Бисерная игла

Бисерная игла
Тимофей Ю

Книга расскажет о неординарных приключениях человека с подставным именем. Этот человек – мужчина, специальный агент правительственной службы, если точнее, вместе с которым читатель переживет три волнующих и остросюжетных истории. Чем закончится безобидное на первый взгляд путешествие по волнам воспоминаний? Ответ вы узнаете в "Бисерной игле".

Содержит нецензурную брань.

Тимофей Ю

Бисерная игла

Притча о собаке

Жила-была на свете собака. Черная, большая, немного лохматая. Даже не собака, а простая и честная охотничья псина. Об этом ее призвании стало с самого рождения понятно, так как в тот день старуха-травница сказала: «Эта будет бегать».

Действительно, целыми днями только и занималась псина беготней, чтением следов и преследованием добычи. И до того хороша она была в деле своем – в охоте, – что лучше никого нельзя было найти. Некоторые говорили, что все время она проводила на ногах, не ела, ни пила, а силы получала в результате сношений с дьявольскими силами. Но, на самом деле, такими наивными наговорами очернить псину перед народом было сложно.

Мериться силами в охоте с собакой пытались и рыба, и птица, и дикий лесной зверь, но тщетно. Победа всегда осталась в лохматых черных лапах, и она была честна – псина брала старанием, усердием и любовью к своему ремеслу. Ни буря, ни свирепый соперник не могли сбить черную собаку со следу – всегда она достигала желаемого, и была этим довольна, и счастлива.

Шло время, и собака преисполнялась в ремесле своем, все дальше о шла о ней молва. Однажды появилась на пороге песьего дома другая собака. Ох, и странна была та гостья: шерсть с рыжими подпалинами, маленькие рога, длинный змеиный хвост, словом порода заморская, в наших песьи краях невиданная.

Долго хвалила путница черную псину и даже сладкими словами смогла отвести внимание отвести от своего пугающего вида. После гостеприимного приема, предложила рогатая черной собаке испытание. Дескать, «вижу в глазах твоих усталость, вижу, хочется тебе задачу непосильную». Посмеялась черная собака, но любопытство пересилило, и согласилась она на игру. Гостья улыбнулась, сказала, что придет с условиями, махнула хвостом и исчезла.

Так прошло несколько седьмиц, и вот на пороге собачьего дома снова появилась заморская гостья, чтобы пригласить черную псину в странствие. Выйдя засветло, они провели в пути три дня и три ночи – дорога вела спутниц в низкие коренастые склоны и, наконец, они оказались у кромки горного озера. Вокруг стоял хвойный редкий лес и густая тишина, все вокруг застыло словно смола, даже каменная крошка под лапой – и та не хрустела. Уговор был таков: собака должна найти вещь, которую заморская гостья бросила в воду.

«Найти ее, не зная облика, можно по запаху», – сказала рогатая и достала из-за пазухи сбор дикой мяты. Собака наклонила голову, принюхалась, оскалилась, улыбнулась. Такой аромат ни с чем спутать невозможно, работа проще простого. Спутницы ударили по лапам, и черная псина кинулась в горное озерцо. Она почти сразу поняла, в чем крылось коварство испытания, ведь под водой ничего не учуешь. Даже вдохнуть затруднительно. К тому же маленькое озерцо внутри оказалось очень большим, а глубина его превосходила высоту местных гор, и дно терялось в такой темноте, что хоть глаз выколи.

Мыкалась собака несколько часов кряду. Запахов нет, ни зги не видно, воздух кончается, и силы на исходе. Так и опустилась бы она на дно, испустив дух, если бы не заметила маленькую блестящую рыбку, которая крутилась у мшистого камня. Нырнув к рыбе, собака увидела у камня старый ключ. От отчаяния она лизнула его, и на шершавом языке осталась мятная горечь – вот, что спрятала в заколдованном озере рогатая гостья! Собака схватила ключ зубами и из последних сил рванула к поверхности.

Когда черная псина вырвалась на сушу, ее спутница была немало удивлена. Ключ в собачьих зубах блестел ярче любой победной улыбки. Ничего не сказала рогатая, лишь кивнула и растворилась в тумане.

Так прошло несколько лун, и снова на пороге спокойной собачьей жизни появилась незваная гостья. Снова предложила она черной псине испытание, зная ее азарт и охочесть до действий, и снова псина согласилась. На этот раз собаки отправились в белую тундру, где холод кусал их за лапы.

Белым-бело было вокруг, аж глаза болели. Однако ж на снежном покрывале легко заметить любую мелочь, чему собака про себя обрадовалась. Нос мерз на хлестком ветру, нюхать становилось тяжелее, но зрение еще ни разу не подводило черную псину. В тундре она выглядела марким угольком.

Рогатая собака словно не чувствовала холода и выжидала, оттягивая момент начала игры. Наконец, черная собака прервала молчание и ее спутница достала из-за пазухи белое гусиное перо. «Найди ему пару», сказала она, «спрятанную неподалеку». Псина оглянуться не успела, как снова осталась абсолютно одна с пером в лапе. Ветер лютовал и сбивал со следу, но делать было нечего, и черная собака отправилась на поиски.

Тундра получилась ровной только на вид. Собака задыхалась и вязла в снежных барханах, а ломаный наст до крови царапал натруженные лапы. Солнце на небосводе, кажется, не сдвинулось с места, хотя часы улетали в прошлое один за другим. Черная псина начинала околевать, а мерзкое чувство внутри шептало сдаться, убежать, но выжить. Она не послушала внутренний голос. Вдруг в нос собаке ударил резкий запах дикого зверя. Черная шерсть встала дыбом и в интуитивном оскале сверкнули клыки. За очередным барханом из-под снега поднимался огромный медведь, который недобрым глазом косился на ищейку. Схватки было не избежать. Собака не решалась бросаться первой. Зверь был большой и неуклюжий, и эти недостатки могли его погубить. Бой решился быстро: одним верным укусом: челюсти охотницы насилу прокусили толстенную белую шкуру и снег закипел под напором горячей крови. Правда, на боку черной псины проступила такая же черная кровь – ее успел достать острый как бритва медвежий коготь.

В глазах собаки начинало темнеть, но все ж таки она увидела застрявшее в ноздре поверженного зверя перо. Псина схватила его и упала без чувств. Пришла в себя собака уже дома. По рассказам, ее, заиндевевшую, притащила на себе рогатая пришелица. Не взяла та за спасение ни еды, ни благодарностей, глянула только зло и удалилась восвояси. Задумалась черная псина. Любы были ей приключения, но глубокие шрамы на боку говорили красноречивее любой зарубки. С тех пор поумерила собака свой пыл. Однако втайне мечтала о приключениях.

Так прошло несколько лет. Черная псина и думать забыла про свою странную знакомую, и вот однажды на пороге дома ее снова появились знакомые рога. Три дня уговаривала гостья охотницу на еще одну игру. Три дня та не соглашалась. На последнюю ночь поддалась псина, и снова отправились две собаки в путь.

Не было в этот раз ни крутых горных перевалов, ни опасных троп, брели собаки среди тихих благодарных речных заводей, лесов и полей. В ходе долгих путевых бесед позабыла черная псина все свои обиды и невзгоды испытаний. Наконец, ранним утром разбудила собаку спутница. По дороге стелился густой туман, заканчивали свои песни соловьи. Так стояли они безмолвно. На этот раз тишину нарушила рогатая.

«Смотри», говорит, «пробежишь вперед по этой дороге – будет на ней след. Найдешь его хозяина – победишь». Ничего не ответила черная псина, перед туманной дорогой она стояла уже одна.

Постояла черная собака еще немного, понюхала воздух, выдохнула и побежала. На дороге нашла собака странный след. Ничем он не пах, и похож ни на какого зверя не был. Сколько не приглядывалась охотница, только расплывались в глазах очертания неведомых лап. Бежала по следу собака день, бежала неделю, год бежала, а след все вился и вился. Ничего вокруг уже не замечала черная псина, одна только идея стала править песьими мыслями: найти того, кто оставил след. Годами бежала бедная собака, обрастая шерстью, шрамами и болезнями, а след все не заканчивается. И так бежала она, бежала, пока не издохла.

I

«Ничего не стоило Гнею Юлию Тавру отвлечься от скудных мыслей» 

Марк Туллий Цицерон, «О природе богов», 45/44 год до н. э.

Мутно-зеленая. Обычно такой бывает старая тина, отдыхающая в дальних уголках российских болот. Яркие стрелы солнца, однако, насыщали бутылочное стекло своим теплом и превращали конторскую унылость травяных оттенков в мерцающую изумрудную роскошь. В бутылке затаился один из главных врагов человечества – самогон. Как и каждый раз до этого, искристый полнокровный день пойло быстро превратит во влажный загородный вечер, а затем и в чистую таинственную ночь, спутники которой – звезды – будут весело подмигивать пьющему через дно граненого стакана, словно говоря: «Эк ты набрался, братец!».

Несмотря на то, что он мог позволить себе лучшее горячительное не только родных просторов, но и всего остального мира, предпочтение мужчина всегда отдавал крепкой самодельной настойке, которую на продажу варил старый мрачный деревенский дед. Тот, кажется, откровенно презирал все известные законы и ничуть не заботился о своем дальнейшем благополучии. К общему удивлению местного потребителя, самогон у всегда небритого отшельника получался превосходный. Пойло решительно брало мозг за руку и уводило вдаль от мыслей и суетливого мира, оставляя пьянствующего один на один с мягкой пустотой.

Мечтая об очередном стакане, мужчина извлек из погреба еще одну литровую бутылку, которая, не в пример своей опустошенной сестре, таинственно зеленела в сумраке маленького подземного царства. Визуальная проверка показала, что ее хватит еще минимум на два захода. По привычке, он также отметил наиболее выгодные позиции для стрельбы и удачное углубление, в котором могла навсегда потеряться пара непрошенных гостей.

На крыльце хозяина дома уже встречал закат. Персиковое море яркими волнами захлестывало дачный участок, низину, ведущую к озеру, и даже верхушки облезлых елок, стоящих на несменяемом дежурстве в авангарде выступающего леса. Мужчина запрокинул голову и смог поймать ускользающий свет в калейдоскоп стеклянных граней стакана, который сжал в руке. Алое пламя металось внутри прозрачной карусели, как шахтерская канарейка на немой глубине. Оно было свободно и могло вырваться из мнимого заключения в любой момент, и все же не желало или не было в силах это сделать.

Будучи огражденной от внешних возлияний надежной гидроксильной стеной, его собственная мысль, порой, приобретала самые причудливые формы. В этом клочке угасающего света он вспомнил себя на одном из первых по-настоящему ответственных заданий. Сияющая энергия, остановленная хрупким стеклом. Неукротимое совершенство на поводке иллюзий. Мужчина не заметил, как углубился в дебри коварной ностальгии. Каким он был тогда? Молодым. А еще? Действенным. «Это в твоем случае тоже самое, старик», – бросил он сам себе. А еще? Равным. Да. «Да-а». Последнее слово мыслитель даже протянул вслух, то ли смакуя послевкусие алкоголя, то ли стараясь отметить в памяти насыщенность момента акустической засечкой. Жизнь, казалось, как сосновая смола, медленно застывала вокруг бревенчатого крыльца.

Широкая волосатая рука оставила отпечаток на запотевшей бутылке и вскоре стакан опять был полон. Прохладный спирт внутри человека превращался в растущее объемное тепло. Оно проливалось из-под груди, в конечности, плотной маской ложилось на веки, убаюкивало и размягчало. Растянувшееся над головой лиловое полотно синело, темнело в ожидании первых звезд, а в низину, тем временем, незаметно прокрался туман. Нутро толстого граненого стекла снова печально пустовало.

Мужчина продолжал статично сидеть в глубоком кресле, растворяя взгляд в сумерках. Линии сухого скуластого лица ускользали в темноту. Со стороны могло показаться, что кто-то, шутки ради, усадил на террасе строгую восковую фигуру. Мимика превратилась в указатель «вниз», а поза олицетворяла стальной прут, протянутый в бесконечность.

Однако под внешним спокойствием скрывалась дрожащая напряженность, которую так удачно глушил алкоголь. Так мужчина обычно вспоминал своего первого реального противника. Возможно и единственного. Человека («Человека ли?», – каждый раз спрашивал мужчина сам себя), которого, с легкой руки СМИ, стали называть «пророком новой жестокости». Во время, когда, казалось бы, уже не просто немодно и неэффективно, но, главное, неприбыльно заниматься радикальными воздействиями на мировую общественность, он взорвал гранитное философское надгробие и поднял из-под тяжелой земли веков нишу, которую самолично занял.

Тем не менее, настоящие причины ее появления спрятались в суматохе дней. Жадные до хайпа и новостных поводов журналисты везде были одинаковы: где одни втирали абсолютную чушь с абсолютной истерикой, другие транслировали в точности тоже самое спокойным и размеренным тоном, чтобы люди, обремененные властью и деньгами потом смогли вместе обсосать косточки информационных подачек. В итоге оставшаяся где-то посередине истина оказалась незаметной даже самому пытливому уму. Собой ее затмила затерянная Атлантида первозданного безумия, которая на руках безликих гигантов восстала из океана густой крови.

–

Этот образ неслучайно пришел к мужчине в голову. Именно так мир узнал о своем новом Архимеде. Как и многие остальные вещи, первое представление было организованно просто и эффектно, а наблюдали за ним сразу несколько глав ведущих информационных агентств планеты. Не по своей воле, конечно, зато им оказали превосходные условия. В гигантском ангаре, на территории одной из стран Восточной Европы, они сидели, связанные, на балконе – словно в театральной ложе, – а перед их взором в свете бесстрастных прожекторов корчились в наркотическом угаре, пировали ужасные существа, ползающие на четвереньках. По словам очевидцев, сперва им показалось, что они находились в чьем-то дурном сне на маскараде кошмаров. Тем не менее, каждый понял: происходило кормление. Это уже потом стало ясно, что вид существ называется Homo sapiens sapiens, что конечности их были частично ампутированы для должного эффекта, что разящий запах был образован толстым слоем из конского и свиного навоза, который к концу действия перемешался с экскрементами людей.

Вскоре выяснялись и другие подробности: главным блюдом на дьявольском ужине стала юная девочка, к трупу которой каждый из возящихся внизу пытался пробраться сквозь вонючую гротескную толпу. «Голодающим» втолковали, что, причастившись молодой плоти «божественного ангела», они смогут вернуться в рай, который когда-то утратили. К счастью, путы медиамагнатов были ненадежны, смартфоны заряжены, и очень скоро интернет, а после и более официальные новостные «топы», разрывались от нездоровой ажитации. Девочку, конечно, жалко, но такой инфоповод нельзя упускать.

Главные действующие лица все сплошь принадлежали либо к политической, либо к экономической элите, что, в сущности, не делало между ними большой разницы. Однако, что такое для целого мира потеря десятки-другой исполнителей? Пшик. Государственные машины и так готовили их бренные человеческие тела к переработке в прах забвения, а, в виду произошедшего, они хотя бы остались известными в веках. «Вонючая сотня», – так таблоиды ласково любили называть этих искалеченных людей.

Почему общество не возопило? Почему вокруг этого события, напротив, был сформирован веселый образ лихой средневековой ярмарки? Мужчина много размышлял об этом, хотя ответ был прост: Архимед возродил традицию любимого народного развлечения – показательную казнь. Все участники адской мессы были людьми аморальными: преступниками, убийцами, педофилами, маргиналами с состояниями, работотрговцами, просирающими жизнь в камере из разноцветных блесток и многозначительных рож. Проза жизни. Папки с доскональным содержанием их существования давно были положены на стол правящих верхушек по ту и эту стороны океана – об этом мужчина узнал от своего начальника. Одновременно с этим Архимед воплотил любимый народный образ и показал теплой волатильной толпе свой сапог, под которым общественным массам было очень тепло. Остальные просто ломались, не выдерживая натиск.

Сказать, что легкое безумие охватило человечество – не сказать ничего. За несколько месяцев на планете свергли парочку малых режимов в странах, на которые цивилизованному миру было наплевать, в более просвещенных державах собрали организации сочувствующих Архимеду, у которых нередко случались столкновения с правоохранительными органами, а особые энтузиасты удалялись во власть спорных территорий тропических джунглей или раскаленных пустынь, объявляя их государствами. Среди названий чаще всего побеждал вариант «Новая Архимедия». Наконец, мир с головой захлестнуло разудалое ощущение, сносящее голову лучше любого алкоголя, – пьянящее чувство базарной справедливости.

Высокие кабинеты отреагировали на общее помешательство звенящим в тишине напряжением. Проблема, очевидно, была не в потере нескольких паршивых административных овец, а в международности прецедента, в том, с какой легкостью из полярных друг другу систем были изъяты в таком количестве столь разнородные элементы. Тайный экстренный конгресс сошелся только в одном: операция готовилась, скорее всего, не один год. На этом кладезь экспертных выводов иссяк, в отличие от желания действовать. По горячим следам международное сообщество собрало новую межгосударственную кормушку, которая должна была заниматься «подозрительной сетевой и наружной активностью международного характера». Что, в сущности, стояло за этой фразой, сказать было положительно невозможно.

Архимед не оставлял следов. Глупо ожидать от человека с такими размахами подобных оплошностей. Поиски оставались бесплодными: стоило только расставить все по своим местам, и стройная картина преступления ломалась, ведомая внутренним деструктивным порывом. Оставалось непонятным, сколько посредников у него было, и чем они занимались, с помощью каких каналов он собирал информацию, которая потом легла на столы руководящих людей, и совершенно неочевидным было, с какой степенью проникновения в корневые структуры ведомство имеет дело.

Мужчину в сложившейся ситуации радовало то, что аналитический отдел органов, к которым он сам имел отношение, сохранял хладнокровие. Это означало, что происходящее укладывалось в какие-то модели. В самые дикие, невероятные, разработанные с вопиющими допущениями, но все-таки укладывалось. Со временем, становилось все очевиднее, что задачу доверят ему. Так совпало, что мужчина стал идеальным кандидатом по возрасту, компетентности и, самое важное, инициативности.  Инструкция в таких случаях всегда с одинаковой прямотой высказывалась о векторе приложении усилий: «при невозможности взять живым – ликвидировать».

Начало было положено, когда в условленной камере хранения он нашел паспорт и ключи. Шумящие мимо него посетители вокзала не обратили никакого внимания на фигуру, которая в ближайшие годы могла (и это он осознавал без ложного бахвальства) определить их судьбу. Под знакомой темно-терракотовой обложкой документа, удостоверяющего личность, спрятался гражданин Российской Федерации Григорий Рукоумов. С тех пор он ходил под этим именем.

–

Григорий очнулся, когда холод опустил свои ладони на его руки. В глубине хвойного лесного моря пели соловьи. С неба доносились холодные голоса звезд. Их чистое синее сияние иголочками проникало в сердце, отчего то, вместе с кожей, покрывалось мурашками. Они пели на непостижимом человеку языке, однако нельзя было не признать красоту, заключенную в этих неправильных мелодиях. Возможно, и Архимед прилетел на Землю с одной из таких звезд, и вся его деятельность была не более, чем песней. Грустной и непонятой песней о жизни – оттого она представлялось такой разрушительно-трагичной.

Григорий всегда вспоминал Архимеда с наступлением темноты, в то время, когда велась панихида ушедшему солнцу. Собственно, Архимед и был для него приходящей тьмой. Не только отсутствием света, но его смертью, ползущей черной дырой, не делающей разницы между тем, что она поглощает. Их встреча отдала Рукоумову столько инерции, сколько хватит, казалось, на память до конца жизни. Сколь ярко сиял его злодейский светоч, столь тускло стало на преступном небосводе после Архимеда. Так же невзрачен стал и стремящийся к вызовам молодой и горячий Григорий. Разжечь пламя азарта профессионального охотника, кажется, больше так и не удалось никому.

–