Стоик

– Транспортная электрическая? – переспросил Джаркинс. – Та самая компания, которой эта линия принадлежала изначально. Что это за люди?

И Клурфейн тут же и довольно живо вспомнил целый ряд имеющих к ним отношение подробностей, не все из которых удалось узнать Сиппенсу, но достаточно любопытных, чтобы заинтересовать обоих. И вот из глубин памяти Клурфейна возникли Стейн, Райдер, Буллок и Джонсон, а конкретнее Джонсон и Стейн. Они были среди главных учредителей «Чаринг-Кросса» и «Хэмпстеда». Стейн принадлежал к аристократии и был крупным держателем акций «Дистрикта», а также компании «Сити – Южный Лондон». Джонсон был советником Стейна и линий «Дистрикт» и «Метрополитен», а также держателем акций обоих линий.

– Так почему бы не попытаться встретиться с этим Джонсоном? – спросил Джаркинс, внимательно прислушивавшийся к каждом слову после того, как Каупервуд устроил ему словесную выволочку. – Он, наверное, хорошо информирован обо всем, что происходит.

Клурфейн стоял у окна, смотрел на улицу.

– Отлично! – воскликнул он вдруг, повернувшись к Джаркинсу. – Вот она – идея. Почему бы и нет? Только… – Он замолчал, неуверенно посмотрел на Джаркинса. – Вполне ли это этично? Насколько я понимаю, мы не имеем права заявлять, что представляем Каупервуда. Судя по тому, что вы сказали, он всего лишь согласился выслушать Гривса и Хеншоу в Нью-Йорке, потому что мы попросили его об этом. Он не поручал нам никакой работы в связи с ними.

– Как бы то ни было, я думаю, хорошо было бы прощупать это парня – Джонсона, – ответил Джаркинс, – сообщить ему, что Каупервуд или какой-нибудь известный нам американский миллионер интересуется планом объединения всех этих линий, а потом вскользь сказать, что линия «Чаринг-Кросс», если они смогут ее вернуть, может быть выкуплена этим миллионером. В таком случае нам, как агентам, которые связали все это воедино, будет причитаться неплохой и заслуженный бонус. Кроме того, если сейчас можно собрать какие-нибудь акции или продать им или Каупервуду, то мы можем выступить в роли посредников. Почему нет?

– Неплохая идея, – сказал Клурфейн, загораясь еще больше. – Попробую-ка я связаться ним по телефону.

Он побрел во внутренний кабинет и уже собрался было взять трубку, но остановился и посмотрел на Джаркинса.

– Самый простой способ, думается мне, это попросить консультацию в связи с одной финансовой проблемой, которая стоит перед нами, но которую мы не можем обсуждать по телефону. Он решит, что может что-нибудь с этого поиметь, и пусть он так и думает, пока мы не объясним ему, о чем речь.

– Хорошо! – сказал Джаркинс. – Давайте звонить.

И вот после очень осторожного телефонного разговора с Джонсоном Клурфейн повернулся к Джаркинсу и сказал:

– Он говорит, что примет нас завтра утром в одиннадцать.

– Отлично! – воскликнул Джаркинс. – Я думаю, мы теперь на правильном пути. В любом случае мы продвигаемся. И если он сам в этом не заинтересован, то он вполне может знать кого-нибудь, кто заинтересован.

– Совершенно верно, совершенно верно, – эхом откликнулся Клурфейн, которого в данный момент более всего волновал бонус, возможно, причитающийся ему за участие в подготовке сделки. – Я рад, что вспомнил про него. Из этого может получиться самое крупное дело из всех, что мы провернули.

– Совершенно верно, совершенно верно, – эхом прозвучал голос Джаркинса, который пребывал в прекрасном настроении, но не настолько прекрасном, каким оно могло быть, если бы всю эту комбинацию придумал он сам. Потому что Джаркинс всегда считал себя если не мозгом, то уж по крайней мере движущей силой этой затеи.

Глава 18

Кабинеты Райдера, Буллока, Джонсона и Чэнса, а также лорда Стейна располагались в одной из наиболее сомнительных частей Стори-стрит рядом с Судебными Иннами[8 - Судебные Инны – традиционная форма самоорганизации адвокатского сообщества в Англии и Уэльсе. Каждый полноправный адвокат должен вступить в одну из четырех юридических палат, здания Судебных Инн занимают обширную территорию близ лондонского центра.]. Что говорить, весь этот район, исключая Судебные Инны, в Америке сочли бы неподобающим для выдающегося юридического таланта. Небольшие перестроенные трех-четырехэтажные сооружения или прежние чердаки и магазины, в которых теперь размещались офисы, библиотеки, консультационные конторы, хранилища документов, консультации на десяток солиситоров, их стенографов, клерков, мальчиков на побегушках и других помощников.

Сама Стори-стрит была такая узкая, что по ней с трудом могла пройтись пара под руку. Что же касается проезжей части, то она могла вполне позволить разъезд двух детских колясок, но ни в коем случает не двух транспортных средств большего размера. Но по этой улице проходил немалый поток рабочих, включая и тех, кто пользовался ею, чтобы срезать путь на Стрэнд и соседние проезды.

Фирма «Райдер, Буллок, Джонсон и Чэнс» занимала все четыре этажа дома 33 по Стори-стрит, представлявшего собой здание шириной не более двадцати трех футов, хотя и имевшее в глубину пятьдесят. На цокольном этаже, изначально служившем прихожей и гостиной обитавшего здесь одинокого судьи в отставке, теперь располагались секретарская и хранилище документов. Лорд Стейн занимал небольшой кабинет в задней части второго этажа, третий этаж был отдан трем самым главным членам фирмы: Райдеру, Джонсону и Буллоку. Чэнс со своими многочисленными помощниками занимал четвертый этаж. Кабинет Элверсона Джонсона в самой задней части второго этажа выходил окнами в небольшой дворик. Мощеная его поверхность когда-то была частью внутреннего древнеримского двора, исторический лоск которого поблек для тех, кто был вынужден созерцать его годами день за днем. Лифта в доме не было. С середины второго этажа и до самой крыши тянулась вверх вентиляционная шахта. Кабинеты были оснащены каким-то довольно примитивным новомодным приспособлением, которое, как считалось, добавляет кислорода в воздух. Кроме того, в каждом кабинете имелись камины – в которых в туманные, дождливые зимние дни сжигали уголь, – что несказанно улучшало уют и обаяние этих интерьеров. В кабинете каждого солиситора имелся просторный, хорошо сделанный письменный стол со стульями, а на каминной полке белого мрамора стояли книги или маленькие скульптурки. На стенах висели довольно пыльные гравюры, изображающие светил английского юридического пантеона или английские пейзажи.

Джонсон, влиятельный и финансово амбициозный член фирмы, был в общем и целом человеком практичным и по большей части плыл своим путем, который в его личных прожектах казался ему наиболее перспективным. Однако в каком-то уголке его разума развился комплекс, который привел его к мыслям о ценности религии и даже симпатиям к нонконформистским доктринам. Еще он был склонен поразмышлять о лицемерии и духовной стагнации партии Высокой церкви, а также о земном и божественном значении таких знаменитых религиозных деятелей, как Джон Нокс, Уильям Пенн, Джордж Фокс и Джон Уэсли[9 - Джон Нокс (1514–1572) – шотландский священнослужитель, богослов и писатель, лидер Реформации в Шотландии. Основатель пресвитерианской церкви Шотландии. Уильям Пенн (1644–1718) – один из отцов-основателей Соединенных Штатов. Будучи квакером-пацифистом и проповедником веротерпимости, он основал в качестве «убежища для свободомыслящих европейцев» колонию, которую назвали Пенсильвания (Лесная страна Пенна). Джордж Фокс (1624–1691) – английский ремесленник, религиозный диссидент, мистик, основатель Религиозного общества Друзей, которое также известно как квакеры. Джон Уэсли (1703–1791) – английский священнослужитель, богослов и проповедник, был руководителем движения ривайвелизма в англиканской церкви, известного также как методизм.]. В его сложном и любознательном умственном космосе уживались явно противоречащие друг другу и даже антагонистические представления. Он считал, что должен существовать правящий класс, который должен наступать и сохранять себя желательной, пусть и не всегда оправданной хитростью. Поскольку в Англии этот класс был уже укреплен законами о собственности, наследстве и первородстве, то класс этот играл важную роль, был неизменно прав и совершенно неисправим. По этой причине наилучшим образом действий для нищих духом, а также нищих материально были приведение себя к покорности, тяжкий труд и вера в Божественного Отца, который в конечном счете – вероятно – позаботится о них. С другой стороны, огромная пропасть между не всегда неразумной бедностью и незаслуженным богатством казалась ему жестокостью и чуть ли не злом. На этой точке зрения основывались его более категоричные религиозные настроения, которые временами становились чуть не фарисейскими.

Хотя сам он происходил из низкого мира социально слабых и неумелых, его всегда влекло наверх, где если не он, то его дети – два сына и дочь – будут чувствовать себя в такой же безопасности, что и те, кем он так восхищался и кого критиковал. Да что говорить, он мечтал о титуле: для начала добавление к его имени скромного «сэр», а потом он, если удача будет сопутствовать ему, может быть удостоен и еще более высокого королевского вознаграждения. Он прекрасно знал: чтобы добиться этого, он должен не только заработать больше денег, чем есть у него сейчас, но еще и добиться покровительства тех, у кого есть деньги и титулы. По этим причинам он интуитивно подгонял свои действия под амбиции и богатство тех, кто принадлежал к этому классу.

Он был невысокий ростом, высокопарный, жилистый, властный. Его отец, запойный плотник из Саутуарка, впроголодь содержал семью из семи человек. Молодой Джонсон поступил в ученичество разносчиком хлеба к пекарю. Один из его постоянных покупателей, печатник, обратил внимание на его усердие и взял к себе помощником, там он с помощью своего нанимателя научился читать, там он проникся мыслью о том, что должен приобрести профессию, должную поднять его из серости и прозябания, в которых он тогда пребывал. И Джонсон оказался способным учеником. Он доставлял печатную продукцию всякого рода предпринимателям и торговцам и наконец столкнулся с молодым солиситором по имени Лютер Флетчер, который вел кампанию за свое избрание в Совет Лондонского графства представителем от Саутуаркского избирательного округа. Он и увидел в молодом Джонсоне, которому тогда было не больше двадцати, юридические задатки. Его любознательность и предприимчивость настолько очаровали Флетчера, что он отправил его в вечернюю школу изучать юриспруденцию.

С того времени дела Джонсона пошли в гору. Фирма, в которую он в конечном счете нанялся на учение, вскоре оценила его интуитивный юридический талант, и ему стали поручать доводить до ума документы в тех областях юриспруденции, на которых специализировалась фирма: контракты, права собственности, завещания и учреждение компаний. В двадцать два года он сдал необходимые экзамены и стал дипломированным солиситором. В двадцать три он познакомился с мистером Байроном Чэнсом из солиситорской фирмы «Буллок энд Чэнс», и тот предложил ему вступить в партнерство.

Буллок, человек известный среди барристеров[10 - Барристеры – адвокаты, представляющие клиентов в суде, в отличие от солиситоров, занимающихся главным образом «бумажной» адвокатской работой.] Судебных Инн дружил с неким Уэллингтоном Райдером, солиситором, имевшим еще более влиятельные связи, чем у него. Райдер вел дела нескольких больших имений, включая и имения графа Стейна, а также юридические дела линии «Дистрикт». Райдер тоже заинтересовался Джонсоном и предпринял серьезные шаги, чтобы убедить его оставить Буллока и работать с ним. Однако своекорыстие и дружеские чувства заставили его искать другой путь заручиться услугами Джонсона. Разговор с Буллоком привел в конечном счете к созданию нынешнего юридического союза, который длился уже десять лет.

Вместе с Райдером пришел Гордон Родерик, лорд Стейн, старший сын графа Стейна. В то время Стейн только-только выпустился из Кембриджа, и его отец решил, что сын в достаточной мере годится для того, чтобы наследовать его отцовский титул. Но на деле по причине некоторых странностей и особенностей характера молодой человек больше интересовался практическими и решительно неисторическими сторонами мира вокруг него. Он пришел в этот мир, когда блеск и привилегии одного только титула не только ставились под сомнение, но во многих случаях и затмевались финансовым гением. В Кембридже он с интересом изучал экономику, политику, социологию и был склонен прислушиваться к мнению социалистов фабианской школы, но ни на минуту не забывал о грядущем наследстве. Познакомившись с Райдером, интересовавшимся исключительно громадными компаниями, которые постоянно назначали его их представителем, Стейн легко попал под его влияние и проникся его убежденностью в том, что настоящими лордами в будущем станут финансисты. Миру требовалось продвинутое материальное оснащение, и финансист, который посвятит себя удовлетворению этой потребности, станет важнейшим фактором на пути общества к прогрессу.

С этими мыслями в голове Стейн усердно изучал английское акционерное право в офисе «Райдера, Буллока, Джонсона и Чэнса». И одним из главных его друзей стал Элверсон Джонсон. В Джонсоне он видел проницательного выходца из простонародья, одержимого решимостью пробраться наверх, а Джонсон видел в Стейне наследника социальных и материальных привилегий, который тем не менее решил получить знания и решительно взяться за дела практические.

И Джонсон, и Стейн с самого начала признавали громадные возможности лондонской подземной сети, и их интерес вовсе не ограничивался учреждением Транспортной электрической компании, ядро которой они и составляли со дня ее образования. Когда впервые было сделано предложение о создании линии «Сити – Южный Лондон» с современным оборудованием, они с друзьями вложили деньги в эту компанию, понимая, что следует учесть соединение с двумя старыми линиями, пронзавшими тогда сердце Лондона – «Метрополитен» и «Дистрикт». Как Демосфен, обращающийся к афинянам, Джонсон упорствовал в своем убеждении, что тот, кто сумеет собрать достаточно денег, чтобы приобрести пятьдесят один процент обычных акций этих двух линий и таким образом получит контроль над компанией, может спокойно объявить себя главой предприятия, а дальше поступать так, как ему заблагорассудится.

После смерти отца Стейн вместе с несколькими друзьями, включая Джонсона, попытался получить контрольный пакет обычных акций «Дистрикта» в надежде, что при этом он сможет контролировать обе линии, но ничего из этого у них не получилось – в обращении оказалось слишком много акций, а собрать достаточно денег они не смогли. А потому, поскольку управление линиями оставляло желать лучшего, а доход от акций был невелик, немалую часть приобретенных ими акций они продали.

Что же касается так еще и не созданной линии «Чаринг-Кросс», для продвижения которой они создали Транспортную электрическую компанию, то им так и не удалось собрать достаточно денег или продать достаточно напечатанных акций и получить необходимые для строительства один миллион шестьсот шестьдесят тысяч фунтов. Наконец через Гривса и Хеншоу они принялись искать финансиста или группу финансистов, которые либо снимут с их плеч груз «Чаринг-Кросс», либо объединятся с ними в их мечте прибрать к рукам «Метрополитен» и «Дистрикт».

Но пока все их усилия кончилась ничем. Джонсону к этому времени уже стукнуло сорок семь, а лорду Стейну – сорок, оба стали понемногу уставать и проникаться сомнениями насчет этой великой затеи.

Глава 19

В эту ситуацию и в офис Элверсона Джонсона входят мистер Джаркинс и мистер Клурфейн, горящие желанием побеседовать с мистером Джонсоном об одном крайне важном деле. Вопрос связан с мистером Гривсом и мистером Хеншоу, которые недавно побывали в Нью-Йорке, чтобы побеседовать с их, Джаркинса и Клурфейна, клиентом, мистером Фрэнком Каупервудом, наверняка известном мистеру Джонсону.

Мистер Джонсон признал, что слышал о таком. И чем он может быть полезен этим джентльменам?

Весеннее утро в Лондоне выдалось крайне редкое. Солнечные лучи падали на мощеный римский дворик внизу. Когда они вошли, Джонсон просматривал толстенную папку с бумагами по иску о возмещении ущерба, предъявленному компании «Сити – Южный Лондон». Он пребывал в радостном настроении, потому что день стоял теплый и ясный, потому что был отмечен некоторый рост акций «Дистрикт», а коротенькая речь, произнесенная им днем ранее в Международной эпуортской лиге[11 - Международная эпуортская лига – организация, объединяющая молодых методистов в возрасте от 18 до 35 лет. Методизм – одна из протестантских конфессий, основателями которой были Джон Уэсли и Джордж Уайтфилд.], получила положительный отзыв не менее чем в двух утренних газетах.

– Я постараюсь изложить наше дело как можно короче, – начал Джаркинс, облаченный в серый костюм, серую шелковую рубашку, сверкающий бело-голубой галстук. Держа в руке котелок и трость, Джаркинс сверлил Джонсона испытующим взглядом; судя по всему, ему предстояло решить нелегкую задачу: Джонсон явно был личностью ушлой.

– Вы, конечно, должны понимать, мистер Джонсон, – продолжал Джаркинс, улыбаясь лучшей из своих улыбок, – что наш визит не санкционирован во всех подробностях мистером Каупервудом. Но я надеюсь, вы тем не менее поймете его важность. Как вам известно, Гривс и Хеншоу имели дело с Транспортной электрической компанией, от имени которой вы выступаете солиситором.

– Одним из солиситоров, – осторожно возразил мистер Джонсон. – Но уже некоторое время они не давали мне никаких поручений.

– Именно, именно, – сказал Джаркинс, – но я думаю, вы все равно проявите интерес к этому делу. Понимаете, именно наша фирма свела Гривса и Хеншоу с мистером Каупервудом. Как вам известно, мистер Каупервуд человек чрезвычайно богатый. Он занимался самыми разными транспортными проектами в Америке. И ходят слухи, что он распродает свои чикагские активы не менее чем за двадцать миллионов.

Услышав названную сумму, мистер Джонсон навострил уши. Транспорт повсюду транспорт – будь то в Чикаго, Лондоне или каком другом месте, – и человек, который извлек из транспортного бизнеса двадцать миллионов долларов, должен неплохо разбираться в транспорте. Его интерес тут же стал понятен Джаркинсу.

– Может быть, так оно и есть, – принялся блефовать мистер Джонсон, подпустив в голос немного сварливости и внешне никак не выдавая своего интереса, – но какое все это имеет отношение ко мне? Вы, вероятно, помните, что я всего лишь один из солиситоров Транспортной электрической и никоим образом не связан ни с мистером Гривсом, ни с мистером Хеншоу.

– Но ситуация с лондонской подземкой в целом вас все же интересует, по крайней мере так мне сказал мистер Клурфейн, – настаивал Джаркинс. – Иными словами, – дипломатично добавил он, – вы представляете людей, которые заинтересованы в развитии подземной транспортной системы.

– Я позволил себе, мистер Джонсон, упомянуть тот факт, – вставил здесь Клурфейн, – что вас время от времени упоминают в прессе как представителя линий «Метрополитен» и «Дистрикт», а также компаний «Сити – Южный Лондон» и «Центральный Лондон».

– Это верно, – ответил Джонсон, внешне спокойный и уверенный в себе. – Да, я являюсь юридическим представителем этих компаний. Но мне не ясно, чего хотите вы. Если речь идет о продаже или покупке чего-либо, связанного с линией «Чаринг-Кросс – Хэмпстед», то вам определенно нужен не я.

– Если вы уделите мне одну минуту, – настаивал Джаркинс, подавшись поближе к Джонсону. – Суть дела в том, что мистер Каупервуд избавляется от всех своих чикагских активов, а без них заняться ему нечем. Он не из тех людей, которые торопятся уйти на покой. Он проработал в Чикаго более двадцати пяти лет. Я вовсе не хочу сказать, что у него на уме какое-то новое инвестирование. Мистер Гривс и мистер Хеншоу выяснили это. Их свела с ним наша фирма – «Джаркинс, Клурфейн и Рэндольф». Мистер Клурфейн, которого вы здесь видите, возглавляет лондонское отделение.

Джонсон кивнул – теперь он уже слушал внимательно.

– Конечно, – продолжал Джаркинс, – ни мистер Клурфейн, ни я не наделены полномочиями говорить от имени мистера Каупервуда. Но мы чувствуем, что в лондонской ситуации заложены немалые перспективы, и если корректно выбранный человек корректно изложит ему суть дела, то это может принести огромную выгоду всем, кто был связан с этим проектом. Насколько мне известно, мистер Каупервуд отказался от предложения купить линию «Чаринг-Кросс» не потому, что не верит в ее прибыльность, а потому, что ему не предложили пятьдесят один процент акций, а он всегда в таких делах настаивает на полном контроле. Кроме того, ему показалось, что эта ветка слишком коротка и не имеет столь необходимой связи с подземной системой в целом, а потому ею можно управлять, только как малой и отдельной собственностью. А его интересует только городская транспортная сеть в целом.

В голосе Джаркинса теперь послышалась льстивая нотка.

– Я попросил мистера Клурфейна, – медоточиво продолжил он, – отвести меня к тому единственному человеку, который знает все о лондонской подземной системе и может оценить важность привлечения к делу мистера Каупервуда. Потому что, если мы правильно понимаем суть дела, – и тут он посмотрел на мистера Джонсона чуть ли не угрожающим взглядом, – то нам представляется, что настало время объединить все отдельные линии в одну систему и модернизировать их, а всем прекрасно известно, что мистер Каупервуд гений в том, что касается решения транспортных проблем. Он вскоре должен прибыть в Лондон, и мы полагаем, что с ним должен встретиться и поговорить кто-то, кто поможет ему понять, что ситуация в Лондоне требует участия именно такого человека, как он.

И если вы, мистер Джонсон, не желаете участвовать в этом деле, – в этот момент Джаркинс имел в виду Стейна и его то ли действительные, то ли мифические связи, – то, может быть, вы назовете человека, который потенциально пожелал бы этим заняться, и скажете нам несколько слов об этой персоне. Мы, конечно, только маклеры, и нам хотелось бы, чтобы мистер Каупервуд заинтересовался этим делом всерьез, а мы могли бы получить свою маклерскую долю, которая, естественно, является неотъемлемой частью таких начинаний.

Джонсон сидел за своим столом, уставившись не в Джаркинса или Клурфейна, а в пол.