Ганнибал

– Вы так и не вывели эти порошинки со щеки, – заметил он. Крошечные точки – сгоревшие порошинки от выстрела покойного ныне Джейма Гама – черным пятнышком выделялись у нее на щеке.

– Да все как-то времени не было, – ответила Старлинг.

– А вы знаете, как французы называют такое пятнышко, такую мушку на щеке? Знаете, что она означает? – У Крофорда была огромная подборка литературы по татуировкам, по символике различных знаков на теле и по ритуальной скарификации[31 - У некоторых племен и народов – ритуальное нанесение шрамов на лицо и тело.].

Старлинг отрицательно покачала головой.

– Они называют это «courage»[32 - Мужество, храбрость, смелость (фр.).],– сказал Крофорд. – И вы с полным правом можете носить этот знак. Я бы на вашем месте носил.

9

Поместье Маскрэт-Фарм окутано ореолом какой-то колдовской прелести. Это владение семейства Верже недалеко от реки Саскуэханна на севере штата Мэриленд. Семейство мясопромышленников Верже купило его в 1930-х годах, когда они решили перебраться из Чикаго на Восточное побережье, чтобы быть поближе к Вашингтону, а они вполне могли себе это позволить. Выдающиеся деловые и политические качества позволяли Верже наживаться за счет поставок мяса в армию США еще со времен Гражданской войны.

Скандал с тухлыми мясными консервами во время испано-американской войны 1898 года Верже почти не затронул. Когда Эптон Синклер со своими «разгребателями навоза»[33 - Эптон Синклер (1878–1968) – американский писатель-либерал, выступал с острой критикой «большого бизнеса». «Разгребатели навоза» (амер. – shitrakers) – в США так называют тех, кто занимается расследованиями злоупотреблений властей и крупных компаний.] изучал чудовищные условия производства на одном из мясных комбинатов Верже в Чикаго, то обнаружилось, что несколько рабочих этого предприятия по случайности были однажды переработаны в лярд, расфасованы по консервным банкам и проданы покупателям под маркой «Лучшего лярда Дарэма», который так любят использовать пекари. Но обвинения к Верже не пристали. И они не потеряли на этом ни единого государственного контракта.

Верже умудрились избежать всех возможных последствий этого скандала, равно как и многих других, раздавая деньги политикам. Единственным поражением, которое они потерпели на протяжении многих лет, было принятие в 1906 году Закона об инспекции мясных предприятий.

Сегодня на предприятиях Верже ежедневно забивается 86 тысяч голов крупного рогатого скота и примерно 36 тысяч свиней; эти цифры несколько меняются в зависимости от времени года.

Свежеподстриженные газоны Маскрэт-Фарм, буйное цветение лилий, колышущихся на ветру, – все это пахнет совсем иначе, чем скотный двор. Единственные животные здесь – это пони для посещающих поместье детей да стада гусей, пощипывающих травку на газонах, низко опустив головы и покачивая гузками. Собак здесь нет. Жилой дом и конюшня расположены почти в центре национального парка, занимающего площадь в шесть квадратных миль, и будут оставаться там до скончания веков в соответствии со специальным разрешением, выданным Департаментом внутренних дел.

Подобно многим поместьям очень богатых людей, Маскрэт-Фарм нелегко найти, если едешь туда впервые. Клэрис Старлинг пропустила нужный съезд с шоссе, и ей пришлось возвращаться по боковой дороге. Сперва она наткнулась на служебный въезд – огромные ворота в высоченном заборе, огораживающем часть леса, запертые на цепь с замком. За воротами виднелась служебная подъездная дорога, исчезающая в зарослях. Телефона, чтобы связаться с охраной, здесь не было. Еще через две мили она обнаружила роскошную въездную дорожку и привратницкую, отстоящую ярдов на сто в глубь поместья. Охранник в униформе быстро отыскал ее фамилию у себя в блокноте.

Еще две мили по въездной дороге, аккуратной, словно наманикюренной, и она добралась до дома.

Старлинг остановила свой рычащий «мустанг», чтобы пропустить стадо гусей, пересекавших дорогу. Отсюда ей была видна группа детей на толстеньких шотландских пони, выезжающих друг за другом из симпатичного амбара с конюшней, находящегося в четверти мили от дома. Огромный дом, построенный явно по проекту Стэнфорда Уайта[34 - Стэнфорд Уайт (1853–1906) – известный американский архитектор, автор проектов многих зданий в Нью-Йорке, Бостоне, Вашингтоне.], прекрасно вписывался в ландшафт среди невысоких холмов. Здесь все говорило о солидности и больших деньгах, этакая воплощенная в жизнь мечта. Это раздражало Старлинг.

У Верже хватило ума сохранить дом в первоначальном виде и сделать к нему единственную пристройку – ее Старлинг пока не было видно: современное крыло, торчащее из высокой восточной части дома, подобно третьей ноге, пришитой к телу в ходе какого-то чудовищного медицинского эксперимента.

Старлинг остановила машину под центральным портиком. Она выключила двигатель, и ей стало слышно собственное дыхание. В зеркало заднего вида она заметила, как кто-то подъехал к ней верхом на лошади. По дорожке рядом с машиной застучали подковы, и она вылезла из «мустанга».

Широкоплечая личность с короткими светлыми волосами спрыгнула с седла и отдала поводья слуге, даже не посмотрев на него.

– Отведи его на конюшню, – произнесла личность скрипучим низким голосом. – Я Марго Верже.

При ближайшем рассмотрении личность оказалась женщиной. Она протянула руку, поднимая ее прямо от плеча. Марго Верже, совершенно очевидно, занималась бодибилдингом. Массивные плечи и мощные руки сильно растягивали сетчатую тенниску. Глаза ее сухо сверкали, словно от какого-то раздражения, как будто она страдала недостатком слезной жидкости. На ней были грубые диагоналевые бриджи и сапоги для верховой езды, но без шпор.

– Что это у вас за телега? – спросила она. – Старый «мустанг»?

– Ага. Выпуска восемьдесят восьмого года.

– С пятилитровым движком? Он будто припадает на передние колеса, как кошка перед прыжком.

– Точно. Это «Рауш-Мустанг».

– Он вам нравится?

– Очень.

– И сколько миль он дает?

– Не знаю. Думаю, много.

– Боитесь его?

– Уважаю. Скажем так, я вожу его с большим уважением, – объяснила Старлинг.

– Вы раньше знали, что он собой представляет, или просто так купили?

– Я достаточно знала о «Мустанге», чтобы сразу обратить на него внимание на аукционе и купить. Позже я узнала о нем больше.

– Как думаете, он обойдет мой «Порше»?

– Смотря какой модели «Порше». Мисс Верже, мне надо поговорить с вашим братом.

– Его сейчас моют. Закончат минут через пять. Мы можем пройти в дом.

Диагоналевые бриджи, обтягивавшие мощные ляжки Марго Верже, шуршали и посвистывали на ходу, когда она поднималась по ступенькам. Ее светлые волосы были настолько редкими, что Старлинг подумала, что когда-то она, видно, принимала стероиды.

На взгляд Старлинг, выросшей в лютеранском сиротском приюте, дом выглядел как музей – огромные свободные пространства, крашеные балки под потолком, стены, увешанные портретами давно умерших людей, выглядевших очень важными. Лестницы украшены китайскими перегородчатыми эмалями, полы устланы длинными марокканскими ковровыми дорожками.

При переходе в новое крыло стиль резко менялся. Это современное и строго функциональное сооружение соединялось с остальным домом двойными дверями с матовым стеклом, плохо сочетающимися со сводчатым потолком зала.

Марго Верже остановилась перед этими дверями. И посмотрела на Старлинг своими покрасневшими и блестящими от раздражения глазами.

– Некоторым людям трудно разговаривать с Мэйсоном, – сказала она. – Если его вид вас угнетает или вам трудно долго выдерживать его присутствие, я могу потом дополнить информацию, вдруг вы забудете его о чем-то спросить.

Есть такое общее для всех нас ощущение – мы все о нем знаем, но до сих пор не придумали для него конкретного названия – это счастливое предвкушение собственной способности испытывать к кому-то презрение и неуважение. Именно такое выражение Старлинг заметила сейчас на лице Марго Верже. Но обронила лишь:

– Благодарю вас.

К удивлению Старлинг, первое помещение в новом крыле оказалось просторной и хорошо оборудованной игровой комнатой. Здесь, среди огромных чучел животных, играли двое афроамериканских детей; один катался на трехколесном велосипеде с огромным передним колесом, другой возил по полу игрушечный грузовик. По углам стояло несколько трехколесных велосипедов и тележек, а в центре был установлен большой гимнастический комплекс, пол под которым был застлан толстыми матами.

В углу комнаты на кушетке сидел мужчина в одежде медбрата и читал журнал «Вог». На стенах было установлено несколько телекамер, одни повыше, другие на уровне глаз. Одна, висевшая высоко в углу, следила за Старлинг и Марго Верже, и ее объектив вращался, автоматически наводясь на фокус.

Старлинг уже миновала точку, с которой ей был виден один из темнокожих детей, который вызвал у нее какое-то пронзительное чувство жалости, но она все время явственно ощущала присутствие этих детей. Было все же отрадно смотреть, идя с Марго Верже через игровую комнату, на все это игрушечное великолепие.

– Мэйсон любит наблюдать за детьми, – сказала Марго Верже. – Они, конечно, боятся на него смотреть, кроме самых маленьких, поэтому он за ними вот так наблюдает. Потом они катаются на пони. Это детишки из бесплатного детского сада в Балтиморе.

В комнату Мэйсона Верже можно попасть только через его комнату, помещение, достойное самого лучшего курорта и занимающее пространство во всю ширину этого крыла здания. Выглядит здесь все как в лучшей лечебнице – сплошная хромированная сталь, ковровые покрытия, широкие двери душевой, ванны из нержавеющей стали с подъемными устройствами над ними, свернутые бухтами оранжевые шланги, парилки и огромные стеклянные шкафы с мазями из Farmacia di Santa Maria Novella[35 - Знаменитая своей продукцией аптека при церкви Св. Марии Новеллы.] во Флоренции.

Воздух в ванной до сих пор был насыщен паром и запахами бальзамов и хвои.

Старлинг видела полоску света под дверью, ведущей в комнату Мэйсона Верже. Свет погас, как только Марго взялась за ручку двери.

Предназначенная для посетителей часть комнаты Мэйсона Верже очень ярко освещалась сверху. Над кушеткой висел вполне приемлемый эстамп – копия офорта Уильяма Блейка[36 - Уильям Блейк (1757–1827) – английский поэт и художник.] «Первый день творения» – Господь меряет землю циркулем. Рама была задрапирована черным – знак траура по недавно усопшему патриарху рода Верже. Остальная часть комнаты была погружена во тьму.

Из этой тьмы доносился звук ритмично работающей машины, вздыхающей при начале каждого цикла.