Обречённый играть

– Проще простого: сказать ему, что им все доверяют, конечно. Все слышали о силе молвы, но немногие отдавали себе в этом отчёт. И почти никто не проверяет сказанное кем-то, кто таким образом выше тебя, потому что его относят к касте «мудрецов», «старейшин» и всякое такое. У себя мы наиболее важных создателей знаний называем «учёными». Потому что мы их учим. Мы их образовываем. И этот процесс так и зовётся – «образованием». Мы даём им образы, а они уже в силу ума, глупости и тщеславия придумывают им подходящие объяснения. Тех, кто делают это лучше других, мы продвигаем и ставим выше. Про них узнают все. На них становится хорошим тоном ссылаться. И все, кто ниже, отчётливо видят и ясно понимают, что если будут придерживаться таких же взглядов, возможно, им тоже повезёт подняться до подобных вершин познания и почёта. Механизм начинает работать сам, без дополнительных подсказок, стоит его однажды запустить в правильном направлении.

Хироси слушал падре Алессандро, а GR8M8 думал.

Подобных игр, как эта «Буси», ему ещё не попадалось. Хотя он легкомысленно полагал, будто повидал на своём веку всё и разучился удивляться. Никогда не говори «гоп», пока ни перепрыгнешь. Потому что привыкаешь вот так к «бабусе», у которой живут «гуси», а они раз – и разражаются такой вот «Буси», где долго, нудно, непонятно и оттого, мягко говоря, жутковато. Стоит перед тобой, панимаш, персонаж в чёрной рясе и в лицо тебе объясняет, какой ты кретин, а ты слушаешь и не знаешь, то ли тебя просвещают, посвящают и приближают к себе, то ли перед тобой так откровенно изливают душу лишь потому, что задумали через минуту-другую принести в жертву, когда ты уже никому больше их правду не расскажешь. И не знаешь, что лучше: гибель в открытом бою, стрела из арбалета или вот такая заминированная беседа о сути вещей. А Генели ждёт от тебя результатов, то есть безупречного прохождения. Если с его стороны это подстава, то тоже какая-то странная, слишком уж заумная. Но назад пути нет, нужно выкручиваться.

– Ну, так что ты теперь скажешь, Хироси?

Вопрос всё-таки застал его врасплох.

– Что я должен сказать, Алесанодоро-сама?

Падре решил, видимо, что он продолжает строить из себя простофилю, и понимающе улыбнулся.

– Ты с дороги. Идём перекусим, чем бог послал.

Откуда он знает, что у меня со вчерашнего вечера во рту ни крошки не было, подумал Хироси, и в ответ скромно пожал плечами.

Его ввели в трапезную. Здесь он воочию увидел, что отношение к нему хозяев, во всяком случае, в лице падре, изменилось.

В миру они старались во всём походить на местных жителей, не выделяться, насколько это вообще было возможно при такой внешности, говорили, как они, шутили, как они, так же ели, пили и только молились по-своему, подавая новообращённым пример поклонения той небесной силе, которая, по их словам, призвана на острова, чтобы изменить жизнь к лучшему. Здесь же, в трапезной, стоял невиданный в Японии деревянный стол, а за ним – несколько стульев, на ножках, с высокими спинками. Вместо очага посреди комнаты тут пышила настоящим жаром бело-зелёная изразцовая печь у стены.

Так вот как на самом деле едят в той стране, откуда они приехали!

Пока падре усаживался за стол и предлагал замешкавшемуся Хироси сделать то же самое, Родуригу подошёл к печи, поколдовал и вернулся с внушительным чугунным котелком, закрытым крышкой, из-под которой доносился потрясающий аромат тушёного мяса и чего-то терпкого. Падре проворно пододвинул под котелок деревянную подставку, видимо, чтобы не попортить стол, хотя какая разница – дерево и дерево?

– У нас это называется «рагу», – пояснил падре, поднимая крышку и засовывая внутрь длинную мешалку с широким кончиком. – Совсем у нас это называется «капоната», но на Сицилии мы едим просто овощи, без мяса. Поэтому всё-таки рагу.

Хироси понял только то, что будет вкусно.

Между тем расторопный Родуригу уже выставил на стол три невиданной белизны тарелки и положил возле той, что полагалась Хироси, два более чем странных предмета – вилку и ложку.

– На выбор, – коротко заметил он и как будто подмигнул.

Хироси ждал палочек, но палочки так и не появились. Тогда он посмотрел на падре. Падре собственноручно наложил ему длинной ложкой из котелка чего-то аппетитного и дымящегося, не обидел и себя, после чего взял вилку и стал жадно есть, обжигаясь и втягивая открытым ртом воздух. Хироси последовал его примеру. Хотя палочки были бы куда удобнее. Вилка быстро нагревалась и рагу так и норовило с ней соскользнуть. Тогда он посмотрел на Родуригу и тоже решил вооружиться ложкой.

Некоторое время они молча поглощали кушанье.

А потом произошло то, что впечатлило Хироси ещё больше.

Дверь трапезной открылась, и вошёл третий гайдзин, будущий сказитель Хиэдой-но Арэ, как представил его раньше падре, но без старика Фудо.

Даже мастеру каллиграфии не полагалось здесь быть, сидеть за столом, у печи, и есть заморское блюдо странной ложкой. А ему, Хироси, полагалось. Падре показывал на деле, что после выполненного им нелёгкого задания он теперь почти свой.

«Почти», потому что вошедший первым делом поинтересовался, что здесь делает «этот узкоглазый». Поинтересовался по-португальски, так что Хироси лишь радостно ему закивал, не вынимая изо рта ложку, которая уже стала казаться чуть-чуть удобнее палочек. Про «узкоглазых» он тоже знал от покойного ирумана Изаки, которого как-то специально спросил, как они называют их, японцев, там, на Западе. Изаки был слегка навеселе и по большому секрету поделился с ним этим «неприличным» словом.

– Потише, – осадил вошедшего падре, так же, по-португальски, и добавил уже на японском: – Сэкиницкю[50 - Садись.].

Третьего из монахов представили на японский лад как Васику, хотя Хироси больше понравилось его оригинальное звучание – Вашку. Видимо, не старый, но с уже седеющей бородкой, лысоватый и довольно тучный, если не сказать толстый. Именно он спохватился, что они едят рагу просто так, отлучился из-за стола и вернулся с краюшкой пышного, душистого хлеба. Гайдзины почему-то не слишком жаловали местный рис и предпочитали в буквальном смысле городить целый огород для того, чтобы иметь возможность печь этот их «пан» – хлеб – который в свою очередь совершенно не нравился японцам. На склоне холма они вскопали и засеяли целое небольшое поле пшеницы, а раньше храма построили пекарню. Говорили, что это нужно для облаток, хотя теперь Хироси стало очевидно то, о чём он прежде только догадывался: одними облатками сыт не будешь. Сейчас, вприкуску с рагу, хлеб показался ему очень даже ничего.

Падре для порядка ещё раз объявил своим братьям, зачем к ним пожаловал Хироси.

– Наш влиятельный сосед, дзито Нагаи, благодаря удачной работе нашего юного друга поверил в разработанный и предложенный нами план. Теперь он уверен в том, что нам с вами вредят и не просто вредят, а угрожают расправой, как это случилось с братом Исаакием, да упокоится душа его с миром. – Все трое состроили серьёзные мины и перекрестились. – Можно сказать, что первый этап нашего плана выполнен. Земельный управляющий вот-вот окажется на ножах с военным главой провинции. Он считает, что обязан предупредить нас об опасности, и приглашает к себе сегодня вечером. В чём мы ему, конечно, не можем отказать при всей нашей занятости. Что подарим? – Он покосился на Хироси, видимо, ожидая услышать и его мнение на этот счёт.