Солнце, луна и хлебное поле

– А почему на этом чердаке прячешься?

– Так нужно для дела. Главное, чтоб эти дебилы меня не обнаружили.

Я немного растерялся:

– Для какого дела?

Хаим повернулся и слегка отодвинул доску в стене.

– Подойди-ка, выгляни.

– Зачем?

– Подойди, увидишь.

Я подошел и выглянул.

– Видишь нашу голубятню?

Отсюда, через пять десятков крыш, наша голубятня походила на спичечный коробок.

– Ну, вижу. Дальше что? – Я отошел от стенки и выпрямился во весь рост.

– Вот там находится то, что разыскивает КГБ.

В животе похолодело. Мне вовсе не нужно было знать такие тайны, да что поделаешь – уже узнал.

– И что же это? – спросил я.

– Сумка. Если менты найдут ее, моим дядям – хана.

– А внутри?

– Восьмимиллиметровые кассеты с кинопленкой, – сказал он и как-то странно улыбнулся.

– Кассеты? – удивился я. – И что же на них снято?

– Представления не имею. Вместе с моими дядями по этому делу еще пятнадцать человек евреев арестовали.

– Да, но голубятню-то и с других мест видно?!

– До других мест тебе дела нет. А здесь ты точно появился бы, вот я тебя и поджидал.

Мне показалось, я догадался, зачем я был ему нужен:

– Ладно, заберу эту сумку и выброшу в Куру.

– Ты что?! Эту сумку мне надо послезавтра увезти в Ленинград. Это и есть то важное дело, о котором я только что тебе сказал.

– И кому ты ее повезешь?

– Не знаю, кто эти люди, да, по правде сказать, и знать не хочу.

– Трокадэро тебя искал, хочет, чтоб ты ему позвонил. Да как же ты отсюда позвонишь-то?

– Лучше, чтоб Трокадэро ничего не знал об этом деле. Только ты да я, и на этом кончено. Само дело того требует, понял?

Почему вдруг дело требовало, чтоб я знал о нем, а Трокадэро – нет? Но я не стал докапываться:

– Ладно, дружище, как скажешь. От меня-то что требуется? Что я должен сделать?

– Принеси сумку и отдай Манушак на хранение.

– А Манушак-то при чем? – и впрямь удивился я.

– В том-то и дело, что ни при чем. Пусть спрячет под кроватью и помалкивает, остальное – потом.

– А что я ей скажу?

– Скажи, что нашел или украл, без разницы. Пусть сохранит, пока не продашь.

Я заколебался, не хотелось впутывать Манушак в это дело, но как же я мог отказать в простой просьбе: перенести и сохранить сумку.

– Ладно. На, возьми себе сигареты.

– Нет, здесь курить не стоит. Единственное, что у этих дебилов годится, – нюх. Не хочется, чтоб Сурен сюда сунулся, это ни к чему.

– Приду ночью, попозже, еды принесу.

– Неплохо бы, если удастся, – ответил он.

Я ушел.

У самого основания голубятни был спрятан мешок из дерюги, прикрытый загаженным голубями листом фанеры. Я взвалил мешок на спину и поднял руку – знал, что Хаим за мной следит. Уже у себя на чердаке я достал сумку из мешка и открыл. Сумка была заполнена кассетами. Спускаясь по лестнице, я почувствовал страх: если меня вдруг сейчас арестуют, что мне говорить. Но никто на меня и не взглянул, пока я шел до дома Манушак. Вошел во двор, тихо приоткрыл дверь в дом. В коридоре никого не было, я на цыпочках прокрался в комнату Манушак и задвинул мешок под кровать.

Манушак на кухне мыла посуду.

– Где мать? – спросил я.

– Спит. Разбудить?

– Да нет, я так спросил.

Рассказал, как украл мешок из машины, припаркованной возле станции фуникулера.

– Внутри сумка и кассеты, завтра-послезавтра отнесу в еврейский квартал и продам.

Сумка ей понравилась, на кассеты не обратила внимания, только сказала: