Леопольдштадт

Герман Что ты хочешь сказать?

Людвиг. О чем?

Герман. А о чем ты говорил?

Людвиг. Ой, забыл. А ты что хотел сказать?

Герман. Я? Я хотел сказать, что у нас двадцатый век на пороге, а века не чередуются, как времена года. Мы плакали у рек вавилонских, но это прошло, как и то, что было после, – изгнания, побоища, поджоги, кровавые наветы, прошло, как Средние века, – погромы, гетто, желтые повязки… Все это свернули, как старый ковер, и выбросили на помойку, потому что Европа сделала шаг вперед. Предрассудки отмирают медленнее, но разве бургомистр причинил физический вред хоть одному еврею?

В какой-то момент незаметно для всех просыпается бабушка. Ее реплика звучит неожиданно для Людвига и Германа и привлекает внимание Вильмы.

Бабушка. Герман, голубчик мой, мой первенец! Гои должны правый глаз отдать за то, от чего ты отказался!

Герман. От чего, мама?

Бабушка. Семья! Ненависть к евреям – это только про кровь и род. Раньше они ненавидели нас за то, что мы распяли Христа. Теперь они нас ненавидят за то, что мы евреи. Господи, пошли моим внукам пустыню!

Людвиг. Ну что ж!..

Поднимает бокал.

За родину для евреев. С Рождеством.

Сцена 2

Гретль сидит за маленьким письменным столом, читает записку, которую она только что распечатала. Она по-прежнему в пальто. Хильда впускает Ханну, которая пришла с улицы.