Самолет улетит без меня

– Давид Исаевич, карлик, алкоголик, интеллектуал. Гадает бесплатно, из любви к искусству, на картах Таро, вырезанных из журнала «Наука и религия».

Это слишком экзотично.

Когда надежда начала сочиться обмелевшей струйкой, на лестнице мне попалась Ирма – коллега-журналистка из дружественной редакции.

– В пригороде живет Аннушка, – вытаращив глаза, полушепотом сообщила она мне. – Я статью буду про нее делать, накатай потом переводной вариант в вашу газету.

Вцепившись мертвой хваткой в Ирму, я узнала следующее.

Аннушка, армянка, 60 лет, не разговаривала и не ела ничего, кроме молока, до трех лет. Потом заговорила, и все сплошь и рядом ясно видела: где папа продул деньги из дочкиного приданого, с кем разговаривала ночью через подоконник старшая сестра и к кому на самом деле ездит в Сочи дядя Размик. Семья уверовала в ее дар и постаралась развить его до размеров бизнес-плана. Теперь у Аннушки, после многих лет неустанного труда на ниве ясновидения, есть двухэтажный дом, и попасть к ней крайне сложно.

Господа! Ну что вы, в самом деле? Я даже с вором в законе интервью делала, а уж попасть к Аннушке – дело двух минут.

Главное в решении проблемы – говорить о ней всем подряд.

«Принцип домино» – и вот уже наша соседка Зойка оказалась близкой знакомой Аннушки и пообещала уладить вопрос с аудиенцией, вдобавок дала подробнейшие инструкции, нарушив которые можно отправить все гадание коту под хвост.

Внимательно слушаем и записываем.

Во-первых, Аннушка гадает на ногте большого пальца руки. Своего, разумеется.

Лучше бы Зоя этого не говорила, потому что меня с подругой пришлось отливать из пожарного шланга: а чего на ногте руки, на ноге же экранчик побольше!

Во-вторых, Аннушка гадает только после нескольких дней ясной погоды. В пасмурную погоду она не может ловить сигналы из космоса – идут помехи. На этом месте соседи стали стучать в пол шваброй и грозиться вызвать охрану Бабуина.

Во-третьих, она гадает только натощак, начиная затемно, с пяти, и заканчивая в одиннадцать часов утра, потом ей необходимо поесть, поэтому в очередь надо стать чуть ли не с ночи. Тут мы немного пришли в себя, вытерли слезы и переглянулись: ехать в пять утра в пригород двум девицам – это уже не безобидная авантюра, а изощренное самоубийство.

В-четвертых, клиент тоже должен быть голодный.

– Я вам сообщу день, когда поехать к Аннушке, – наставляла нас Зоя. – Вы только не опаздывайте, не перебивайте ее, а когда зайдете, скажете: «Мы от Зои».

Стараясь собрать остатки здравого смысла, я все-таки спросила:

– Слушай, а тебе она что-нибудь дельное нагадала?

– Помогла нам с мужем найти угнанную машину, – ответила Зоя и поджала губы: кто посмел сомневаться?!

После такого не пойти к Аннушке было просто неуважительно.

В день икс мы с Басей, дрожа от холода, вышли на улицу ловить такси. Таксист искоса глянул на наши опухшие физиономии и вызывающую одежду. Пришлось всю дорогу расписывать, к какой потрясающей ясновидящей мы едем. Он молча высадил нас возле дома Аннушки, не взял денег и поспешно газанул не оглядываясь.

Очередь уже стояла, и весьма приличная. Церемонно поздоровавшись с взыскующими пеленгующего космические сигналы Аннушкиного ясновидения, мы встали возле стенки и стали похожи на похмельных голливудских звезд в очереди за благотворительным супом для бездомных.

– М-да, зря я белое пальто надела, – промычала я сквозь зубы. Однако природная болтливость и неумение стоять неподвижно вынудили меня завязать разговор с другими соискателями.

Они очень оживились и наплели мне восемь бочек арестантов про чудесные предсказания. Я же невольно сопоставляла рассказы об удивительных знаках судьбы с очевидными фактами: все постоянные клиенты выглядели примерно как пациенты местной психбольницы во время ремиссии.

Пожалуй, надо было отсюда немедленно делать ноги.

– Кто от Зои? – выглянула вдруг ассистентка, заставив нас вздрогнуть от неожиданности. Мы с Басей примерзли к полу, как застуканные с поличным воришки, и стеснительно прошли в заветную дверь.

Знаменитая Аннушка была типичной армянской старушкой в склеенных скотчем очках на бельевой резинке. Она мельком глянула на нас и продолжила смотреть в ноготь.

Первой села на стул я.

– Чириз шес мэсэцэв в горад приедэт балшой челавек, – скучным голосом начала Аннушка. – Он очен старше на тибе. Очен високи ступен. Будиш баяцца. Будут дакуминтальный труднасци, но паможит другой челавек, старый, пажилой. Ты на четвертам ступени виидеш замуж на балшой челавек, сначала дэци не будит, патом будит – малчики близнец и дэвочка адын.

Растерявшись, я хотела переспросить, что значит «дакуминтальный труднасци», но ассистентка зыркнула на меня, и я заткнулась. Вскоре стало ясно, что я все равно ничего не понимаю. Аннушка монотонно зудела про какую-то поездку за границу и опять про эти чертовы трудности, про каких-то людей и дурные глаза… Я слегка закемарила и чуть не свалилась со стула.

Бася сменила меня на пыточном аппарате, и мы выслушали что-то, воля ваша, совсем уж несусветное – про иностранца на воздушном шаре с документальными трудностями.

На обратном пути мы с Басей уже не могли хохотать: во-первых, на ветер была выброшена чертова уйма денег. Во-вторых, Аннушка говорила на языке, которого мы не понимали, а это совсем не смешно. В-третьих, мы попросту были голодны как звери.

– Ну хоть бы что-то одно отгадала, аферистка старая! – в сердцах воскликнула Бася, которой до слез было жалко денег, позаимствованных из сестриных сбережений.

– А ты в курсе, что она увидела в своем экранчике мужа с любовницей, прокляла его, он свалился с лестницы и теперь инвалид?

Бася побледнела и перекрестилась, хоть и убежденная атеистка.

Процентов семьдесят местных женщин умеют гадать на кофе, а чаще – делают вид. Город разделен на две враждующие половины: одна пьет кофе по старинке, с пенкой, вторая, поддавшись новым веяниям, изничтожает пенку на корню.

Война

В стране началась война.

Но владений Бабуина она, к счастью, не коснулась.

Бабуин – феодал и тиран, об этом шепчутся все здравомыслящие люди в городе, но одной большой заслуги у него не отнять: он не пустил сюда бандитов, уже пролетевших над остальной страной калечащим смерчем.

С ходу и не скажешь, хорошо это или плохо: с одной стороны – сепаратизм, с другой – безопасность.

Оправдалась тягучая тревога, которой был полон воздух в тот самый последний Ликин приезд в город С., – тлеющий уголек вспыхнул.

Кругом все были взбудоражены, мужчины рвались воевать, матери, жены, сестры и дочери вцеплялись в них и не отпускали.

– Ты могла себе представить когда-нибудь, что при нашей жизни случится война? – спросила Миранда, расчесывая свои русалочьи волосы.

– Война? Я много чего не могла себе представить.

– Например?

– Список очень длинный, – усмехнулась Лика. – Я была благополучная девочка из уважаемой семьи. Сейчас я нищая бездомная журналистка, которой запросто можно предложить стать любовницей, и никто за это даже морду не набьет.

– Но ты же не соглашаешься, – возразила Миранда и перехватила волосы резинкой, от чего ее лицо сразу стало моложе и суровее. – Самое главное – чтобы ты не изменила себе, за остальных ты не отвечаешь.

– Эх, Мира, – вздохнула Лика, откидываясь на стуле и выпуская дым. – Если бы я знала, кто я такая, чтобы не изменять себе. Всю жизнь меня попрекали тем, что я лишений не знала. И что теперь?

– А что теперь?