Роман на солнечном острове

– Что вы здесь делаете? – спросила она.

– Эмма попросила меня вас сопровождать.

– Зачем? До пляжа так сложно добраться?

Его глаза весело заблестели.

– Нет.

– Она пытается нас свести?

Он комично вытаращил на нее глаза, затем покачал головой:

– Конечно нет.

Они вышли на улицу, и Пайпер закрыла дверь.

– Я не была бы так в этом уверена, – сказала она. – Вы встретили меня в аэропорту, показали мне мою виллу, а теперь сопровождаете на вечеринку. Это похоже на ухаживание.

– Это не ухаживание, – возразил он. – Я просто пытаюсь быть учтивым.

– Вы наименее учтивый из всех, кого я знаю, Калеб.

– Вам кто-нибудь говорил, что вы очень упрямы?

«Почему ты не можешь делать то, что тебе говорят, Пайпер?»

За свои двадцать шесть лет она слишком часто слышала этот вопрос.

– Мне все время это говорят, – весело ответила она. – Вы, наверное, считаете это оскорблением. На самом деле это не так. Я стараюсь быть упрямой, поэтому всякий, кто на это указывает, делает мне комплимент.

Пайпер направилась в сторону пляжа, даже не посмотрев, последовал ли за ней Калеб. Она слышала в его голосе раздражение, и это сильно ее волновало, вопреки ее желанию.

По правде говоря, она сказала ему некоторые вещи из чистого упрямства, но все остальное было правдой.

Большую часть своей жизни она подчинялась другим. Их с Лайамом мать умерла, когда они были детьми. Их растил отец, который не хотел быть отцом. Китон Эванс никогда этого не говорил, но его поведение было красноречивее любых слов. Родители, которые любят своих детей, не контролируют каждый их шаг. Не запрещают им становиться теми, кем они хотят стать. Они лишь направляют своих детей, дают им советы.

Китон навязывал своим детям строгие правила поведения и наказывал за малейшее нарушение. Он не разрешал им гулять, заводить друзей, требовал, чтобы каждый ел в своей комнате. Делал все для того, чтобы Лайам и Пайпер меньше общались друг с другом. Несмотря на все это, брат и сестра сблизились. Не разговаривать друг с другом было для них пыткой. Их отец это знал и оборачивал их слабость против них. Одним словом, Китон Эванс был настоящим домашним тираном.

Когда они стали старше, Лайам начал оказывать отцу сопротивление. Он окончил с отличием школу, получил стипендию для поступления в университет и уехал учиться. Китон запретил ему возвращаться домой и видеться с сестрой. Оставшись без поддержки брата, Пайпер полностью утратила дух сопротивления и смирилась со своей участью.

Только после смерти Китона она обрела желанную свободу, но совершила ошибку и впустила в свою жизнь еще одного манипулятора.

– Трудно оскорбить кого-то, кто недостаточно благопристоен, чтобы чувствовать себя оскорбленным из-за вещей, которые оскорбляют нормальных людей, – раздался у нее за спиной голос Калеба.

– В этом-то и состоит весь смысл, – ответила она. – Я не обижаюсь, и человек, который пытается меня обидеть, теряет надо мной власть.

– Звучит так, будто у вас большой опыт в этом деле.

– Да, – просто ответила Пайпер, остановилась перед крутым спуском и вздохнула. – Я знала, что зря надела высокие каблуки.

– Я так не считаю, – возразил Калеб, поравнявшись с ней.

От бархатного голоса Калеба по ее спине пробежала дрожь, а затем она вспомнила, что забыла вставить плотные чашечки в корсаж платья. Она их купила, когда поняла, что под это платье нельзя надеть бюстгальтер.

Пайпер слегка отвернулась, чтобы Калеб не заметил, что от его слов ее соски затвердели и проступили под тканью платья. Если бы он это заметил, получил бы над ней власть, а она не могла этого допустить из принципа.

– А я считаю, – произнесла она с убеждением. – Как мне спуститься по этой дорожке, не сломав себе ногу?

– Снимите туфли.

Она наморщила нос:

– Тогда я испачкаю ноги.

– Вы сможете их вытереть, перед тем как снова наденете туфли.

– Это не поможет.

Калеб пристально посмотрел на нее:

– Вы странная.

– Скажите мне что-нибудь, чего я не знаю.

– Ну, есть еще один вариант, только я не уверен, что он вам понравится.

– Что за вариант?

– Я мог бы вас понести.

Глава 3

Калеб сказал это нарочно. Ему хотелось немного позлить эту женщину. Она его заинтриговала. Пайпер уставилась на него своими большими красивыми глазами, которые казались еще ярче благодаря необычному оттенку ее платья. Оно подчеркивало соблазительные изгибы ее тела, которые он тщетно пытался не замечать. Корсаж на тонких бретельках открывал верхнюю часть ее полной груди, длинный подол расширялся книзу, благодаря чему талия казалась осиной. Платье скрывало большую часть ее ног, зато он мог полюбоваться ее тонкими щиколотками.

На ней не было никаких ювелирных украшений, макияж был едва заметен, высокая прическа подчеркивала идеальный овал лица. Она выглядела невинной и… сексуальной.

– Вы меня дразните.

– Возможно, – ответил он.

– Никаких «возможно». Вы на самом деле меня дразните. – Пайпер перевела взгляд с него на резко уходящую вниз дорожку. – Это ваша месть за то, что я не обиделась на ваши слова.

– Вы о чем? – произнес он невинным тоном. – Об этом спуске. Я не могу повлиять на рельеф местности, моя дорогая.

– Не называйте меня так. Это звучит снисходительно.

– Вовсе нет. «Моя дорогая» – это ласковое обращение.