Зеркальные числа

– А кто тогда? – совсем уже тихо.

– Твой отец – сволочь! И больше, Сергей, изволь не задавать мне вопросов о нем.

Мама с силой вдавливает окурок и крутит его в пепельнице, убивая алый огонек. Выходит из кухни и автоматически выключает свет.

Сережка сидит в темноте. Гладит синий осколок.

И вспоминает – ярко, будто было час назад: черная шинель («шинель», а не «пальто»!), якорь на шапке, ночное небо погон – золотые звездочки и длинный метеоритный след желтой полоски…

Авоська с мандаринами, елочные иголки на ковре, смеющаяся мама – еще без морщинок у глаз.

И тот непонятный ночной разговор:

– Куда мы поедем, в Заполярье?! В бараке жить?

– Родная, будет квартира. Ну, не сразу.

– Торчать на берегу, психовать за тебя? По полгода! Без работы, без друзей!

Сережка зажмуривается еще крепче.

Хочет увидеть играющую солнечными зайчиками лазурь, но вместо нее – тяжелые свинцовые брызги, оседающие льдом на стальных поручнях, и простуженный крик бакланов…

* * *

– Свистать всех наверх!

Черные грозовые тучи мчатся, словно вражеское войско, грозно стреляя молниями. Рангоут шхуны стонет, едва выдерживая ураган. Лопаются шкоты и хлещут палубу, будто гигантские кнуты. Неубранный стаксель рвется в лохмотья…

Многотонная волна набрасывается злобным хищником, хватает рулевого – и утаскивает за борт… Бешено вращается осиротевший штурвал, растерянно крутится обреченное судно.

Но кто это? Фигура в промокшем насквозь плаще, в высоких ботфортах, бросается и хватает рукоятки рулевого колеса, разворачивая шхуну носом к волне.

– Молодец, юнга! – кричит пятнадцатилетний капитан Дик Сенд, – ты спас всех нас. Тебе всего восемь лет, но в храбрости и умении дашь сто очков вперед даже такому морскому волку, как Негоро!

Юнга отбрасывает капюшон, обнажая благородный профиль, и говорит:

– Мы идем неверным курсом, шкипер! Кок засунул топор под нактоуз, и перед нами Африка, а не Америка.

Паршивец Негоро выхватывает огромный двуствольный пистолет и стреляет, но юнга успевает закрыть капитана своим телом.

Дик Сенд склоняется над храбрецом:

– Как зовут тебя, герой?

Юноша смертельно бледнеет и успевает прошептать:

– Серж. Серж Биток…

По накренившейся палубе с грохотом катится пушечное ядро.

– Биток! Ты заснул, что ли? Мячик подай.

Сережка хватает мяч, неуклюже пинает – мимо. Просит:

– Ну, возьмите хоть на ворота. Пожалуйста.

– Иди, иди отсюда. Без сопливых скользко.

* * *

– Рыба!

Егорыч грохочет по дощатому столу так, что остальные костяшки подпрыгивают и сбиваются.

– Везет тебе сегодня, – качают головой игроки.

– Нам, флотским, всегда везет.

У тщедушного Егорыча – штопаная тельняшка, руки в наколках: полустертые якоря, буквы «ТОФ», сисястая русалка.

– Еще партию?

– Не, там же закрытие Олимпиады по телику.

Партнеры встают, идут по своим подъездам. Сергею тоже хочется смотреть закрытие из Москвы, но он остается. Смотрит, как Егорыч тихо матерится, копаясь в сморщенной картонной пачке «Беломора». Наконец, находит невысыпавшуюся папиросину, чиркает самодельной зажигалкой из гильзы, прищуривается от едкого дыма. Фальшиво затягивает:

– Когда усталая подлодка из глубины… кхе-кхе-кхе.

Кашляет так, что ходят ходуном тощие плечи. Подмигивает Биткову, обкусывает картонный мундштук, протягивает беломорину:

– Добьешь, комсомолец?

– Не, – крутит головой Серега, – мне нельзя.

– Ну да, ну да, – хихикает Егорыч, – боксер, понимаю. Какой уже разряд?

– Второй юношеский.

– Ништяк.

Битков деликатно шмыгает. Решается:

– Дядя Егорыч, а океан – это ведь красиво?

– Да нунах. Лучше три года орать «ура», чем пять лет – «полундра». Хотя сейчас два и три служат. Я ж на железе, в подплаве. Чего я там видел? Мазут, отсек да учебные тревоги. Аварийная, – начал загибать прокуренные пальцы с желтыми ногтями, – пожарная, химическая… Уже и не помню толком. «Человек за бортом», во! Для подплава очень актуально, хе-хе-хе. Зато пайка на флоте – это песня. Железная пайка. Сгущенку давали. И кок не жмотился, добавку – всегда пожалуйста.

– Ну как, а небо, волны? Синева.