Кровь Богини

Однако последние несколько дней, с момента его пленения, выдались трудными. И сегодняшний его просто добил. Его валило с ног от усталости. Голод сводил с ума. Как и безмолвные путы браслетов, что сковали руки ледяной хваткой. Богородный дар жалобно пищал где-то внутри, не в силах найти выхода. Казалось, что еще немного, и он навеки покинет Глокка. От этого наваждения хотелось выть и ломать чьи-нибудь черепа и спины. Богородного трясло, как при лихорадке. Он уже подумывал сорвать злость на Друсте, когда тот вдруг остановился посреди лесной прогалины и повернулся к нему.

– Мы пришли, – сказал шаман.

На самом краю реки стояли две гигантские каменные плиты, поваленные друг на друга. В их тени теплился огонек очага. Пахло чем-то жареным. Доносились тихие разговоры и споры. Один из говоривших, темнокожий и рослый, как Глокк, что-то объяснял собеседнику, который скрывался в тенях. Еще один копошился у речки, облезший, едва шевелившийся старик в грязной тунике. Все место было освещено ярким голубоватым свечением, исходившим от толстых личинок, облепивших скалы. Увлеченный спором темнокожий исполин схватил одну из тех, что тушились на костре, и отправил себе в рот, пережевывая ее с мерзким хрустом.

– Это и есть ваша еда? – хохотнул Глокк.

Услышав его, спорящие замолчали. Из теней вышел еще один обитатель убежища. Белокурый, высокий и статный, с гордыми чертами лица и презрительным взглядом. Впалые щеки поросли длинной грязной щетиной, придав ему вид бродяги и скитальца. Истрепанный камзол с оборванными нашивками на рукавах выдавал в нем благородное происхождение. На его запястьях, как и у всех прочих, было видно черное серебро браслетов, что глушили связь с даром.

«Важный, наверное, был хер, да только теперь он смахивает на нищего оборванца».

– Мы питаемся тем, что дает нам это место, – задрав нос, сказал «важный хер». – В отличие от жрущих друг друга отбросов из Ямы.

Глокк прошел ближе и осматрел его с головы до ног.

– Даже ты, твое сиятельство? – с насмешкой спросил он.

– Даже я, – ответил «важный», и вдруг округлил глаза, словно увидел призрака: – Я тебя знаю!

– О, неужели, – беззаботно бросил Глокк, присаживаясь на камень возле убежища.

Он схватил присосавшуюся к скале личинку и смело откусил от нее половину. Рот поразил омерзительный привкус. Справившись с тошнотой, он с усилием проглотил личинку, стараясь сохранять невозмутимое выражение лица.

– Ты знаешь меня как друга или врага? – спросил Глокк, посмотрев исподлобья на «важного».

– Как врага, – ответил тот, чуть притопнув ногой.

Глокк безудержно рассмеялся. Из его рта в разные стороны полетели синие брызги, дождем окатив собеседника.

– Брехня! Будь ты моим врагом, то давно кормил бы червей в земле.

«Важный» отряхнул замызганный соком камзол, будто тот стал бы от этого чище, и подошел вплотную к пришельцу.

– Ты – Глокк, – прошипел он. – Проклятый наемник. Пират. Убийца и насильник. Помнишь, что было в восемьсот пятьдесят третьем?

– Послушай, твое высочество, – небрежным тоном сказал Глокк, поудобнее устраиваясь на камнях, но при этом готовый вскочить в любой момент, – для меня цифры мало о чем говорят. Может, напомнишь? Чем же был примечателен восемьсот пятьдесят третий?

– Погромом в фактории Алекабро!

– Хмм, – призадумался Глокк, почесывая подбородок, – это то сборище лачуг на берегу Южных морей? Было дело, было. Знатную пирушку мы тогда закатили. А тебе что с того?

«Важного» трясло от гнева. Чем сильнее Глокк его задирал, тем яростнее он стискивал кулаки, а глаза медленно наполнялись кровью.

– Я командовал гарнизоном фактории! – крикнул он, переходя навзрыд.

Глокк расхохотался.

– Херовый же из тебя командир, если шайка пиратов перевернула твой убогий городишко всего за одну ночь!

«Важный» не вытерпел. Взвыв, он бросился на Глокка и попытался впиться в его шею. Но великан давно этого ждал. Ловко извернувшись, он схватил «важного» за руки, резко дернул и уронил на скалу. Тот охнул, врезавшись лицом в камень, и попытался подняться на ноги. Но Глокк был быстрее. Он уселся на спину поверженному врагу и пригвоздил его голову локтем обратно к земле.

– Мне ничего не стоит оборвать твою никчемную жизнь, – рыкнул он в ухо противнику. – Так скажи мне, твое высочество, почему я не должен этого делать?

– Сукин ты сын! – плевался в камень «важный». – Собачье отродье! Ты изнасиловал и убил ее!

– Что ты там бормочешь?

– Ты изнасиловал и убил мою жену! Я столько лет искал тебя! Я посвятил жизнь твоим поискам, ублюдок! Лучше убей меня, иначе, я клянусь, я разорву тебя, падаль!

Глокк, слушая его, огляделся. Остальные богородные окружили их, но не смели вмешиваться в перепалку. Тяжело вздохнув, богородный поднял за шкирку «важного» и грубо усадил его на камни. Тот попытался вырваться, но жесткий удар локтем, быстро усмирил его пыл. Бедолага схватился за разбитый нос, гневно взирая на обидчика.

– Как тебя зовут, ваше, мать твою, благородие? – спросил Глокк, удерживая его за ворот камзола.

– Деллен, – захлебываясь в крови, просипел тот. – Деллен де Ла Фер.

– Значит и правда высокородный, – усмехнулся Глокк, но вдруг посерьезнел: – А теперь послушай меня, Деллен-де-ла-хер-знает-кто. Я в жизни не насиловал женщин! Да, я убивал. Убивал много. Я прикончил народа столько, что хватит заселить сотню жалких деревушек, таких как твое гребаное Алекабро. И они, сука, снятся мне! Снятся, когда я сплю! Я вижу их чертовы выпученные глаза, полные ужаса. Моя рожа была последним, что они видели перед смертью. И теперь, в отместку, они преследуют меня по ночам! – Глокк схватил Деллена за волосы на затылке и собрал их в кулак. – Но женщин я и пальцем не трогал, если они того заслуживали. Никогда. Тем более не насиловал. Запомни это, и подумай, прежде чем еще раз посмеешь броситься на меня, безмозглый ты идиот.

Что есть силы, он отшвырнул Деллена прочь от себя. Мужчина свалился с камня и распластался на земле у реки. Откашлявшись, он перевернулся и поднялся на четвереньки. С его лица капали кровь и слезы. Гневно взглянув на Глокка, Деллен прохрипел сквозь всхлипы:

– Ты лжешь! Уцелевшие говорили, что мою…мою жену силой взял гигантский лысый пират!

Глокк снова рассмеялся.

– Того, о ком ты говоришь, звали Бегемотом, – сказал он, подойдя к Деллену. – Он был тем еще отбросом. Я лично прикончил этого ублюдка, через несколько дней после погрома. Твоя жена отомщена. Ты гонялся всю жизнь не за тем человеком.

– Лжешь!

– Ты мне можешь не верить, но мне легче было убить тебя, чем объяснять все это дерьмо.

Деллен затих. Он уселся на берегу реки и тяжелым взглядом буравил водную гладь. Глокк, сам не понимая зачем, плюхнулся рядом с ним и посмотрел на страдальца.

– Мне не вернуть твою жену…как там тебя…

– Деллен, – тихо отозвался тот.

– Точно. Деллен. Знаешь, Деллен, я совершил много чего, о чем давно сожалею. И мы можем вечно сидеть и реветь как бабы у реки, или взяться наконец за дело, и придумать, как выбраться из этого проклятого места. Что скажешь?

Мужчина неуверенно кивнул.

– Я…Пожалуй, ты прав. Пойдем. Я познакомлю тебя с остальными. И кстати…сырыми этих личинок есть нельзя. Скоро ты не вылезешь из кустов, дубина.

Глокк рассмеялся и весело вдарил Деллену ладонью по спине, отчего тот чуть не свалился в воду.

Ветер в парусах

Это был обычный воскресный вечер.

Дым табачного зелья застилал воздух в пропахшей пивом и грязью таверне. Трубки самых причудливых форм торчали из бородатых, беззубых, кривых ртов постояльцев. Каждый старался перещеголять соседа самой диковинной трубкой: у одного изогнутая в рог, у второго украшена росписью в виде черепа. У того одноглазого и то хлеще – с золотым орнаментом и рубиновой россыпью.