Стоик

– Ваша беда, Джаркинс, в том, что вы никогда в полной мере не используете возможность, даже если все карты у вас на руках. Вы посмотрите, что произошло здесь сегодня! Вы приводите ко мне двух человек, контролирующих, по вашим и их словам, важное предложение по транспортной системе Лондона, которое, если им правильно распорядиться, может легко принести хорошие прибыли всем заинтересованным сторонам. Но они приходят ко мне, не имея ни малейшего представления о моих способах ведения бизнеса. А вы знаете мой главный принцип: полный контроль над всем. Я не сомневаюсь, что даже сейчас они не имеют ясного понимания моего опыта в таких делах и не имеют представления о том, что бы я сделал с этим проектом. Они предполагали, что могут продать мне половинную долю в чем-то, что будут контролировать сами вместе со своими друзьями. Я говорю вам, Джаркинс, – и в этот момент он уставился на него с такой категоричностью, что у мистера Джаркинса мурашки побежали по коже, – если вы хотите быть полезным мне в этом деле, то я бы посоветовал вам не озабочиваться этим конкретным предложением, но разобраться получше во всей подземной транспортной системе Лондона и прикинуть, что с ней можно сделать. Более того, я хочу, чтобы вы оставили при себе все ваши частные спекуляции относительно меня и моих дел. Если бы вы побывали в Лондоне, прежде чем приводить ко мне этих людей, и узнали бы о них все, что о них можно узнать, то вы бы не стали транжирить мое и их время.

– Да, сэр, – сказал Джаркинс, который к сорока годам располнел и являл собой достойный образец для демонстрации мастерства портновского искусства, а в данный момент так разнервничался, что его прошиб пот. Он был дряблый, податливый человек с черными внимательными глазами, под которыми торчал небольшой заостренный нос, нависающий над мягкими, пухлыми губами. Он постоянно предавался мечтам о каком-нибудь спекулятивном успехе, который сделает его мультимиллионером, и был широко известной фигурой на театральных премьерах, играх в поло, собачьих выставках и других светских событиях. Друзей в Лондоне у него было не меньше, чем в Нью-Йорке.

По этим причинам Каупервуд предполагал, что Джаркинс может быть полезен ему, но все же в данный момент он не был готов на большее чем туманные намеки, понимая, что намеки эти, скорее всего, заставят Джаркинса броситься вдогонку за Гривсом и Хеншоу, чтобы помириться с ними, и, кто знает, может быть, отправиться в Лондон, где… что ж, Каупервуд вряд ли мог найти рекламного агента лучше мистера Джаркинса.

Глава 15

И в самом деле, после отплытия Гривса и Хеншоу в Лондон и нескольких дней не прошло, как туда же отправился и Джаркинс, сгоравший от нетерпения стать частью громадного предприятия, которое может сделать явью его мечту о мультимиллионерстве.

Пусть этот предварительный ход в связи с Гривсом и Хеншоу и их линией «Чаринг-Кросс», казалось, и закончился с меньшей определенностью, чем рассчитывал Каупервуд, это никак не повлияло на его решимость продолжать начатое. Он имел информацию, полученную от Сиппенса, а потому был исполнен решимости заполучить контроль над какой-либо подземной линией, «Чаринг-Кросс» или другой. А потому шли не только консультации, но и было дано несколько обедов дома, и это создало у Эйлин впечатление, что ее муж по меньшей мере испытывает небольшой интерес к прежней жизни, которая сделала ее первые дни с ним в Чикаго самыми красочными и счастливыми воспоминаниями. Она даже стала задумываться: а может быть, по какому-то странному повороту судьбы чикагское поражение протрезвило его, а потому он решил возобновить, хотя и не обязательно с радостью, прежнюю видимость отношений, что ничего не значило для него, но могло стать такой отрадой для нее.

На самом же деле Каупервуда все больше и больше увлекал характер Бернис. В ней была какая-то радовавшая его игривая и изобретательная капризность, сочетавшаяся с ее практичными, а также поэтическими и экстатическими настроениями. Он никогда не уставал наблюдать за ней, и за сравнительно короткий период со времени ее приезда в Чикаго привык наслаждаться тем душевным жаром, причиной которого служила Бернис.

Одна из фантазий Бернис, произведшая на него сильнейшее впечатление, посетила ее недавно в Чикаго. Как-то во второй половине дня они отправились пообедать в гостинице, где до этого уже успели побывать несколько раз. Но, прежде чем войти внутрь, она повела его в рощицу неподалеку, где среди дубов и сосен на запорошенном снегом клочке земли стояла его вылепленная из снега копия, отчасти карикатурная, а отчасти поразительно близкая к оригиналу. Она этим утром рано уехала домой и сама слепила этого снеговика. Глаза у него были из двух ярких серо-голубых камней, а на рот и нос пошли маленькие сосновые шишки разных размеров. Она даже привезла одну из его шляп и щегольски надела ее на голову снеговика, что еще сильнее подчеркивало сходство. Каупервуд застыл в изумлении, увидев внезапно перед собой в наступающих сумерках эту фигуру, обдуваемую холодным ветерком, нашептывающим что-то веткам деревьев в последних проникающих сюда лучах кроваво-красного солнца.

– Зачем, Беви?! Какие странности! Когда ты сделала это, фея моя?

И он рассмеялся комическому штриху – одним глазом снеговик косил, и нос у него был слегка преувеличенный в сравнении с оригиналом.

– Я слепила его сегодня утром. Приехала сюда одна и слепила моего хорошенького снеговичка.

– Богом клянусь, он похож на меня! – удивленно сказал он. – Но, Беви, сколько же у тебя ушло на это времени?

– Ну, может быть, около часа. – Она отступила на шаг и посмотрела на снеговика оценивающим взглядом. Потом она взяла у Каупервуда трость, прижала ее к одному из выложенных маленькими камушками карманов снеговика. – Ты посмотри, какой ты идеальный! Весь этот снег, шишечки и каменные пуговицы! – Она поднялась на цыпочки и поцеловала снеговика в губы.

– Беви, если ты собираешься заниматься этим, то иди ко мне! – Он обхватил ее руками, ощущая своим телом, что обнимает что-то призрачное, фееподобное. – Бернис, дорогая, клянусь, ты меня озадачиваешь. Скажи мне, что у меня – реальная девушка из плоти и крови, или ты призрак, ведьма?

– А ты разве не знал? – Она развернулась и, раздвинув пальцы, выставила перед собой руки. – Я – ведьма, я могу превратить тебя в снег и лед. – И она стала устрашающе наступать на него.

– Бернис, бога ради! Что за глупости! Иногда мне кажется, что это ты заколдована. Но если хочешь, заколдуй и всего меня, только оставайся всегда со мной.

И он поцеловал ее, крепко прижал к себе.

Но она отстранилась и снова повернулась к снеговику.

– Ну, вот, – воскликнула она, – ты пришел и все испортил. В конечном счете, дорогой, он оказался ненастоящим. А я сделала его настоящим. Он был такой большой и холодный, и ему так хотелось, чтобы я была здесь рядом с ним. А теперь мне придется его уничтожить, моего бедного снеговика, чтобы никто больше, кроме меня, не знал его по-настоящему. – И она вдруг разрубила снеговика пополам тростью Каупервуда. – Видишь, я тебя сотворила, теперь я тебя растворяю! – Она говорила, растирая пальцами комки снега в порошок, а Каупервуд недоумевающе смотрел на нее.

– Ну-ну, Беви, детка. Что ты такое говоришь? А что касается сотворения и растворения, делай что тебе нравится, только не оставляй меня. Ты водишь меня по незнакомым местам, где царят новые, странные для меня настроения, это твой собственный мир чудес, и я счастлив в нем побывать. Ты мне веришь?

– Конечно, дорогой, конечно, – ответила она ему весело, совсем другим тоном, будто только что и не было этой сцены. – Такова судьба. Так оно и должно быть. – Бернис взяла его под руку. Она словно вышла из какого-то транса или миража, о чем ему хотелось бы расспросить ее, но он чувствовал, что не стоит это делать. И все же, более чем когда-либо прежде, созерцал он в ней то, что приводило его в восторг, когда он осознавал, что может прийти и увидеть ее, потрогать, не спрашивая разрешений или без помех, что теперь, как никогда прежде, ему позволено идти, и говорить, и быть с ней, с существом, которое состоит из всего земного добра и радости. Он никогда не захочет расстаться с ней, он знал это, потому что никогда прежде не встречал он никого столь разнообразного, столь не похожего ни на кого, такого разумного и практичного и в то же время такого нереального и капризного, как она. Да, склонная к театральности, и в то же время самая предприимчивая и яркая из всех женщин, которых он знал.

Что касается чисто чувственной стороны, то в ней было что-то, не только удивлявшее его с самого начала, но еще и прельщавшее. Она не позволяла себе ни полностью отдаться мужчине, ни целиком очароваться им. Не была она и обыденным плотским инструментом для удовлетворения его или чьей-либо похоти. Напротив и всегда, в каком бы амурном или возбужденном состоянии она ни пребывала, она безусловно в любой момент отдавала себе отчет в своем обаянии: вихрь рыжеватого золота вокруг ее головы, магнетизм и обещание ее соблазнительных и неотразимых голубых глаз, сладость ее рта с его чарующей и загадочной улыбкой.

И в самом деле, вспоминая о самых потрясающих и пронзительных восторгах с ней, он понимал, что восторги эти никогда не сводились к грубой чувственности или дикарской похоти, а представляли собой возвышенное и интенсивное осознание ею собственной красоты, усиливая ее, красоты, претензии искусством внушения, что давало результат, не похожий ни на что из его прежних ощущений. Потому что дело было не в Бернис, а в нем самом, потому что это не она, а он впадал в умственный и чувственный экстаз, чуть ли не погружался в ее собственное экзотическое понимание того, что подразумевают эти отношения.

Глава 16

Понимая, что для получения реальных результатов в отношении Эйлин ему придется хоть изредка, но все же встречаться с Толлифером, Каупервуд решил сообщить ей о его предполагаемой поездке в Лондон через несколько недель, намекнув, что если она захочет, то может сопровождать его. А еще он собирался поставить в известность об этом Толлифера, сказать ему без всяких экивоков, что он должен сделать так, чтобы она не мучилась из-за небрежения мужа, как мучилась в недавнем прошлом. В это время он пребывал в лучшем настроении, чем когда-либо прежде. После долгого периода трагического эмоционального разрыва между ними он чувствовал, что наконец в состоянии так уладить дела, чтобы облегчить ее страдания и вызвать к жизни хотя бы подобие мира.

При виде Каупервуда – краснощекого, уверенного, веселого, с гарденией в петлице, в серой шляпе, серых перчатках, с раскачивающейся тростью в руке – Эйлин пришлось сдерживаться, чтобы не улыбнуться любезнее, чем он, по ее мнению, заслуживал. Он тут же принялся говорить о своих делах. Обратила ли она внимание на сообщение в газетах, что недавно умер один из его самых заклятых врагов в Чикаго? Что ж, одной заботой меньше! Что у них будет на обед? Он бы хотел, чтобы Адриан приготовил блюдо из морского языка по рецепту Маргери[7 - Фамилия известного французского повара.]. Кстати, он был очень занят – мотался между Бостоном и Балтимором, а вскоре ему придется ехать в Чикаго. Но это лондонское дело… он с ним разбирался и, вероятно, в ближайшем будущем отправится туда. Как она – хотела бы поехать? Он, конечно, будет очень занят, но она могла бы съездить в Париж, в Биарриц, а он мог бы как-нибудь заглянуть к ней на уик-энд.

Эйлин, пораженная этим новым развитием событий, подалась вперед на своем стуле, в ее глазах засветилось удовольствие. Но она тут же одернула себя, вспомнив о своем истинном отношении к ее мужу, и откинулась назад на спинку кресла. В прошлом он так часто ее обманывал, что она ни в чем не могла быть уверена. И тем не менее она решила, что для нее лучше всего будет допустить, что его приглашение основано на искреннем желании быть рядом с ней.

– Прекрасно! Ты и в самом деле хочешь, чтобы я поехала? – спросила она.

– Разве стал бы я тебя просить в противном случае, моя дорогая? Конечно, хочу. Я делаю серьезный ход. Он может обернуться успехом, а может и нет. Как бы то ни было, – и тут он солгал со своим обычным мягким прагматизмом; кинжальный удар в самое сердце любви, – но ты присутствовала при начале двух других моих предприятий, и я думаю, что твое присутствие не помешает и в этом случае. Ты так не считаешь?

– Да, Фрэнк, я хочу быть с тобой вместе, если тебе это надо. Это будет замечательно. Я буду готова в любой момент, когда ты решишь ехать. Когда мы отплываем? Каким пароходом?

– Я поручу Джеймисону разузнать и сообщу тебе, – сказал он, упомянув своего личного секретаря.

Она подошла к двери и звонком вызвала Карра, чтобы заказать ужин, все ее существо внезапно ожило. Она почувствовала отзвук прежней жизни, в которой была и частью силы, и частью эффективности. Еще она приказала Карру достать ее чемоданы и доложить об их состоянии.

А потом Каупервуд, выразив озабоченность здоровьем тропических птиц, которых он привез для своего зимнего сада, предложил ей пройти прогуляться и посмотреть, как они там поживают. Эйлин, пребывавшая в самом радостном из своих настроений, резво шла рядом с ним, смотрела, как он разглядывает двух насторожившихся трупиалов с Ориноко, как пытается свистом вынудить самца издать свой чистый крик. В какой-то момент он посмотрел на Эйлин и сказал:

– Ты ведь знаешь, Эйлин, я всегда хотел превратить этот дом в по-настоящему прекрасный музей. Я продолжаю делать покупки для него, и в конечном счете он станет одной из лучших частных коллекций. Я много думал в последнее время, как нам с тобой устроить это таким образом, чтобы после моего ухода – а это рано или поздно случится – он сохранился не столько как памятник мне, а как удовольствие для людей, которым небезразличны такие вещи. Я собираюсь составить новое завещание, в котором хочу распорядиться и этим.

Эйлин была немного озадачена его словами. Что они означали?

– Мне скоро стукнет шестьдесят, – тихим голосом продолжил он, – и хотя я пока не собираюсь умирать, я не сомневаюсь, что не должен оставить после себя никаких неясностей. Тремя моими душеприказчиками из пяти будут мистер Долан из Филадельфии, мистер Коул, а также здешняя Центральная трастовая компания. Долан и Коул разбираются в финансовой и исполнительной сторонах дела, и я уверен, они проведут мои желания в жизнь. Но поскольку я намерен сохранить этот дом за тобой на срок твоей жизни, я подумывал о том, чтобы ты объединилась с Доланом и Коулом и либо сама открыла дом для публики, либо поручила кому-нибудь сделать это. Я хочу, чтобы этот дом был прекрасен и оставался прекрасным после моей смерти.

Эйлин пришла в еще больший восторг. Она и представить себе не могла, что заставило ее мужа всерьез задуматься о ней, когда речь зашла об улаживании его дел, но она была польщена и благодарна. Может быть, он начинает смотреть на жизнь более трезвым взглядом.

– Ты ведь знаешь, Фрэнк, – сказала она, стараясь прогнать эмоции из голоса, – как я всегда относилась ко всему, что имеет отношение к тебе. У меня практически никакой другой жизни и не было, да я и не хочу другую, без тебя, хотя у тебя к этому теперь другое отношение. Но уж коли речь зашла об этом доме, то если ты оставишь его мне или сделаешь меня одним из твоих душеприказчиков, то можешь не сомневаться, я тут ничего не изменю. Я никогда не претендовала на какой-то особый вкус или знания, какие есть у тебя, но ты знаешь, что твои пожелания всегда будут для меня священны.

Она говорила, а Каупервуд тыкал пальцем в сторону зеленого с оранжевым попугая ара, чей резкий голос, отвечавший его кричащей расцветке, казалось, насмехался над торжественностью настроения Каупервуда. И все же слова Эйлин тронули его, и он протянул руку и похлопал ее по плечу.

– Я это знаю, Эйлин. Я только хочу, чтобы мы с тобой могли смотреть на жизнь под одним углом. Но поскольку это не получается, то я хочу извлечь максимум пользы из всех возможных компромиссов, потому что я знаю: несмотря ни на что, я тебе не безразличен, и буду небезразличен. Веришь ты этому или нет, но если я могу как-то отплатить тебе за это неравнодушие, то я горю желанием сделать это. Вопросы, связанные с домом, и некоторые другие, о которых я хочу с тобой сейчас поговорить, являются частью этого желания.

За обеденным столом он рассказал ей о своей идее пожертвовать средства на постройку больницы с обширным исследовательским комплексом, а также о других посмертных дарах. И еще он заметил, что ему потребуется часто приезжать в Нью-Йорк и в этот дом. И он бы хотел, чтобы она в таких случаях была здесь. Конечно, ее тоже время от времени будут ждать заграничные поездки.

Видя ее, теперь такой счастливой и довольной, он поздравил себя с тем, как ловко уговорил ее принять его условия. Если дела и дальше так пойдут, то все будет хорошо.

Глава 17

А в это время Джаркинс в Лондоне вовсю старался произвести впечатление на своего партнера Клурфейна новостью о том, что великий Каупервуд по-настоящему заинтересован ситуацией с лондонской подземкой в целом! И он, Джаркинс, в этом не сомневается. Он рассказал о позиции Каупервуда, о его рассуждениях и в то же время отметил, что они совершили ошибку, когда не почувствовали, что человек, обладающий такими громадными активами, определенно не будет браться за всякую мелочь. Глупо было со стороны Гривса и Хеншоу предполагать, что он заинтересуется пятьюдесятью процентами их линии. Да не было ни малейшего шанса, что он согласится на такие условия. Ничего меньше пятидесяти одного процента его не устроит! Неужели Клурфейн думал, что Гривсу и Хеншоу удастся найти деньги на их проект в Англии?

На что Клурфейн, тучный голландец себе на уме, проницательный в мелочах и в то же время несостоятельный в финансовых вопросах или в делах, требующих мужества, ответил:

– Да ничего им не удастся. «Постановлений» на сей счет уже выпущено немало. Слишком много компаний сражаются за прокладку отдельных, независимых линий. Никто ни в одной из компаний не желает соединения с какой-либо другой, чтобы построить для общества взаимосвязанные ветки за разумную цену. Я лично сталкивался с этим, потому что не первый год езжу по Лондону. Да нет, вы только представьте себе: вот есть две центральные линии – «Метрополитен» и «Дистрикт», они обе контролируют кольцо вокруг делового центра Лондона… – Он продолжал, называя некоторые практические, а также финансовые ошибки, совершенные двумя этими линиями и связанные с этими ошибками их нынешние финансовые трудности. У них никогда не возникало желания объединиться и построить вспомогательные линии или хотя бы электрифицировать и модернизировать те линии, что у них уже есть. Они все еще работают на паровой тяге в туннелях и небольшой глубине. Единственной компанией, которая продемонстрировала хоть какой-то здравый смысл, была «Сити – Южный Лондон», ей принадлежала линия, идущая от станции «Моньюмент» до «Клэпхем-Коммон». У них поезда ходили на электрической тяге, для чего был проложен третий рельс, все работало четко, станции имели хорошее освещение, это была единственная хорошо оснащенная линия в городе. Но и она была не без недостатков: слишком коротка, ее пассажирам приходилось пересаживаться и платить еще раз за билет на лондонской петле. Лондону определенно требовался человек масштаба Каупервуда или группа английских финансистов, способных общими усилиями профинансировать и расширить систему.

Что же касается предполагаемых линий, которые Каупервуд мог бы заполучить, то есть такая линия, как «Бейкер-стрит – Ватерлоо», ее продвигает один лондонец по имени Абинтгтон Скарр. На эту линию власти выпустили специальное постановление, но прошло уже шестнадцать месяцев, а Скарр так ничего и не сделал. Потом ходили разговоры о том, что нужно удлинить «Дистрикт», но в обоих случаях требовались вложения.

– Фактически, – закончил Клурфейн, – если Каупервуд действительно хочет заполучить «Чаринг-Кросс», я думаю, он сможет это сделать без особых хлопот. Транспортная электрическая года два назад оставила все попытки найти финансирование. После чего ее заполучили два этих инженера, но до появления Каупервуда у них точно не было ни одного серьезного предложения. К тому же они не специалисты в области рельсовых путей сообщения, и я сомневаюсь, что им удастся осуществить этот проект.

– Тогда и нужды нет брать их в расчет? – спросил Джаркинс.

– Я думаю – нет такой нужды, – сказал Клурфейн. – Но я думаю, нам следует найти кого-нибудь, имеющего отношение к двум старым веткам центральной петли – «Дистрикт» и «Метрополитен», или каких-нибудь банкиров на Треднидл-стрит и посмотреть, что можно у них выведать. Вы ведь знаете Кроушоу из «Кроушоу и Воукс». Они пытались найти деньги для Гривса и Хеншоу с тех самых пор, как те заполучили этот опцион. Их, конечно, ждала неудача, как и Транспортную электрическую перед ними. Они хотят слишком многого.