Гений. Оплот

Все желающие участвовать сообщите свои имена классным старостам.

Юджин, ничего не слышавший об этом раньше, подумал, что затея эта, по всей вероятности, исходит не от его класса. Он все же справился у старосты и узнал, что должен внести всего семьдесят пять центов. Желающие могут приводить с собой девушек. Большинство так и сделают. Юджин решил принять участие в ужине. Но где взять даму?

«Софрони» был итальянский ресторанчик в нижней части Кларк-стрит – квартале, заселенном преимущественно рабочими-итальянцами. Дом, где находился ресторан, был не много лучше других. Во дворе стояли простые деревянные столы, и летом там ставили скамейки. Для защиты от дождя над столами был натянут тент. Впоследствии тент уступил место стеклянной крыше, благодаря чему помещением стали пользоваться и зимой. В ресторане было чисто да и кормили неплохо. Какой-то начинающий журналист или художник случайно набрел на это заведение, и мало-помалу синьор Софрони стал замечать, что клиентура его улучшается. Он начал здороваться с новыми посетителями, отвел для них особый уголок, а однажды накормил небольшую компанию почти что бесплатным обедом. Слава ресторана росла – один студент приводил другого, и теперь синьор Софрони мог и зимою устраивать банкеты на сто человек, беря по семьдесят центов с персоны за ужин с довольно разнообразным ассортиментом вин и крепких напитков. Все это немало способствовало его популярности.

Ужин, назначенный на шестнадцатое ноября, был завершением ряда пирушек, которые до того устраивались в самом классе. Существовала традиция – при появлении нового студента или вообще постороннего человека приветствовать его криками: «Угощение! Угощение!» Новичок должен был внести в пивной фонд свою лепту – два доллара, в противном случае его могли выкинуть вон или же сыграть с ним какую-нибудь злую шутку. Как только появлялись деньги, занятия на этот вечер прекращались. Студенты устраивали складчину и посылали за бочонком пива и бутербродами с сыром, а затем начиналось веселье – выпивка, пение, игра на рояле и всякие дурачества. Однажды, к великому изумлению Юджина, студент из штата Омаха, рослый, благодушный кутила, поднял голую натурщицу, посадил ее к себе на шею и, приплясывая, понес вокруг комнаты, – девушка изо всех сил дергала его за волосы, а следом с воплями скакали остальные. Студентки из соседнего вечернего класса живой натуры бросили работу и прильнули к отверстиям в перегородке, специально просверленным для таких оказий. Представшее перед ними зрелище так их поразило, что весть об этом мгновенно разнеслась во всему зданию. Узнало об этой выходке и начальство, и провинившийся студент был на другой день исключен. Но вакхический танец все же состоялся, и память о нем надолго сохранилась в стенах института.

Во время таких пирушек Юджина тоже заставляли пить, и он пил, хоть и весьма умеренно. Он не находил вкуса в пиве. Пробовал он и курить, но и это ему не понравилось. Порою, при одном виде такого разнузданного веселья, он испытывал нечто вроде нервного опьянения, и тогда обычная скованность исчезала, и он смеялся и шутил напропалую. Во время одной вечеринки какая-то натурщица даже сказала ему:

– Однако вы лучше, чем кажетесь. Я вас считала ужасным букой.

– Да что вы! – воскликнул он. – Это на меня временами находит. На самом деле я совсем не такой. Вы меня еще не знаете.

И он обнял ее за талию, но она оттолкнула его. Как он жалел тогда, что не танцует. Привлечь бы ее к себе и закружить по комнате. Он решил непременно научиться танцевать.

Вопрос о том, где найти девушку, которую можно было бы пригласить на ужин, не выходил у Юджина из головы. Он никого не знал, кроме Маргарет, но считал маловероятным, чтобы она танцевала. Оставалась мисс Блю из Блэквуда, с которой он виделся, когда она приезжала в Чикаго, но мысль о ней в связи с чем-либо подобным казалась ему просто нелепой. Интересно, подумал он, что бы она сказала, если бы увидела то, что видел он.

Однажды, заглянув в канцелярию, Юджин застал там мисс Кенни, натурщицу, позировавшую у них в тот вечер, когда он впервые присутствовал на уроке. Юджин не забыл свою первую модель, к тому же девушка была прехорошенькая. Это она однажды подошла к нему во время перерыва и стала так близко. С тех пор он не встречал ее. Юджин нравился девушке, но казался нелюдимым и бесцветным. Однако с недавних пор он стал носить свободно повязанный галстук и круглую мягкую шляпу, которая была ему очень к лицу. Волосы он теперь зачесывал назад и старался подражать свободной, размашистой походке мистера Бойла. Этот человек представлялся ему своего рода божеством – могущественным и беспечным. Как ему хотелось походить на него!

Девушка заметила в Юджине эту перемену. Какой он стал интересный, подумала она, какая у него белая кожа и ясные глаза. В нем чувствуется сила.

Она притворилась, будто рассматривает какой-то эскиз.

– Здравствуйте, – сказал Юджин, улыбаясь. Он отважился заговорить с ней, так как чувствовал себя одиноким и, кроме нее, никого не знал.

Она повернула голову и ответила на его приветствие ласковой улыбкой.

– Я давно вас не видел, – сказал он. – Опять у нас работаете?

– Только эту неделю, – ответила она. – Я позирую в частных студиях. Когда есть возможность, я предпочитаю работать там.

– А мне казалось, что вам у нас нравится! – удивился он, вспомнив, какая она всегда бывала веселая.

– Я не сказала бы, что не нравится, но в частных студиях условия лучше.

– Мы постоянно вспоминаем вас. Другие натурщицы не сравнятся с вами.

– Однако вы льстец! – рассмеялась она, лукаво посматривая на него своими черными глазами.

– Нет, правда, – ответил он, а затем спросил с тайной надеждой: – Вы будете на нашем ужине шестнадцатого?

– Возможно, – сказала она. – Я еще не решила. Все зависит…

– От чего?

– От того, какое у меня будет настроение и кто меня пригласит.

– В приглашениях, я полагаю, недостатка не будет, – заметил Юджин. – Я тоже пошел бы, да не с кем, – продолжал он, делая отчаянное усилие приблизиться к цели.

Мисс Кенни угадала его намерение.

– Как прикажете это понимать? – смеясь, сказала она.

– А вы пошли бы со мной? – осмелился он спросить, воспользовавшись столь открыто предложенной помощью.

– Разумеется! – ответила она. Он все больше нравился ей.

– Вот чудесно! Где вы живете? Мне понадобится ваш адрес.

Он полез в карман за карандашом. Она назвала ему номер дома на западном конце Пятьдесят седьмой улицы.

Благодаря своей работе инкассатора Юджин хорошо знал этот район. Улица эта – на южной окраине города – состояла сплошь из жалких деревянных домишек. Ему вспомнились тесные ряды лавчонок, немощеные тротуары и сырые незастроенные пустыри. Его нисколько не удивляло, что эта девушка – цветок, выросший среди мусора и угольной пыли, – стала натурщицей.

– Я непременно зайду за вами, – продолжал он весело. – Вы не забудете, не правда ли, мисс…

– Просто Руби, – прервала она его. – Руби Кенни.

– У вас красивое имя, – сказал он. – Очень благозвучное. Не разрешите ли заехать к вам как-нибудь в воскресенье, чтобы посмотреть, где это?

– Пожалуйста, – ответила она, польщенная тем, что ему нравится ее имя. – В воскресенье я большей частью дома. Приезжайте в это воскресенье днем, если хотите.

– Непременно приеду, – сказал Юджин.

Он вышел вместе с ней на улицу в чрезвычайно приподнятом настроении.

Глава X

Руби Кенни была приемной дочерью старого рабочего-ирландца и его жены. Они взяли ее, сжалившись над четырехлетней малюткой, совсем заброшенной своими вечно ссорившимися родителями. Это была неглупая добрая девушка, которая, однако, плохо разбиралась в том, какие силы правят миром, – простодушное создание, жаждавшее интересных приключений, но не умевшее предвидеть заранее, куда они ее заведут. Начав трудовую жизнь кассиршей в универсальном магазине, она уже в пятнадцать лет лишилась невинности. К счастью для себя, она обладала тем типом красоты, который привлекает мужчин со вкусом, благоразумных и осмотрительных, и, к счастью для них, и сама была довольно разборчивой, идя навстречу, только если чувствовала серьезное расположение, а в двух-трех случаях и настоящую любовь, да и тогда после долгого ухаживания, так что ее симпатии и пристрастия значили не меньше, чем желания ее любовников.

Приемные родители Руби не могли сколько-нибудь разумно руководить ее воспитанием. Они любили ее и, так как она по своему развитию была выше их, подчинялись ей во всем, принимая как должное ее взгляды, суждения и доводы. Она только смеялась в ответ на их робкие замечания, повторяя, что ей дела нет, что подумают соседи.

Посещения Юджином дома Руби и завязавшаяся между ними связь ничем существенно не отличались от других его знакомств подобного рода. Он прежде всего искал в женщине красоту, хотя ни разу не случалось, чтобы наряду с этим он не обнаружил в ней и тех качеств ума и сердца, которые особенно привлекали его. Кроме красоты, он искал в женщине отзывчивости и сочувствия. Избегая неприязненной критики и холодности, он никогда не выбрал бы себе подругу, которая превосходила бы его в тонкости ощущений, быстроте восприятия или возвышенности мыслей.

В ту пору ему нравились простые вещи, простые жилища, простая, невзыскательная среда, будничная атмосфера простой жизни, тогда как более изысканная и утонченная среда пугала его. Пышные особняки, мимо которых ему случалось проходить, великолепные магазины, люди, занимающие высокое общественное положение, представлялись ему чопорными, холодными. Он предпочитал людей скромных, ничем не прославившихся, но добрых и ласковых. Если ему удавалось найти женскую красоту в таком кругу, он был счастлив и ничего лучшего не желал. Поэтому его и потянуло к Руби.

В воскресенье шел дождь, и та часть города, где жила Руби, навевала уныние. На пустырях между домами на побуревшей, мертвой траве блестели огромные лужи. Пробираясь по бесконечному лабиринту усыпанных черным шлаком железнодорожных путей, на которых стояло бесчисленное множество паровозов и вагонов, Юджин думал о том, какой благодарный материал для художника эти гигантские черные паровозы, выбрасывающие клубы дыма и пара в серый, насыщенный влагой воздух, это скопление двухцветных вагонов, мокрых от дождя и потому особенно красивых. В темноте на скрещениях путей вспыхивали, подобные ярким цветам, огни стрелок. Юджину нравились эти желтые, красные, зеленые и синие пятна, горевшие словно живые глаза. К такому материалу Юджин был особенно чувствителен, и он испытывал смутную радость оттого, что эта простая девушка-цветок живет где-то близко.

Он подошел к двери, позвонил, и ему открыл старый, весь трясущийся ирландец, по-видимому человек малоразвитый, – Юджин подумал, что ему подошло бы служить сторожем у шлагбаума. На старике была грубая, но не лишенная живописности одежда; от долгой носки она приняла естественные очертания человеческого тела. В руке у него дымилась коротенькая трубка.

– Мисс Кенни дома? – спросил его Юджин.

– Угу! – ответил он. – Заходите. Я позову ее.

Он указал на дверь в глубине прихожей, где, очевидно, была гостиная. Кто-то позаботился о том, чтобы все здесь было выдержано в красных тонах – большая лампа под шелковым абажуром, семейный альбом, коврик на полу и цветастые обои.

В ожидании Руби Юджин открыл альбом и стал просматривать фотографии, по-видимому ее родственников. Все это был мелкий люд – приказчики, лавочники, коммивояжеры. Вскоре вошла Руби, и глаза Юджина заблестели: в этой девушке (ей едва исполнилось девятнадцать лет) чувствовалось очарование юности, которое всегда приводило его в восторг. На ней было черное кашемировое платье, отделанное красным бархатом у шеи и на рукавах, с красным галстучком, завязанным небрежным узлом, как у мальчика. Она вошла нарядная и оживленная и весело протянула ему руку.

– Ну как, трудно было нас найти? – спросила она.