Лето, бабушка и я

– Дай вам Бог здоровья, – молитвенно сложила руки бабушка.

– Что вы! Такого попутчика найти – мне сказочно повезло! – смеялся дядечка, и я просила бабушку не мешать. Она приносила еду мне из нашего домика сюда, к новому другу, он тоже угощал меня конфетами, а когда я уставала и меня побеждал сон, дядечка нес меня на руках к бабушке, где она с очками на носу читала потрепанную книжку.

В Москве было много загадочного.

Например, на лестнице пряталась крошечная отдельная комнатка. Мой дядя выходил из квартиры, заходил в эту комнатку, потом нажимал на кнопочку, и двери закрывались сами. Потом они снова открывались, а там уже никого не было!

Я страшно волновалась, прыгала на месте, но не уходила. Потом мои кузены заходили к комнатку, снова нажимали кнопочку, исчезали за сердитыми дверями, и через некоторое время двери разъезжались, а там – стоял дядя с кучей газет в руке! А кузены исчезали!

– В твоем Батуми такое есть? Нету, – трепал меня дядя по кудрям и заводил обратно в квартиру.

Я очень возмущалась, когда нашей комнаткой пользовались соседи!

Кроме волшебной комнаты, была еще лестница – только не дома, а под землей. На ней ступеньки плыли, как река, глаза начинали разъезжаться в разные стороны, и надо было ухитриться попасть именно посреди ступеньки, а если между, то упадешь. Я бы каталась на этой лестнице целыми днями, но старшие поспешно меня уводили, и я мечтала убежать от них, чтобы никто не мешал изучить лестницу поближе.

Правда, людей там было столько, что немного отстанешь – и готово, тебя никто не увидит. Однако бабушка знала, с кем имеет дело, и цепко держала меня за запястье.

– Ты соображаешь – если тут потеряешься, мы тебя в жизни не найдем? Это – Москва!

«Москва» звучало так угрожающе, что я немедленно поверила – да, потеряюсь.

Хотя потеряться навсегда – это интересно.

Тем более, что мою безмятежную жизнь отравляли кузены.

Они были большие – учились в школе.

Каждое утро уходили с портфелями, а по вечерам сидели за круглым столом, уткнувшись носами в книжки. Тетя ругала брата, что он лодырь, а на сестру, наоборот, не могла нарадоваться. Брат, и без того тощенький, гнулся к столу и частенько дезертировал с места мучений. Двоюродные меня за человека не считали, не играли со мной, гнали от стола прочь и не давали тетрадки – порисовать. Поэтому я сидела в засаде за диваном, сопя в дырочки, и, стоило кузенам отлучиться, подбегала к столу, хватала ручку и быстро-быстро черкала в распахнутых беззащитных тетрадках.

– ЧТО ЭТОООО????!!!! – визг моей сестры сотрясал квартиру. – Я ее убью! Какого черта вы ее привезли на мою голову?

– Отлично! – радовался брат. – Скажу завтра в школе, что малолетняя мымра испортила мое домашнее задание!

Тетя и бабушка единым фронтом стояли насмерть, не давая отличнице меня убить. Я пряталась за их юбки и показывала язык.

– Вот, опять!!! – орала сестра. – Мне что, каждый раз переписывать все заново? А музыкой когда заниматься?

– Как тебе не стыдно – связываешься с крошечным ребенком! – выговаривала тетя, хотя было видно, что она тоже не прочь меня отметелить.

– С крошечным?! Муха це-це тоже крошечная, а запросто верблюда может в гроб загнать! Чтобы я ее рядом с собой не видела!!

– Муха це-це, – фыркал брат, – образованность свою хочут показать!

Я не подозревала о человеческой злопамятности и коварстве, поэтому легко попалась в ловушку: на следующий день кузены поманили меня конфетами за диван, и, сколько успели до включения пожарной сирены, всласть оттаскали за уши и волосы.

– Вот тебе, младшая, вот тебе! За мои тетрадки и нервы! – шипела сестра, откручивая мне ухо.

Сирена сработала на совесть: кузенов примерно наказали, а меня утешали всей семьей. Я всхлипывала, икала и торжествующе смотрела на незадачливых мстителей с бабушкиных безопасных колен.

С какой стати моей тете взбрело в голову искупать нас всех вместе? Могу лишь предположить, что, по ее мнению, общее купание должно было нас примирить. Не могла же она экономить горячую воду?!

В ванне мы пробултыхались ровно минуту, и тут мне захотелось в туалет. Сестры я боялась и не посмела позвать старших, поэтому совершенно закономерно пустила свои богатства плавать по водам.

Сирена в этот раз была нечеловеческой мощи: орали двое! Кузены выскочили из воды и самозабвенно разрабатывали легкие. Стены ванной раздулись, а вода превратилась в лед. Старшие на подламывающихся ногах вломились в комнату ужасов и…

Опустим завесу милосердия над картиной.

Должно быть, плавающая по волнам какашка сыграла роль в нашем примирении и братании: кузены, наконец, осознали, до какой степени я тупая. Или, может, коварная – не могу судить. Во всяком случае, память напоследок предлагает мне такую московскую картинку: мы стоим у окна, брат поддерживает меня на весу, чтобы я могла увидеть ночную улицу – на дворе Новый год, и всюду горят разноцветные лампочки невиданной красы.

Побег номер два – Шови, Индия-фильм

Утро врывается в ноздри запахом нагретой на солнце сосновой смолы и мятной зубной пасты.

Оглядываю комнатку – двоюродные спят, завернувшись в тощие одеяла с головами, аж не дышат, а бабушки что-то не видно. Ну никак не удается проснуться раньше, чем она!

Напяливаю платье, привести в порядок волосы мне самой не удастся – косы надо сначала распутать, потом расчесать, потом снова заплести, тоска! – да ну, бабушка все равно за что-то поругает, так что отвечу за все разом.

Выбегаю из нашего корпуса «номер два» на асфальтовую дорожку – она спускается далеко вниз, к воротам, отсюда и не видно.

Ах, какое необыкновенное место этот Шови!

Мы в огромной чаше из гор, наряженных в мягкие бархатные накидки, а за ними, чуть подальше – другие горы, белые, с хрустальными вершинами. Все, что сделано людьми, кажется игрушечным: деревянные коттеджики, как спящие в колонне солдаты, все один в один, а справа – огромный ромашковый луг. И на нем пасутся лошади. Я сторожу их издали, чтобы покормить хлебом, но только подберешься поближе – они срываются с места и скачут вдаль, задрав хвосты.

А вражеский корпус «номер первый» – возле горы, чуть дальше от нас. Те, кто живут в корпуса х – самые важные отдыхальщики, и между первым и вторым – постоянное соперничество. Обитатели коттеджей – ни рыба ни мясо, так, сами по себе.

Шови – затерянный мир. Это, наверное, дальше, чем Москва! Хотя в Москву мы ехали трое суток на поезде, а сюда добрались за один день на машине, но какой же это был длинный день!

Дорога вилась и вилась вверх, всё уже и уже, с одной стороны в пропасти грохотала река с гигантскими бревнами выдранных сосен, с другой нависали скалы, и, переехав сто разных мостов, мы попали в Шови.

Машину останавливали через каждый поворот – так меня мутило.

Бабушки не видно.

– Дидэ! – кричу я. – Пошли пить железную воду!

Тут много источников, и у каждого – специальное название: есть йодовая вода, есть серная вода, есть вода «красоты» (ага, что-то я тут ни одной красавицы не вижу, – язвит сестра), а самая любимая – железная: она ледяная, с пузыриками и отдает ржавчиной.

– Люди спят, не ори во всю глотку, – раздается бабушкин голос. Она идет из душевой комнаты с тазиком выстиранного белья. – Вот встанут эти засони, позавтракаем и пойдем гулять. Только не вздумай жевать смолу!

Радужное настроение слегка омрачилось.

Столовая – это плата за все здешние удовольствия. Жужжание сотен голодных людей и запах, как в детском саду, грохот и чад, кастрюли размером с колодец и черпаки с мою голову – и кошмарная, кошмарная еда!

Все полудохлые городские дети в столовой ведут себя одинаково: кривят морды, завывают, плюются и даже срыгивают затолканное в них обратно. Бабушки-нянюшки тоже ведут себя все как одна, будто их натаскали в одном подразделении садистов: задавшись целью любой ценой вставить в детей пищу, идут на преступления против человечности – шантаж, подкуп, прямые и косвенные угрозы, и под конец – обессиленное таскание за уши и волосы.

– Я умру, если ты не съешь сейчас же, – тяжело дыша, зловеще уговаривает бабулька справа бледно-синего внука и тычет в рот ложкой. Тот мычит и рта не открывает, вцепившись в стул обеими руками.

А за столом слева угроза посерьезней: