Изобретение любви

Рёскин. Совесть, вера, дисциплина самообуздания, преданность природе – все христианские добродетели, давшие нам собор в Шартре [54 - Шартрский собор – Собор Богоматери в Шартре, городе на севере Франции. Одно из выдающихся произведений готического искусства.], живопись Джотто, поэзию Данте, – были обряжены в радужное тряпье ради сиюминутных страстей.

Пейтер. В раннем Рафаэле, в сонетах Микеланджело [55 - Сонеты Микеланджело – сегодня известно около 300 стихотворений Микеланджело (1475 – 1564), в основном сонеты и мадригалы, посвященные однополой любви.], в Корреджо [56 - Антонио Аллегри из Корреджо (1494 – 1534) – знаменитый итальянский художник, виднейший представитель Пармской школы в живописи эпохи Возрождения.], в его мальчике с лилиями из Пармского собора и, отдаленно, в моем галстуке – мы чувствуем аромат, как лучше выразиться…

Паттисон. Калача.

Пейтер. Калача? Нет… аромат утонченного и благовидного язычества [57 - Здесь и далее в сцене отражены идеи Уолтера Пейтера, изложенные в его сборнике эссе «Исследования по истории Ренессанса» (1873).], которое освободило красоту из склепа христианского сознания. Возрождение учит нас, что книгу познания должно не затверживать на память, но писать наново, с восторгом проживая каждое мгновение ради самого мгновения. Поддерживать такой восторг, всечасно гореть этим твердым самоцветным пламенем – значит достичь всего.

Обзавестись привычками – значит потерпеть крах. Гореть самоцветным пламенем можно, лишь чутко улавливая каждый миг – ради самого этого мига. Обрастая привычками, мы упускаем мгновения своей жизни. Как увидеть эти мгновения? Как запастись не плодами опыта, а самим опытом…

Джексон бежит в нашу сторону, не приближаясь. Игра уводит со сцены Рёскина и Паттисона.

…как удержать явленную в мгновении изощренную страсть, причудливый цветок, искусство – или лицо друга? Ибо упускать мгновения в нашем кратком дне зноя и стужи – все равно что спать до заката. Принятая мораль, которая требует пожертвовать хоть одним из таких мгновений, не имеет на нас прав. Любовь к искусству ради искусства не ищет себе наград, она лишь придает высочайшую ценность мгновениям нашей жизни – ради этих мгновений.

Джоуитт. Мистер Пейтер, вы не могли бы уделить мне одно мгновение?

Пейтер. Разумеется! Сколько вам будет угодно!

Прибегает запыхавшийся Джексон. Хаусмен встречает его с часами в руках. Джексон бессильно опускается на скамейку. Хаусмен держит самодельный «лавровый венок». Он беспечно коронует Джексона.

Хаусмен. Одна минута пятьдесят восемь секунд.

Джексон. Что?

Хаусмен. Минута пятьдесят восемь, ровно.

Джексон. Ерунда какая.

Хаусмен. Или две пятьдесят восемь.

Джексон. Тоже ерунда. Сколько была первая четверть?

Хаусмен. Я забыл посмотреть.

Джексон. А что же ты делал?

Хаусмен. Смотрел на тебя.

Джексон. Дубина!

Хаусмен. А почему не может быть минута пятьдесят восемь?

Джексон. Мировой рекорд на полмили больше двух минут.

Хаусмен. А, да?… Мои поздравления, Джексон.

Джексон. Что только из тебя выйдет, Хаус?

Джексон снимает венок и, уходя, оставляет его на скамейке. Хаусмен берется за книгу.

Хаусмен. Вот что из меня вышло.

Пейтер. История была непомерно раздута, она, если угодно, обрела размах в вашем пересказе, но при всем том письмо, подписанное «Ваш любящий»…

Джоуитт. Несколько писем, к тому же адресованных студенту.

Пейтер. Несколько писем, подписанных «Ваш любящий» и адресованных студенту…

Джоуитт. Баллиоля.

Пейтер. Даже студенту Баллиоля, – еще не доказывают факт связи, они не обнаруживают даже намека на сношения, по сути…

Джоуитт. Письма от наставника, сэр, члена совета чужого колледжа, с благодарностью за отвратительный сонет!\

Пейтер. Короче говоря, доктор Джоуитт, вы чувствуете, что я преступил границу дозволенного.

Джоуитт. Я чувствую, мистер Пейтер, что письма студенту, подписанные «Ваш любящий», с благодарностью за сонет о медовых устах и быстрых бедрах Ганимеда могут быть истолкованы фатальным для университетских идеалов образом, даже если обсуждаемый студент не был бы известен под прозвищем Баллиольский педик.

Пейтер. Вы меня поражаете.

Джоуитт. Баллиольский педик, я убежден.

Пейтер. Нет, нет, я поражен тем, что вы не считаете возможным истинно платонический обоюдный пыл.

Джоуитт. Платонический пыл, если уж речь зашла о Платоне, есть пыл, который опустошит частные школы и наполнит тюрьмы, не подави мы его в зародыше. При переводе «Федра» [58 - «Федр» – диалог Платона, в котором Сократ и Федр обсуждают истинную природу любви. Федр утверждает, что мальчику предпочтительнее выбрать в любовники того, кто не испытывает привязанности. Сократ сравнивает душу с колесничим, который удерживает чувственные и духовные запросы человека подобно двум коням. Сократ считает, что любовники могут обуздать свое чувственное начало и добиваться блага совместно.] мне понадобилась вся моя ловкость, чтобы перефразировать описание педерастии в ту уважительную привязанность, каковая приличествует англичанину и его жене. Платон сам совершил бы эту перестановку, приведись ему заправлять Баллиолем.

Пейтер. И все же, Мастер, никакой ловкости не отменить любви к мальчикам как приметы общества, почитаемого нами за наиблестящее в истории культуры, превосходящего в нравственном и умственном отношении сопредельные нации.

Джоуитт. Вы крайне добры, но один студент [59 - Один студент – студент Баллиоля Уильям Мани Хардиндж (William Money Hardinge), победитель университетского поэтического конкурса Ньюдигейт, был уличен в «непотребной» переписке с сотрудником Оксфорда Уолтером Пейтером. В качестве улик для внутреннего расследования были предъявлены письма Пейгера и эротические сонеты Хардинджа. Мастер Баллиоля Джоуитт разорвал отношения с Пейтером, а Хардиндж был удален из колледжа под предлогом болезни.] у нас погоды не делает; я написал отцу, чтобы его забрали. (Хаусмену, который появляется с новой книгой.) Складывайте вещи, сэр, и убирайтесь! Пагуба, которая принизила славу Греции, не возобладает над Баллиолем!

Пейтер (уходя, Хаусмену). Это долгая история, но время все расставит по местам.

Хаусмен. Я – Хаусмен, сэр, из Сент-Джона.

Джоуитт. В таком случае я отказываюсь понимать, почему я к вам обратился. Кто ваш наставник?

Хаусмен. Я посещаю мистера Уоррена из Магдалины трижды в неделю.

Джоуитт. Да, верно. Уоррен [60 - Сэр Томас Уоррен (Sir Thomas Herbert Warren, 1853-1930) – ученый-классик. С 1877 по 1930 г. – профессор классических языков и президент колледжа Магдалины в Оксфорде, в 1906 – 1910 гг. – вице-канцлер Оксфордского университета. Во время учебы Уайльда и Хаусмена в Оксфорде Уоррен был поочередно их наставником.] – выпускник Баллиоля, он говорил о вас. Он думает, что вы на многое способны.

Хаусмен. Правда, сэр?

Джоуитт. Если вы сумеете отказаться от своей легкомысленности и цинизма и найдете другой способ избавиться от ирландской провинциальности, кроме как отпускать жеманные замечания о фарфоровых вазах и расхаживать в бриджах сливового цвета, что вы и так не делаете, и острижете волосы – вы ведь не тот, правда? Оставим. Что у вас там? О, «Катулл» Мунро [61 - Хью Мунро (Hugh Andrew Johnstone Munro, 1819 – 1885) – ученый-классик, профессор латинского языка в Кембриджском университете. Известен изданием Лукреция (1860-1864). В 1878 г. опубликовал монографию «Критика и исправления Катулла».]. Я видел его у Блекуэлла [62 - Блекуэлл – книжный магазин в Оксфордском университете, сегодня крупнейшая сеть академических книжных магазинов.]. Целый океан Мунро и драгоценная капля Катулла. Поразительно, за что люди платят четыре шиллинга и шесть пенсов. Катулл в вашем списке для чтения?

Хаусмен. Да, сэр, «Свадьба Пелея и Фетиды» [63 - «Свадьба Пелея и Фетиды» – Катулл, LXIV («Некогда челн из сосны…» Пер. С. Шервинского // Катулл. Тибулл. Проперций. М.: Худ. лит., 1963. С. 100 – 113.).].

Джоуитт. Катулл, шестедят четыре! Первая сцена достойна кисти лорда Лейтона [64 - Лорд Фредерик Лейтон (Frederic Leighton, 1830 – 1896) – видный английский художник-классицист, президент Королевской академии искусств (1878 – 1896).]! Цвет юношей Аргоса [65 - Цвет юношей Аргоса… – Здесь и далее в сцене пересказывается Катулл, LXIV: «В год, когда юношей цвет, аргосской краса молодежи, / Страстно похитить стремясь золотое руно из Колхиды, / Быстрой решились кормой взбороздить соленые воды, / Весел еловых концом голубую взрывая поверхность» (Пер. С. Шервинского).], горя поимкой золотого руна, пенит волны лопастями из сосны. Первый корабль отправляется бороздить океан! «И дикие лица нереид [66 - «И дикие лица нереид…» – см. Катулл, там же: «Только лишь, режа волну, в открытое вышел он море, / И, под веслом закругясь, побелели, запенились воды, / Из поседевших пучин показались над волнами лица: / Нимфы подводные, всплыв, нежданному чуду дивились».] всплывали из белых пенистых вод – emerserefericandentiе gurgitevultusaequoreae, – глядя изумленно на это зрелище – monstrumNereidesadmirantes.

Хаусмен. Да, сэр. Точнее, freti [67 - Freti, от /return – здесь: пролив (лат.).].