Белый коврик для мягкого падения

Белый коврик для мягкого падения
Тим Ибрагимов

Короткий рассказ о парне, который попал в новый для себя мир взросления и теперь пытается понять себя и свое место в нем.

Тим Ибрагимов

Белый коврик для мягкого падения

I

Этой осенью я начал жизнь с чистого листа. Хотя правильнее было бы заметить то, что так говорили все мои родственники и друзья, после того, как я подал документы в опорный университет нашей области. Сам я так не считал. Мне казалось, что этот сильно запачкавшийся лист кто-то насильно перевернул вместо меня. Это не то, чего я желал на данный момент. Как ни странно, но в свои 18 лет я очень любил ковыряться в прошлом и искать в нем причины моего меланхоличного настроения. Конечно, на то были свои мотивы. Я писал песни. Но тем особым способом, которому меня научил мой прежний приятель.

Вечерами он учил меня игре на гитаре и часто говорил:

– Я не смог бы написать ни одной песни, если бы чувствовал себя счастливым человеком. Это неправильно, но печаль – лучший способ осознать жизнь и вдохновить себя.

Отныне я не имею ничего общего с ним, но по сей день воспринимал его слова как истину в последней инстанции. Именно по этой причине я не хотел отказываться от своего прошлого, либо со спокойной душой принимать его. Во мне не возникало ни малейшего желания с чистой душой снова начинать пачкать те листы, о которых так много говорят близкие мне люди.

Я вошел в аудиторию и инстинктивно сел за последнюю парту у окна. Началась вступительная речь декана института архитектуры. Он бодро размахивал руками, расхваливая направление, на которое мы уже поступили. Этого я понять никак не мог, ведь каждый из нас, кто сидел в этом знойном кабинете, уже сделал свой выбор. Складывалось ощущение, что он просто тренировал свое актерское мастерство. Как никак, публика собралась немаленькая.

Спустя десять минут после начала конференции в аудиторию забежала девушка и быстро села за первую парту, как бы стараясь остаться незамеченной, даже несмотря на свой высокий рост. Мое недовольное лицо было обращено на нее. Нет, я вовсе не был огорчен ее внешностью или тем, что она пришла не вовремя. Мне было все равно, хотя в силу своей язвительности меня все же подло посетила мысль: “Какая безответственность!”

Сильно недоволен я был солнцем, упорно светившим мне в лицо с самого начала конференции. Сев позади всех, я избежал нежелательных знакомств, но совсем позабыл о моем заклятом солнечном недруге, который ехидно преследовал и без спроса ослеплял меня каждый день.

Ни с кем не контактируя, я быстро вернулся домой в свою небольшую комнату, занавешенную плотными рулонными жалюзи. Поверх них также были водружены шторы грязно-голубоватого оттенка, которые ставили точку в моей борьбе с солнцем. По крайней мере, на моей территории. Однако, это совсем не значит, что мое лицо могло позволить себе расслабиться и перестать быть недовольным. С экрана старенького смартфона на меня смотрела надпись: “Вы приглашены в чат”. Активные студенты суетливо позаботились о неформальной встрече новоявленных архитекторов с целью сплотить хоть какую-то часть коллектива в первый же день. Интересно получается: либо я отказываюсь от приглашения, теряя возможность заявить о себе, либо принимаю его, обязуясь насильно вытряхивать из себя шутки и ритуальные улыбки ближайшие несколько часов, чтобы как раз-таки заявить о себе.

– Человек – существо социальное… – думал я, стоя в своем черном осеннем плаще на Соборной площади в центре города рядом с голубоглазым парнем атлетичного телосложения и “безответственной” девушкой, пришедшей на этот раз аккурат ко времени встречи. Я разговаривал с ними ни о чем и лишь из-за того, что они стояли ближе всего ко мне. Вдруг я поймал себя на мысли, что если бы парень с девушкой внезапно исчезли, и вместо них передо мной появились совершенно другие люди, то ни один мой глаз не полез бы от удивления на замазанный консилером лоб.

– Тебя не могут так звать, – прорвался ее голос сквозь мои мысли.

– Что? – переспросил я, явно недоумевая.

– Назови свое полное имя! – допытывалась она. Мне и впрямь стоило ожидать такого вопроса сегодня. Везде я подписываюсь не так, как меня зовут на самом деле, используя при этом укороченную версию ненавистного мной полного имени. Незнакомым людям я представляюсь точно таким же “неправильным” образом, но каждый раз их так и норовит докопаться до истины по непонятным мне причинам.

– Если станешь называть меня полным именем, то может случиться нечто непоправимое, – серьезно сказал я. Атлет поперхнулся не то от смеха, не то от его резко возникшей заинтересованности в разговоре. Наступила неловкая тишина. Мы двигались поперек главной улицы. Передо мной тянулась аллея из берез в желтоватой от городских огней мгле. Бронзовый Рублев неподвижно и с каким-то укором смотрел на меня с площади.

Я ни капли не изменился в лице, лишь продолжал смотреть прямо, придав своему виду нарочитое спокойствие и загадочность.

– Мне придется тебя убить, – наконец легко проговорил я.

Девушка с парнем засмеялись и, как полагается, забыли о том, что хотели узнать еще с минуту назад. Терпеть не могу мнимую заинтересованность. Я оглядел людей, шедших рядом с нами как бы в одной компании. Группа из десяти человек разбилась на небольшие кучки, они так же, как и мы, говорили ни о чем.

Заметив курящую Rothmans девушку, я подошел к ней и предложил зайти за выпивкой в магазин неподалеку, уверенно сославшись на то, что мне так же тоскливо, как и ей. Она с радостью согласилась, и я взял нам по бутылке недорогого пива в круглосуточном ларьке. Мы тихонько пили свое пиво и закрывали свой моральный долг перед этой встречей, не обременяя друг друга излишними разговорами.

Скромно простившись с близсидящими людьми, я покинул место встречи в то время, как остальная часть активных студентов с оживленным шумом пошла в сторону общежития, ведя под руки парня, сильно напившегося еще до всеобщего сбора.

Дома я выслушал от моей вечерней собеседницы развернутый рассказ о том, как было потешно добираться до общежития вместе с любителем поквасить. Там хорошо, где меня нет, задумался я, пришлось переступить через себя, чтобы прийти на этот праздник жизни, и уйти, позже осознав, что он начался точь-в-точь, как я покинул его. Невезучий человек? Или же я не понимаю, что делаю что-то не так? Смогу ли я стать для кого-то незаменимым и достойным внимания?

– Так как тебя зовут на самом деле? – внезапно с интересом спросила она.

II

– Я втайне пользуюсь человеком, когда пишу о нем песню, но никому из нас не причиняю этим никакого вреда, верно? – наивно полагал я.

Ранним утром я сидел в своей комнате и старательно подбирал слова, чтобы выразить скопившиеся за сентябрь эмоции. Я отчетливо понимал, что никак не могу справиться со своим замыслом, как бы я не хотел выложить его на страницах записной книжки. Не хватало отчаяния. Девушка, о которой я писал, была слишком светлой и скромной, хоть и не отвечала мне взаимностью. Надежда стать для нее близким человеком жила и процветала, а также не давала мне необходимого вдохновения на написание классической печальной истории о неразделенной любви.

Старательно возведенная ранее пирамидка из скомканных желтоватых бумажек рассыпалась по всему столу. Получившееся озеро заставило меня немного растеряться. Перечеркнутые “скромная”, “алмазы”, “прическа” и другие сентиментальные слова стыдливо смотрели на меня с бумажных комочков, явно недоумевая, почему это я с ними так поступил. Не хватало мне еще оправдываться перед своими же мыслями и действиями! Объявив бестолковый бойкот самому себе, я встал из-за стола и направился в университет. Мне вновь предстояло с ней увидеться.

В то время темные вещи носило подавляющее большинство моих ровесников, включая меня. Ясное дело, это не могло меня не раздражать. Все люди для меня смешивались в одно темное пятно. С постными физиономиями они сновали туда-сюда целиком одетые в черное, будто бы все дружно решили прийти на чьи-то похороны заранее.

Конечно, эти претензии меня не касались. И, разумеется, они не касались ее. Мои негативные мысли не имели никакого отношения к девушке по имени Ирен. Мне нравилось в ней абсолютно все. Обыкновенная темная одежда смотрелась на ней стильно. Прическа с прямым пробором по середине мне не нравилась, как и обыденный светло-русый оттенок волос, но все это не мешало мне любоваться ей.

Перехватив мой взгляд с противоположного конца аудитории, Ирен что-то шепнула темненькой девушке, сидящей рядом, и подошла ко мне вместе с ней:

– Сегодня все в силе? – громко и напористо спросила темненькая.

– Да… Должно быть, что так, – медлительно ответил я, так как поначалу совершенно забыл, что сегодня мы втроем собирались выпить после пар в одном из кафе неподалеку от Соборной площади.

– Неуверенно звучит! – с насмешкой бросила через плечо темненькая, уводя за собой светленький предмет моего обожания.

Ирен была очень тихой и немногословной девушкой. Возможно, я искал в ней необходимый покой и утешение. Казалось, что она была единственным человеком, с которым я мог бы позволить себе расслабиться и насладиться тишиной. Мне действительно становилось легко, находясь рядом с ней. Если вообразить, что во мне есть хоть какие-то суицидальные наклонности, то после событий прошлых лет я мечтал утопиться в озере под названием Ирен.

То же самое нельзя было сказать о ее суетной подруге, которая повсюду таскала Ирен за собой и препятствовала возможности поговорить с ней о чем-то личном. Она любила выпивать и нести всякую провокационную чушь в компании людей, которые умеют слушать. Слушать я не умел, но и говорить не хотел, поэтому выбрал самое меньшее из зол: компанию с неумолкающей девушкой и Ирен впридачу.

Однако, стоит признать, что некоторая располагающая к себе черта у нее все же была. Подруга Ирен была сильной личностью и могла ставить людей на место своей наглостью и прямотой. Мне сразу вспоминается случай, который произошел в самом начале сентября. Я любил разгибать воротники своих рубашек. Таким образом получалось некое подобие водолазки, либо рубашки с высоким воротником. Задним числом становится ясно, что выглядело это, конечно, престранно. Так она и сказала с укоризненным лицом однажды:

– У тебя воротник разогнулся, поправь.

Тогда я даже не подумал что-то ей объяснять и послушно вернул воротник в прежнее положение, впредь никогда его не разгибая. Именно такой эффект производила ее личность на меня первое время.

Мы договорились встретиться на выходе из университета после окончания пары. Первой я увидел Ирен. Она растерянно смотрела в сторону удаляющейся подруги. Темненькая неслась так быстро в противоположную от нас сторону, словно она опаздывала на тренировку по спортивной ходьбе.

– Что опять стряслось? – спросил я, совершенно не изумившись происходящему. Немудрено, что они часто ссорились из-за сильно разнящихся нравов.

Ирен резко развернулась. Ее глаза сверкали, но не так, как об этом пишут в книгах или показывают в кинофильмах. Они скорее напоминали два неограненных алмаза: тусклые и пока что совершенно бессильные.

– Ничего. Она отказывается куда-либо идти сегодня, – не повышая голос, возмутилась она, – говорит, что я в этом виновата.

– Как ты можешь быть в чем-то виновата? – я действительно недоумевал, хоть и говорил с капелькой иронии, чтобы не казаться льстивым.

– Откуда я знаю! Она вновь все переиначила. Я совсем запуталась.

– Значит, сегодня мы никуда не идем?

– Да.

Неожиданно для себя, словно выплюнув, я сказал:

– Может быть ты захочешь прогуляться без нее?