Другие. Возрождение

Мне не хотелось выпутываться из его объятий, но всё же я встала и решительно направилась к набережной, пытаясь верно угадать направление. Льё следовал за мной, сначала чуть позади, а потом взяв за руку, – рядом. В какой-то момент мне показалось, что я не делаю различия между ним и Денебом. Сейчас не имело никакого значения, кто из них держит меня за руку, – важнее было то, что я не одна.

Мы петляли старыми улочками Будапешта, лавируя между прохожими, рассматривая дома и небольшие парки. Тёплый весенний ветер раздувал юбку, и мне нравилось представлять, что я на море. На Льё поглядывали женщины заинтересованными взглядами, наверняка считали его красавчиком и завидовали мне. Раньше я не обращала внимания на такие мелочи, потому что считала себя победительницей априори – могла моментально получить любого мужчину, которого захотела. Теперь же эти взгляды напоминали меня, когда я выходила на “охоту”.

День близился к вечеру, когда мы вышли на набережную и двинулись вдоль реки. Мне нравилось наблюдать, как неспешным течением воды несут себя куда-то далеко. Куда? Зачем? Они совсем как я – просто движутся, ничего толком не понимая. Я приняла решение, совсем не представляя себе последствий. Мне не так уж и много лет, впереди ещё долгие и долгие годы, которые нужно чем-то заполнить.

А Льё, кажется, наслаждался моментом: он с нескрываемым удовольствием и лёгкой мечтательной улыбкой смотрел на реку. И от этого его странной формы глаза становились невероятно красивыми, даже мне, не любителю рисовать, захотелось изобразить их красками на холсте. Нет, Льё вовсе не Ужас. В жизни он совсем другой.

– Чего смотришь? – улыбнулся он мне.

– Нарисовать бы тебя.

– А ты умеешь?

– Не-а.

– Забавная, Ада… – он снова улыбнулся и остановился, облокотившись на ограждение. – Красивая река, да? Величественный Дунай. Altissima quaeque flumina minimo sono labuntur[2 - Наиболее глубокие реки текут с наименьшим шумом (лат.)].

– Насколько мы глубоки, Льё?

– Судя по количеству шума – не очень, – он рассмеялся. – Не стоит всё понимать так буквально.

– Но ведь в этом есть смысл? Ты кичишься своей свободой и своенравностью. Разве это не тот самый шум?

– Кто знает, Ада, кто знает… Я не Ден, и даже не Марсель, мне нравятся и внимание и тишина в равной степени. Так что себя ассоциировать с Дунаем я бы не взялся.

Мы снова пошли вперёд, только теперь гораздо медленнее, сливаясь с гуляющими парами и семьями. Я рассчитывала прогулять до самой темноты, чтобы вернуться домой и лечь спать, а утром уже быть в аэропорту.

– Напомни мне завтра позвонить в булочную.

– Зачем? – удивился Льё.

– Сказать, что я не выйду на работу.

– Ты что, работала? – он недоверчиво всмотрелся в моё лицо.

– Ну да. Хотела попробовать жить обычной жизнью, это же мне и предстоит теперь.

– Но почему булочная?

– Больше не брали никуда, – я развела руками и для убедительности ещё и плечами пожала.

– В Москве найдём тебе дело поинтереснее. Булочная, – хохотнул Льё, напомнив мне неожиданно Дена.

Как-то незаметно мы прошли всю набережную и продолжали неспешно брести дальше. Солнце садилось, и я залюбовалась видами позолоченных его лучами домов. Этот неожиданно показавшийся уютным город успокаивал меня своим противоречивым видом, своим странным, ни на что не похожим духом. Он одновременно казался родным, но и далёким, чужим. В нём соединялось всё – мрачность готики, как мрачность моей работы; лёгкость небольших жилых домов, иногда затянутых зеленью, как мои фантазии о другой жизни; тени неоднозначного прошлого…

Мне вдруг захотелось подойти ближе к воде. Я бросила Льё одного и побежала навстречу тихому и спокойному в этом месте Дунаю. Тёплый весенний ветер играл подолом юбки, я распустила волосы, чтобы и они почувствовали свободу и силу реки. Жить в тени хорошо, привычно, но вне тени я – настоящая. Закрыв глаза, приготовилась к выходу. Пусть это будет минутка – нужно ощутить своё новое крыло.

Удивительно, но никакого головокружения, ничего привычного, только едва ощутимое покалывание в кончиках пальцев, и я – вышла из тени. Оглянулась и от восторга у меня перехватило дыхание! Крылья! Такие невероятные крылья Феникса, искрящиеся, огненные. От прилива сил показалось, что я могу взлететь: никогда не ощущала в себе такого внутреннего размаха и желания объять необъятное. Эйфория. Настолько сильная, настолько глубокая и яркая, что даже ладони начали светиться. Ещё мгновение, и я вспыхнула бы вся.

– Адочка, – мягко произнёс Льё, встав рядом. – Спокойно…

– Льё! Ты видишь это?! Невероятно!

– Красавица… – в его глазах отражался огонь, как и в водах Дуная. – Самый прекрасный Феникс на свете.

– А сила? Ты же можешь её чувствовать, да?

– Да… Хорошо, что мы тебя случайно вытащили из лап Сёртуна.

– И забрали себе…

Я вернулась в тень, и, оглушенная бесцветным миром вокруг, поплелась прочь от берега. Льё догнал меня, и в полном безмолвии мы вернулись домой, когда уже почти стемнело.

Никто не стал включать свет или говорить. Молча, следуя негласному плану, мы разошлись по квартире. Я отправилась на кухню, чтобы выпить воды, а Льётольв – в комнату, наверное, спать. Ранним утром нам нужно оказаться в аэропорту имени Ференца Листа – красиво и даже немного романтично, учитывая любовь Льё ко всему эстетичному. Мне неожиданно вспомнились мотивы самого известного этюда Листа соль-диез-минор. Обычно я не запоминала названий того, что слушала, но эта мелодия ассоциировалась с периодом полной свободы, когда я потеряла друзей после очередного задания, и прилетела в Вену, чтобы на пару дней отключиться от мира. Вечером забрела в концертный зал, взяла за несколько минут до начала выступления последний билет на самый дальний ряд и слушала музыку. Минор – грустная тема, а диез всегда в моей голове значил что-то бодрое и веселое, ведь он призван повышать ноты. Вот и в моей жизни случилось странное – грустное и обнадеживающее одновременно, такое же противоречивое и простое, как этот этюд.

Я оставила стакан на подоконнике, рядом с которым стояла, и тихо направилась в комнату, всеми силами стараясь оставить своё присутствие в тайне как можно дольше. Мне хотелось издалека понаблюдать за Льё. Он стоял, освещённый тусклым светом из окна, и медленно расстёгивал пуговицы на рубашке, будто бы сомневался в том, что это нужно делать. Движения его изящных рук были задумчивыми, туманными, и в каждом из них чувствовалась особая элегантность и манерность. Льётольв будто бы продолжал рисовать, водить кистью по холсту. Наконец, он закончил с пуговицами и скинул рубашку. Сердце моё замерло на мгновение.

– Ада… – позвал он.

И я, повинуясь неведомому внутреннему зову, неспешно подошла к нему, легко ступая по ковру босыми ногами. Льё повернулся ко мне и приобнял за плечи, медленно придвигая к себе. Меня сковало волнением, я могла только дышать и смотреть в его глаза. Больше ничего, даже руки безвольно висели вдоль тела. Льётольв провел тыльной стороной ладони вдоль моего лица, убирая волосы, и прислонился лбом к моему. Руки его скользнули ниже и так же, как минутой ранее поступали с пуговицами на рубашке, принялись расстегивать мою блузку.

– Это как-то неправильно, Льё, – шепнула я.

– Никто не знает, что правильно, а что нет…

– У меня Ден есть… А ты… У тебя же было что-то с Майей?

– Почему она тебя так волнует? – Льё уже добрался до последних пуговиц, и моя тревога только усилилась.

– Вдруг у вас чувства?

– Как у тебя и Дена? – улыбнулся Льётольв. – Ада… Пойми, сущности ничего не чувствуют.

– Если бы было так, мы бы с Деном никогда не оказались в одной постели.

– Как раз наоборот. Инстинкты, Адочка… И только.

– А у тебя?

– У нас? – он осторожно спустил блузку с моих плеч, она тихо упала под ноги, так легко и невесомо, как перышко. – Если бы у нас всё было так, как у тебя с Денебом, то мы давно бы оказались в этой постели. Но мы пока ещё говорим… Я не Ден, не обещаю тебе изощренных игрищ, но… У меня есть кое-что другое…

– Льё…

– Тише… Ты не хочешь выводить метку, но я могу заблокировать её ненадолго, – он осторожно коснулся моей руки, ловко добрался до молнии на юбке, и она оказалась на полу в тот же момент.

Я только судорожно выдохнула и сама, не знаю, против воли или нет, потянулась к губам Льётольва. Что я буду чувствовать? То же, что и с Денебом или нет? Руки Льё чуть дрожали, когда он осторожно провел вдоль моей спины. Поцелуй казался робким, слишком трепетным для таких людей, как мы, но оттого – волнующим. Кажется, у меня даже чуть подкосились ноги, но Льё вовремя поддержал обмякшее тело.

– Это же другое, да? – шепнул он на ухо, увлекая меня за собой на кровать.