника комплекс упражнений. Все суставы, все мышцы, всё прогрел, растянул, сам промял себе мышцы, до каких смог дотянуться. Ну вот. Теперь под душ и можно лечь.
Эркин погасил в гостиной свет и ушёл в ванную. Не так мыться, как просто ополоснуться. А то он вроде Андрея стал. Тот до лимонада дорвался, чуть не с десяток бутылок выдул, теперь смотреть на него не может. Так и он дорвался до душа. А вернётся домой, там только под колонкой или мокрым полотенцем обтереться, да раз в неделю в корыте вымыться. А то разбаловался он тут. Но выйти из-под тёплой сильной струи не мог. Прямо сам себя насильно выволок. Долго, тщательно вытирался гостиничным махровым полотенцем. Стоило бы купить такое, да дорого. Ладно, скажет Жене и уже она, если захочет, купит. Всё-таки цветному такое покупать – в глаза сильно кидаться. Эркин оглядел себя в зеркале. Большое зеркало, почти целиком помещаешься. А ничего. Совсем следов не осталось. На щеке только шрам. Но тут уж ничего не поделаешь. Ещё раз вытер голову, взъерошил, чтобы быстрее высохли, волосы и повесил полотенце. Тянет, конечно, кожу, но тут тоже… ну, не мажется никто, не может же он один быть… таким пахучим. Да и посмотрел он. Тюбик маленький, еле-еле на тело хватит, а стоит как два обеда. Или дороже. Ладно. Как-нибудь обойдётся. Фредди вон тоже, обветренный, и ладони у него как у всех, его же… милашки на него не обижаются. Им уже тут нарассказывали про Фредди. Да и остальные ковбои об этом не думают. Может, и впрямь, обойдётся.
Эркин погасил в ванной свет и вышел в спальню. Подумал, не оставить ли открытой дверь в гостиную, но решил, что не нужно: постучат – услышит. Услышал же тогда, в первый день, как Фредди с Джонатаном вошли в номер. А они не стучали, тихо зашли. Так что дверь можно закрыть и лечь. Чистые простыни, мягкая постель, тепло, просторно, раскидывайся, как хочешь. В Паласе кровати в кабинах были уже, на троих, не больше, и то если один на боку. Правда, для групповух отдельные кабины, там да, даже шире. А в камерах койки узкие, впритык по плечам. Лезет же в голову эта дрянь! О другом надо думать. Второй день кончился. Осталось двенадцать. Двенадцать дней. Джонатан обмолвился как-то, что отвезёт туда, откуда взял. Значит, на рынок к рабскому торгу. Если из имения выехать утром, то приедут уже в темноте А от рынка до дома… бежать и бежать. Если Женя его не ждёт и закрыла засовы… ну, калитка – пустяк, через забор перелезет, а вот дверь… Придётся стучать. Шум на весь двор. Не хочется этого. А, окна же на улицу! Как он тогда Андрея вызывал, так и здесь. Кинет камушком в раму. Либо Женя, либо Алиса выглянет. И всё. Ему откроют.
Эркин с наслаждением напряг и распустил мышцы, чувствуя их силу и упругость, натянул на плечи простыню и повернулся набок. У Жени одеяла толстые, мягкие, а это и через простыню колется. Ну и хрен с ним. Двенадцать дней осталось. Алиса завизжит, запрыгает. Женя… Он вздохнул и потёрся щекой о подушку. Женя, всего двенадцать дней. Это неделя и ещё пять дней. Всего ничего. И увижу тебя, Женя. Поднимусь по лестнице, ступеньки я так и не успел поправить, открою дверь…Ну, хватит, а то просыпаться обидно будет. Эти двенадцать дней ещё прожить надо. А этот, как его, Дон, помощник шерифа, так и крутится вокруг, и смотрит, как на торгах. Будто думает: покупать или слишком дорого. Шугануть бы его аккуратненько, чтоб и придраться было нельзя, и… Ладно, надо спать. Уборку просплю, Андрей поржёт. Если сам не опоздает. Как-то там у него сейчас? Трудится, небось, пыхтит или заснул уже? Эркин, не открывая глаз, тихо рассмеялся. Расскажет Андрей, захочет похвастаться. И уже совсем засыпая, беззвучно позвал: «Же-ня…»
В конюшне сосредоточенный рабочий шум. Сегодня скачки. Чистили и убирали лошадей как никогда. На скачки записались почти все. Андрея так задёргали вопросами, чего он не скачет, что тот теперь ругался, только видя, что к нему кто-то подходит, но в душе довольный, что вопросы о скачках совсем забили другие.
Утром, спустившись в конюшню, Эркин натолкнулся на дежурившего в эту ночь Робина, который, молча ухмыляясь, потащил его за рукав в сенной сарай и показал сладко спящего Андрея. Эркин кивком поблагодарил, отдал сигарету и потряс Андрея за плечо. Услышав невнятное мычание и русскую ругань, он сгрёб Андрея в охапку, выволок во двор к колодцу, отпихнул какого-то мулата с вёдрами и сунул голову Андрея под струю. Средство оказалось сильнодействующим. Андрей сразу вспомнил английский, и сбежавшиеся на его вопль и ругань пастухи хохотали так, что забеспокоились даже ко всему привычные ковбойские кони. Андрей кинулся было на Эркина, но был встречен новой порцией холодной воды уже из ведра.
Теперь весь мокрый и весело злой он яростно чистил Бобби. Фредди застал их обоих уже за работой, и общее мнение было безоговорочно на стороне Эркина. Да и сам Андрей уже смеялся над тем, как его будили. Закончив с Принцем и Резедой, Эркин пошёл к Огоньку и в его деннике столкнулся с Андреем.
– Ты чего в номер не пошёл? – спросил Эркин камерным шёпотом.
– Тебя будить не хотел, – так же шёпотом ответил Андрей. – Ты думаешь, я один в сенном отсыпался?
– Я видел. А от неё чего так рано ушёл?
– Да пока темно. Проснулся, вижу, светать будет, ну, и оделся скоренько. А оделся, так обратно не ляжешь, – Андрей почти беззвучно засмеялся. – А она проснулась и спрашивает, что, мол, старший заругается, я говорю, ага, и ходу.
Эркин кивнул.
– Правильно. И в сенной тебя, что ли, тоже от старшего положили?
– Ага. Я через конюшню вошёл, шатает, как пьяного, ну, Робин и говорит, ложись, дескать, пока не заметили. Я ему сигарету сунул и завалился.
– А выпил много?
– Да не очень. Ну, вначале, ещё когда плясали, и потом она у себя поднесла.
– Потом расскажешь, – остановил его Эркин, заметив чью-то приближающуюся к деннику тень.
Они как раз закончили, когда в денник зашёл Фредди, молча проверил их работу и кивнул.
И до номера они шли молча, и только, когда за ними закрылась дверь, Фредди дал себе волю и заржал.
– Ну, парень, за одну ночь так натрудился, что отливать пришлось! Что ж ты сил своих молодых не жалеешь?!
– А ты откуда знаешь? Робин настучал?
– Нужно мне! Я твои вопли за два квартала слышал.
– Ну и хрен с тобой, – проворчал Андрей, влезая под душ. – Эркин, начнёшь играться – врежу.
– Побрейся сначала, – вытолкнул его обратно Эркин.
Бритьё и умывание прошли в обычной перепалке и подначках, и за стол сели как обычно.
– Фредди, ты скачки судишь? И мастерство, так? – спросил Эркин.
– Так, – кивнул Фредди.
– Значит, мы спрашивать ничего у тебя не можем.