Река голубого пламени

Полчаса спустя Каллиопа все еще сидела на стоянке в своей служебной машине, воспроизводила запись интервью, одновременно просматривая свои заметки о мифе про Вулагару, и пыталась понять что же, черт побери, он означает.

Кристабель все стояла и стояла перед металлической дверью, стараясь заставить себя больше не бояться. Как будто за дверью дракон или еще какой монстр. Она боялась постучать, хотя и знала, что за дверью всего лишь мистер Селларс. Мистер Селларс и еще тот плохой, страшный мальчишка.

Набравшись наконец храбрости, она постучала в дверь камнем, выстукивая код, которому научил ее мистер Селларс: тук, тук-тук, тук, тук.

Дверь приоткрылась, из-за нее показалось чумазое лицо мальчишки.

– Я хочу увидеть мистера Селларса, – сказала она своим самым серьезным тоном.

Мальчишка открыл дверь пошире, пропуская ее, и она прокралась мимо. От него воняло. Она скорчила ему гримасу, и он это увидел, но лишь рассмеялся, издав приглушенный шипящий звук, как Таинственная Мышь.

В туннеле за дверью оказалось жарко, горячо и туманно, и поначалу она почти ничего не увидела. Потом Кристабель разглядела печурку, на которой стояла кипящая кастрюля – из нее-то и шел тот самый пар, который мешал видеть. В воздухе как-то странно пахло – не противно, как от мальчишки, а примерно как дома из аптечки или как один из папиных напитков.

Оказавшись за дверью, Кристабель остановилась. Она мало что видела из-за туманного воздуха и не знала, куда идти дальше. Мальчишка слегка ее подтолкнул – не сильно, и не очень дружественно, из-за чего она едва не упала. Тут она снова испугалась. Мистер Селларс всегда с ней здоровался, даже когда она приходила к нему, не поговорив с ним сперва через очки.

– Принесла пожрать, muchita? – спросил мальчишка.

– Я хочу увидеть мистера Селларса.

– Ay, Dios! Ну так иди. – Он зашел ей за спину, словно собираясь снова подтолкнуть, и Кристабель торопливо зашагала по мокрому бетону, не желая, чтобы мальчишка к ней прикасался.

В одном из мест, где туннель расширялся, стояло пустое кресло мистера Селларса, и она еще больше испугалась. Без сидящего в нем старика кресло казалось каким-то предметом из теленовостей, вроде одной из тех штучек, которых отправили на Марс, и теперь они делали там другие машинки, поменьше, совсем как кошка-мама делает котят. Она остановилась и не стала подходить ближе даже когда мальчишка опять оказался позади нее. Его дыхание показалось ей очень громким. Собственное дыхание – тоже.

– Эта мелкая сучка совсем рехнулась, – сказал мальчишка.

В тени за креслом что-то зашевелилось.

– Что? – произнес негромкий голос.

– Muchita loca, видишь? Сказала, что хочет с тобой поговорить, а сама шарахается от каждой тени. И чё с ней такое? – Мальчишка фыркнул и отправился что-то сделать с кипящей кастрюлей.

– Мистер Селларс? – Кристабель все еще боялась. Голос у него был какой-то странный.

– Малышка Кристабель? Какой сюрприз. Иди сюда, дорогая, иди сюда.

Она разглядела шевельнувшуюся руку и обошла кресло. Мистер Селларс лежал на стопке одеял, накрытый еще одним одеялом так, что из-под него виднелись лишь его голова и руки. Он еще больше похудел и даже не поднял голову, когда она приблизилась. Но он улыбнулся, и девочка немного приободрилась.

– Дай-ка мне на тебя взглянуть. Ты уж прости, что я не встаю, но сейчас я, увы, сильно ослабел. Работа, которую я делаю, сильно утомляет. – Он закрыл глаза, словно решил заснуть, и долго их не открывал. – И еще извини за атмосферу. У моего увлажнителя дисфункция – это значит, что он перестал работать, – и мне пришлось импровизировать.

Кристабель знала, что такое «дисфункция», потому что Робот Громыхало из шоу дядюшки Джингла говорил это слово всякий раз, когда у него отваливалась задняя часть. Однако она не совсем поняла, что имел в виду мистер Селларс, потому что, насколько ей было известно, увлажнитель не имел никакого отношения к его задней части. И еще она не была уверена насчет «импровизировать», но предположила, что это как-то связано с кипящей водой.

– А вам станет лучше?

– Думаю, да. Еще так много нужно сделать, а пока я тут валяюсь, дело не движется. Вообще-то я мог хоть на голове стоять, и от этого ничего бы не изменилось, но мне надо набраться сил. – Он на секунду широко раскрыл глаза, как будто увидел ее только что. – Извини, милая, я тут бормочу всякую чушь. Просто я не очень хорошо себя чувствую. Что тебя привело ко мне? Ты разве не… – он сделал паузу, словно смотрел на что-то невидимое, – …не должна быть в школе?

– Уроки кончились. Я иду домой. – Ей вдруг показалось, что она выдает какой-то секрет. Кристабель не хотелось говорить о школе. – А почему вы меня не вызывали?

– Я ведь уже сказал, дорогая, что очень много работаю. И еще я не хотел навлечь на тебя неприятности.

– Но почему здесь он? — Она задала вопрос шепотом, но мальчишка все равно услышал его и рассмеялся. И тогда Кристабель ненадолго перестала его бояться – она в тот момент ненавидела и его, и его дурацкую физиономию, от которой никуда не деться, когда она приходит к мистеру Селларсу. – Он плохой, мистер Селларс. Он гадкий. И он ворует.

– Ага, может, тогда сбегаешь в la tienda и купишь мыла? – осведомился мальчишка и снова рассмеялся.

– В этом нет необходимости, Чо-Чо. – Мистер Селларс поднял дрожащую руку, похожую на согнутую ветром ветку, – Кристабель, он воровал, потому что был голоден. Не у всех есть хорошая семья, как у тебя, теплая постель и сколько угодно еды.

– Verdad, – подтвердил мальчишка, кивая.

– Но почему он теперь ваш друг? Ведь это я ваш друг.

Мистер Селларс медленно покачал головой – не говоря «нет», но печально.

– Кристабель, ты и сейчас мой друг – ты лучшая из друзей, каких можно только пожелать любому. А помощь, которую ты мне оказываешь, гораздо важнее, чем ты даже можешь представить – ты герой целого мира! Но сейчас мне надо отдохнуть от работы, а с этим Чо-Чо справляется лучше. И ему нужно где-то жить, поэтому он здесь.

– А если меня здесь не будет, то я настучу этим армейским vatos, что под их базой живет чокнутый старик, усекла?

Мистер Селларс улыбнулся, но снова печально:

– Да, из-за этого тоже. Все очень просто, Кристабель. Кроме того, ты не можешь постоянно пробираться ко мне тайком. У тебя будут неприятности с родителями.

– Не будут! – Она рассердилась, хотя и знала, что мистер Селларс прав. Ей становилось вес труднее и труднее выдумывать предлоги, чтобы уехать в одиночку на велосипеде и привезти мальчишке и старику пакеты с хлебом, бутербродами и фруктами от своего школьного обеда. Но она боялась, что если перестанет приезжать, то мальчишка сделает что-то плохое – быть может, увезет куда-нибудь мистера Селларса или сделает ему больно. Ведь ее друг сейчас совсем худой и не очень сильный. А сегодня он выглядит по-настоящему больным. – И вообще, мне все равно, будут ли у меня неприятности.

– Так думать нехорошо, Кристабель, – мягко проговорил мистер Селларс. – Пожалуйста, я очень устал. Я вызову тебя, когда захочу увидеть, и запомни: ты и сейчас совершенно определенно мой друг. Теперь твоя работа – быть Кристабель и делать все, чтобы родители были тобой довольны. Тогда, если я попрошу тебя сделать нечто серьезное и важное, тебе будет легче это сделать.

Она уже слышала подобные речи. Когда ей захотелось сделать такую же прическу, как и у Пальмиры Янычар, певицы, которую она постоянно видела в Сети, мать сказала: «Мы не хотим, чтобы ты выглядела как Пальмира. Мы хотим, чтобы ты выглядела как Кристабель». Что означало: «Н-Е-Т» читается как «нет».

– Но…

– Извини, Кристабель, но я действительно должен отдохнуть. Я очень устал, работая в своем саду – там все так разрослось и перепуталось ветками, – и я должен… – Он на секунду закрыл глаза, и на его странном лице появилась отрешенность, какую она никогда прежде не видела, и это ее снова здорово перепугало. И еще она очень встревожилась – ведь у него больше нет сада с того дня, как он стал жить в этой дыре, ни единого растения. Тогда почему он так сказал?

– Пошли, дурочка, – сказал мальчишка, подойдя вплотную. – El viejo хочет спать. Оставь его в покое.

На какой-то миг Кристабель даже поверила, что он волнуется за мистера Селларса. Но потом вспомнила, как мальчишка лгал и крал, и поняла, что это не так. Она встала и впервые поняла, что означают попадавшиеся в разных историях слова «на ее сердце была тяжесть». Девочка ощутила, что внутри у нее словно появилось нечто тяжелое и весит это нечто миллион фунтов. Она прошла мимо мальчишки и даже не взглянула на него, хотя заметила краем глаза, как он отвесил ей на прощание дурацкий поклон – словно герой какого-нибудь фильма. Мистер Селларс не попрощался. Глаза у него уже были закрыты, а грудь поднималась и опускалась, поднималась и опускалась – быстро, но невысоко.

За обедом Кристабель почти не ела. Папа говорил о всяких плохих вещах на работе и под каким давлением он сейчас оказался – она всегда представляла это давление в образе крыши, которая опускается и давит людей, как в фильме «Убийство в квартире», который она однажды посмотрела у Офелии Вейнер, пока их родители устроили вечеринку на первом этаже, – поэтому он даже не заметил, что Кристабель просто перекладывала еду у себя на тарелке, сдвигая картофельное пюре в забавную на вид кучку, и поэтому со стороны казалось, что она немного съела.

Она попросила разрешения выйти из-за стола и ушла в свою комнату. Особые книгоочки, которые дал ей мистер Селларс, лежали на полу возле кровати. Она посмотрела на них и нахмурилась, потом взяла школьную тетрадку и попробовала решать задачки по арифметике, но в голове у нее вертелись лишь мысли о том, каким больным выглядел мистер Селларс. Он показался ей помятым, словно листок бумаги.

И Кристабель внезапно подумалось: а вдруг мальчишка его отравляет, как в сказке про Белоснежку? Может, он подсыпает что-то нехорошее в кастрюлю с кипятком, вроде того яда, которым плохая королева отравила яблоко? И мистеру Селларсу будет становиться все хуже и хуже.

Она подняла книгоочки, но потом положила их обратно. Он ведь сказал, что свяжется с ней. А если она сама его вызовет, то он рассердится, так ведь? Правда, он никогда по-настоящему на нее не сердился, но все же…

Но что, если мальчишка его действительно травит? А может, ему будет становиться вес хуже и хуже из-за чего-то другого? Разве она не должна принести ему какое-нибудь лекарство? Она не спросила его тогда про лекарство, потому что очень расстроилась, но теперь ей пришло в голову, что ему и в самом деле нужно лекарство. Мальчишка никогда не сможет его раздобыть, зато у мамы Кристабель есть целый шкафчик, набитый всякой всячиной – пластыри и бутылочки, болеутоляющие и многое другое.

Кристабель надела очки и уставилась в темноту перед глазами, все еще размышляя. А вдруг мистер Селларс так рассердится, что велит ей никогда больше с ним не разговаривать и не приходить к нему?

Да, но если он действительно болен? Или отравлен?

Она открыла рот, подумала обо всем этом еще немного и произнесла заветное слово «Румпельштицкин». Произнесла совсем тихо и уже как раз начала гадать, не следует ли сказать его снова, когда услышала голос. Но прозвучал он не из очков: