Оплот

Еще сообщаю, что нахожу слишком неудобными ежедневные поездки в Филадельфию и обратно в Даклу, поэтому решил снять комнату поближе к банку твоего отца и жить там с понедельника по субботу, а домой возвращаться на выходные. Я рассудил, что в течение рабочей недели ты могла бы писать мне на филадельфийский адрес; по-моему, дурного в этом не будет, как нет ничего дурного в моих письмах к тебе в Окволд. Если ты согласна, давай переписываться именно так – по крайней мере до тех пор, пока мне не удастся зарекомендовать себя перед твоим отцом с наилучшей стороны.

Ох, Бенишия, сколько еще предстоит нам часов и дней ожидания, а я так люблю тебя! Пиши мне в Даклу, пока я не сообщу свой новый адрес. Пожалуйста, ответь на это письмо, как только сможешь.

    Твой Солон».

Через несколько дней пришел ответ Бенишии.

«Мой дорогой Солон!

Как же рада я была получить твое чудесное письмо, и как я счастлива, что папа перевел тебя сюда, в Филадельфию. Ведь все, что я тебе сказала у речки Левер-Крик, правда. Я очень тебя люблю и очень хочу поскорее увидеться с тобой вновь. Это прекрасно, что ты поселишься в Филадельфии: теперь я смогу приглашать тебя в гости, и для твоих посещений нашего дома не будет никаких помех. Попробую устроить так, чтобы родители пригласили тебя на обед. Только бы получилось!

Милый Солон, пожалуйста, помни, что я люблю тебя всем сердцем, и так будет всегда. Я теперь молюсь за наше совместное счастье. Помолись о нем и ты.

    С любовью, твоя Бенишия».

Нечего и говорить, что это письмо, которое буквально дышало нежностью и желанием поощрить адресата, Солон расценил как доказательство неизменной любви Бенишии. Письмо пришло, как раз когда Солон собирался ехать в Филадельфию, где ему предстояло в первый раз явиться в банк. С матерью он уже поговорил насчет съемной комнаты. Ханна, выслушав, поникла, что немало огорчило Солона. Он догадался: пусть перемена вроде несущественная, но мать чует в ней скорую утрату. С рождения и до этого дня Солон принадлежал ей – и вот жизнь его отнимает.

На пороге Солон обнял мать за плечи и принялся утешать, целуя в нежные щеки:

– Мама, ты ведь знаешь, как сильно я тебя люблю. Разве это расставание? Я буду приезжать, как только позволит служба, и не покину тебя никогда, мамочка.

Свои чувства Солон подтверждал все новыми поцелуями, пока наконец Ханна не вымучила улыбку.

– Да, родной, я это знаю. Не думай обо мне. Тебе надо ехать. Делай, что считаешь нужным. Мы с отцом все понимаем. – Чуть отстранившись, Ханна добавила: – Ну, иди, а то опоздаешь. И помни: когда бы тебе ни захотелось вернуться – нынче же или в любой другой вечер, – здесь тебя ждут. Поступай по своему усмотрению и себе во благо. До свидания, сын мой. Возвращайся, когда сможешь.

Глава 20

Торгово-строительный банк был одним из старейших в Филадельфии: к тому времени как Уоллин достаточно разбогател, чтобы контролировать его, существовал уже целых семьдесят лет. Лица, деятельность которых с ним ассоциировалась, считались в Филадельфии задающими тон – либо в социальной сфере, либо в финансовой. Двое состояли в родстве с Корнелией Уоллин, еще несколько – с самим Джастесом.